Не учите меня жить! - Кайз Мэриан. Страница 25

— Я не размазня, и у меня есть свое мнение, — рассмеялась я, — просто мне на самом деле все равно. Ты же знаешь, я и не пью почти. Ну, может быть, «Гиннесс».

Таксист возмущенно хмыкнул. По-моему, он мне не поверил.

Мы остановились у маленького магазинчика, и через несколько минут Дэниэл вернулся с упаковкой пива.

Музыку мы услышали, как только такси свернуло на нужную улицу.

— Кажется, там у них весело, — заметил Дэниэл.

— Да, — согласилась я. — Интересно, вызовут ли полицию — без этого праздник не в праздник!

— Только не это. Соседи наверняка уже звонят в участок, так что давай поторопимся, а то не успеем повеселиться вдоволь, как всю компашку разгонят.

— Не волнуйся, — успокоила я его. — В участок звонят часто, а вечеринки разгоняют очень редко.

Затем случилась небольшая перебранка, потому что мы с Дэниэлом оба пытались заплатить таксисту.

— Я заплачу.

— Почему ты никогда не можешь расслабиться и позволить хоть кому-нибудь поухаживать за тобой? Ты такая…

— Эй! Давайте там живее договаривайтесь! Я тут всю ночь стоять не хочу, — прервал таксист Дэниэла, и психоанализ моих глубинных комплексов так и остался незавершенным.

— Заплати ему, — пробормотала я себе под нос. — Скорее, пока он не достал из-под сиденья кувалду.

Дэниэл протянул хмурому дядьке деньги, причем наверняка опять с щедрыми чаевыми.

— Ты своей ханум позволяешь слишком много разговаривать, — ворчливо заметил тот. — Терпеть нэнавижу болтливый женщин.

И такси с ревом укатило.

Я стояла, дрожа от холода и печально глядя вслед исчезающим вдали красным огонькам.

— Хам какой! Ничего я не болтливая.

— Вообще-то, доля истины в его словах есть. Иногда ты действительно болтлива.

Я попыталась рассердиться на Дэниэла, но вместо того не сдержалась и прыснула.

Мы позвонили в дверь дома, где шла вечеринка, но никто нам не открывал.

— Может, не слышат звонка, — предположила я. Мы стояли, ежась от холодного ночного тумана, вслушиваясь в звуки музыки и взрывы хохота за тяжелой деревянной дверью. — Может, музыка слишком громкая.

Мы подождали еще минуту.

— Позволь мне отдать тебе хотя бы половину, — сказала я.

Дэниэл посмотрел на меня внимательно.

— Ты о чем?

— О такси. Давай хотя бы пополам.

— Люси! Вот так бы иногда и стукнул тебя! Ты меня доводишь до…

— Тише! Кто-то идет.

Дверь открылась, и на нас выжидательно уставился молодой человек в желтой рубашке.

— Чем могу быть полезен? — вежливо осведомился он.

Только тут до меня дошло, что я понятия не имею, к кому нас пригласили.

— Э-э-э, — начал Дэниэл.

— Нас позвал Джон, — промямлила я.

— Ах вот что! — просиял владелец желтой рубашки, сразу став намного приветливее. — Значит, вы друзья Джона. Псих он ненормальный, верно?

— Это точно, — бодро подтвердила я. — Как есть псих!

Видимо, я нашла исключительно верные слова, потому что дверь тут же широко распахнулась и нам дозволили войти, принять участие в веселье и приобщиться к празднику. Окинув взглядом присутствующих, я с упавшим сердцем заметила, что девушек очень много — порядка тысячи на каждого мужчину, как это обычно бывает на вечеринках в городе Лондоне. И все они с явным интересом смотрели на Дэниэла.

— Кто такой Джон? — прошипел мне на ухо Дэниэл, когда мы ввалились в холл.

— Ты что, не слышал? Псих ненормальный.

— Это я понял, но кто он?

— Понятия не имею, — шепнула я, предварительно убедившись, что желтой рубашки поблизости не наблюдается, — но думаю, есть большая вероятность того, что некто по имени Джон когда-нибудь здесь жил или был другом тех, кто здесь живет. Закон частотности.

— Ты чудо, — восхитился Дэниэл.

— Нет, я не чудо, — возразила я, — это просто ты встречаешься с одними дурами.

— Знаешь, ты права, — задумчиво произнес он. — Почему мне попадаются одни толстухи?

— Потому что только они соглашаются иметь с тобой дело, — с приветливой улыбкой ответила я.

Он тяжело вздохнул:

— Ты очень злая, Люси.

