Следы в Крутом переулке - Винокуров Валерий. Страница 33

6

Прокуратура все еще находилась в обветшавшем двухэтажном доме за сквером, в самом центре старого города, в квартале от Октябрьской площади.

«Неужели это последнее дело, которое придется расследовать здесь?» — подумал Привалов, входя в свой мрачноватый кабинет. Мрачным он выглядел из-за слишком высоких потолков и из-за того, что стена соседнего дома послевоенной застройки закрывала высокое окно.

Первым делом Привалов вызвал столяра из мастерской, обслуживавшей прокуратуру и милицию. Мастерская помещалась во дворе, поэтому столяр, аккуратный старичок, явился немедля. Как и все, кто знал Привалова, столяр ценил каждую минуту общения с прокурором. Так уж всегда получалось, что двумя-тремя словами завоевывал Привалов людей, какое-то внутреннее, не показное, обаяние, притягательная сила были в этом человеке.

— Афанасьич, дорогой, видите этот кол? Можете для меня сделать такой же? По возможности — точно такой, чтоб один к одному. Что вы про него скажете?

— Пощупать можно? — спросил столяр.

— Нежелательно, — улыбнулся Привалов.

— Тогда не надо. — Столяр даже отступил на полшага назад. — Я и так скажу. Прежде всего — осина. Свежая. Недавней вырубки. Мы тоже получили партию такой же. Завезли из порта, со склада. Совсем недавно. Вроде позавчера. Так что сварганю вам такой же кол. Хоть оборотню в могилу втыкай.

При этих словах Привалов чуть заметно вздрогнул. А столяр, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Ну, поверье есть такое, понимаете? Я-то в нечистую силу не верю. Но еще от прадеда слышал — да, да, у нас в роду все были долгожители, как теперь называют, так что прадеда хорошо помню, — вот он и говаривал, что подлецам, которые, к несчастью, реже гибнут, чем хорошие люди, надо обязательно в могилу кол втыкать, чтоб не вздумали встать из гроба. А я так считаю: не в том дело, чтоб не вылезли из могилы — оттуда назад дороги никто не найдет, а в том, чтоб знали люди — вот этот памятник хорошему человеку, жизнь честно прожил, его и добром помнят люди, потому и памятник — память, значит, а подлецу — кол в могилу, чтоб все знали — подлец он и был, памяти, памятника, значит, не удостоен от людей… — Старичок-столяр готов был, кажется, еще долго развивать эту тему, и Привалов не перебивал, пока столяр сам не почувствовал, что заболтался, что, может быть, отрывает прокурора от дела государственной важности: — Ой, Святослав Владимирович, заговорил я вас. Так к какому сроку кол-то?

— Как можно скорее. Прямо бы сейчас.

— Сей минут и будет. Через четверть часа принесу. Размеры — на глаз, да?

— У вас глаз верный. Приблизительно такого размера. Важно, чтоб очень похож был.

— Будет сделано.

Едва столяр ушел, Привалов позвонил в милицию и попросил дежурного прислать свободного милиционера для выполнения кое-каких поручений. Затем позвонил в Красные казармы — хотел вызвать к себе Елышева. Но ему ответили, что тот сдал дежурство и отправился отдыхать.

— Так пошлите за ним кого-нибудь, — рассердился Привалов. — Я же приглашаю его не в домино играть.

Затем снова позвонил в милицию, дежурному, и попросил послать милиционера на дом к Петрушину, чтобы пригласить в прокуратуру жену Петрушина Надежду Осмачко.

Между тем явился пожилой милиционер, старшина Польщиков, тот самый, которого Привалов видел на кладбище, тот, что пошутил насчет оборотня. Привалов сразу приступил к делу:

— Товарищ старшина, сейчас принесут деревянный кол. Просьба к вам: пойти на кладбище и воткнуть этот кол в изголовье могилы Сличко. Слышали о таком? Там надписи нет, но я вам сейчас начерчу схему.

Милиционер понимающе кивнул. Он слушал внимательно, заинтересованно. Сомнений нет: человек серьезный, все выполнит, как надо. Быстро начертив схему, Привалов протянул милиционеру листок:

— И желательно не привлекать внимания. Самое лучшее, чтобы вас никто не видел. Кол воткните в отверстие, которое там осталось. Вопросы есть?

— Не беспокойтесь, товарищ прокурор, — спокойно сказал пожилой старшина, — все сделаю, как просите. Извините, что вмешиваюсь, — неожиданно добавил он, — но не обошлось здесь без какого-то сличковского прихвостня, из тех, может быть, что помогали ему партизан выслеживать.

— Тот Коля Польщиков, — Привалов даже улыбнулся, — ваш родственник?

— Младший брат. Я на фронте был, а он, значит, здесь, в оккупации.

«Вот она, наша новоднепровская история. Все мы, выходит, одна семья», — вздохнув, подумал Привалов. Коля Польщиков из той самой группы, которая по заданию горкома комсомола осталась в городе для борьбы с фашистами. Из группы, которую возглавлял Андрей Привалов, старший брат прокурора. Старший брат, которому было тогда семнадцать. Погибли они с Колей, с другими семнадцатилетними мальчишками в сорок третьем. Сейчас им было бы под сорок. «А сколько же этому старшине милиции? Под пятьдесят, конечно. Его младшему и моему старшему было по семнадцать: Коля казался ему мальчишкой, а мне — Андрей — мужчиной…»

Вежливо постучав в дверь, зашел столяр с новым колом. Привалов завернул кол в газету, передал милиционеру.

— Как сделаете, доложите мне, пожалуйста, лично. Буду вас ждать.

Милиционер ушел. А старичок-столяр не уходил. Привалов вопросительно посмотрел на него.

— Что еще, Афанасьич?

— Если вам интересно, я уточнил. Навигация же только начинается. Так что эту осину на портовый склад завезли с дровяного, что на переезде. Если захотите что выяснить — значит, там.

— Спасибо, Афанасьич. Может быть, и понадобится.

— Говорят, Петрушина убили?

— Уже говорят?

— Слухи — они ведь словно напасть какая.

— Да, вы правы: слухи ветром носит. Думаю, его не убили, а просто несчастный случай.

— С ним-то? С такими несчастий не случается. Чего он поперся на кладбище-то? У своего дружка-душегуба грехи замаливать, не иначе!

Столяр ушел. Но то, о чем он тут говорил, означало: слухи уже пошли по городу. Столяр, конечно, узнал от милиционеров, но это вовсе не означает, что слухи не поползли дальше. Хорошо это или плохо?

Вряд ли кого огорчит смерть придурковатого прихвостня и Петрушина. Не ахти какая потеря. Многие пожелают поскорее забыть о ней. Но Привалов чувствовал, что отыщутся здесь следы, ведущие из Крутого переулка. И потому он должен заняться этим делом сам, не перекладывать на помощников.

За этими размышлениями и застал Привалова пришедший по его вызову Елышев.

— Садись, — предложил прокурор. — И не волнуйся. Надеюсь, что с тобой, как всегда, все в порядке. А ты сам-то уверен?

— Не знаю, — ответил Елышев, присаживаясь на краешек стула, стоящего у стены.

— Вот это уже хорошо. Сомнения, как говорил Фауст у Гёте, родят природа и дух, когда природа — грех, а дух — сатана. Да ты сядь поудобнее, не дергайся. Поговорим не спеша. Рассказывай все по порядку.

— Так я уж все рассказывал им. Они все записали. Я расписался.

— Меня не то интересует, как ты его нашел, а то, что сам ты обо всем думаешь. И, может быть, знаешь, предполагаешь. Откровенно скажу: хочу, чтобы все мои предположения лопнули мыльным пузырем.

— Не получится этого, — уверенно, но и с горечью сказал Елышев.

— Почему же?

— Предчувствие у меня такое.

— Ну-у, предчувствия часто бывают от больного воображения. Ты ж человек разумный.

— Был бы разумным, не влипал бы в такие истории. Как с осени пошло… И черт меня попутал связаться с этими сличковскими дочками.

— Сам ведь знаешь: они не все одинаковые. Малыха, наверное, не жалеет, что на Вере женился. Вот твои-то обе — хищницы, что верно, то верно. Но ты же, кажется, с ними развязался. Или я ошибаюсь?

— Он хотел меня убить, — не ответив прямо на вопрос прокурора, убежденно сказал Елышев. — А кто-то взял да убил его. По дороге. Он шел за мной, я уверен. Но встретил кого-то, кто дальше ему идти не позволил. Наверняка так было.

— Напридумывал прилично, — протянул Привалов. — Общение с доктором Рябининым всем вам на пользу не идет. Вместо того, чтобы о фактах говорить, начинаете сразу версии строить. А это уже, извините, моя работа, не ваша.