— Нет, я не злая, — уточнила я. — Это я для твоего же блага. Мне больнее об этом говорить, чем тебе — слушать. Ладно, не дуйся. Это выражение лица портит твой мужественный облик, ты всех девушек так распугаешь.

Нашу назревающую ссору прервал звонкий, оживленный, истинно шотландский голос, закричавший:

— А вот и вы! Молодцы, что пришли!

Буравя нас взглядом, Карен пробиралась к нам, расталкивая локтями гостей, стоявших в холле с банками пива в руках. Небось весь вечер глаз не сводила с входной двери, недобро подумала я и немедленно почувствовала себя виноватой. Считать Дэниэла привлекательным — не преступление, а всего лишь вопиющее отсутствие художественного чутья и неумение разбираться в людях. Карен выглядела восхитительно, как раз во вкусе Дэниэла: белокурая, жизнерадостная и ослепительно красивая. Если она правильно себя поведет, если умерит свой бьющий в глаза ум, то, я уверена, у нее есть недурные шансы стать следующей подружкой Дэниэла. Карен весело сообщила, как она счастлива нас видеть, обрушила на нас град вопросов, на которые мы не успевали отвечать. Как нам показался ресторан? Как там кормят — должно быть, изумительно? Видели ли мы каких-нибудь знаменитостей? Первые несколько минут я имела глупость полагать, что это настоящий разговор и я принимаю в нем участие, но потом заметила, что мои брызжущие остроумием рассказы о Григории и Дмитрии Карен выслушивает с каменным лицом, но, стоит Дэниэлу открыть рот и вставить слово, покатывается от хохота, изящно вытирая набежавшие от смеха слезы. Как только я встречалась с ней взглядом, она начинала делать мне какие-то энергичные, многозначительные знаки — бешено двигала бровями вверх-вниз, вращала глазами, а потом я заметила, что она говорит что-то одними губами. Я прищурилась, следя за ее артикуляцией, пытаясь разобрать слова. Вот опять… Что это? Что она там изображает? Первая буква?.. Так, а дальше? Три слога?

— Отвали!

Она перегнулась ко мне и прошипела это прямо мне в ухо, пока Дэниэл отошел повесить пальто.

— Отвали, бога ради!

— Что? А, хорошо, сейчас.

Оказывается, я напрасно расточала перлы своего остроумия. Я — лишний груз. Я балласт. Мне пора сматывать удочки. Если останусь, то назавтра меня ждет веселая жизнь.

Я знаю, когда не нужна. На это у меня вообще исключительное чутье, и часто я все понимаю еще до того, как поймут другие. Но сегодня вечером я проявила несвойственную мне толстокожесть, это правда.

Покраснев от смущения — ненавижу чувствовать, будто сделала что-то не так, — и пробормотав: «Ну, я тут рядом», я неторопливо отошла от увлеченных беседой Карен и Дэниэла и встала чуть поодаль.

Никто из них и не возражал. Я почувствовала легкое разочарование оттого, что Дэниэл даже не попытался меня остановить, не спросил, куда я иду, но, с другой стороны, если бы все было наоборот и я была бы на его месте, то не поблагодарила бы его за то, что путается под ногами.

Потом мне все-таки стало обидно — я была совсем одна, никого из знакомых вокруг не наблюдалось, я до сих пор не сняла пальто и не сомневалась, что все смотрят на меня и думают, что у меня нет друзей. Прежняя эйфория прошла, уступив место моему обычному недовольству собой. Я вдруг неожиданно и совершенно некстати протрезвела.

Почти всю жизнь меня не оставляет чувство, что жизнь — праздник, на который меня не пригласили. Теперь я действительно оказалась на празднике, куда меня не пригласили, и почти с облегчением понимала, что чувства, с детства бывшие для меня главными — одиночество, неловкость, смущение, — единственно верные в данной ситуации.

Я с трудом освободилась от пальто в страшной тесноте прихожей, растянула губы в ослепительной улыбке, надеясь убедить шумную, веселую толпу вокруг меня, что не только им здесь весело и хорошо. Что я тоже счастлива, жизнь у меня удалась, друзей полно, а если сейчас я одна, так это потому, что сама так решила, но стоит только захотеть, и я окажусь среди огромной толпы знакомых. Вообще-то я старалась зря, потому что никто не обращал на меня ни малейшего внимания. По тому, как одна девушка, со всех ног бежавшая открывать дверь, наткнулась на меня и с удобством постояла на моем мизинце, а другая опрокинула на меня бокал вина при попытке взглянуть на часы, я поняла, что меня просто никто не видит.