(не) мой дракон (СИ) - Вкусная Анастасия. Страница 30

Вскоре я сбежала из отчего дома. Повторять все это папе не очень хотелось. Пусть мама сама его подготовит. Он у нас деликатный, с расспросами не полезет. Да и зачем ему подробности – разошлись и разошлись. До позднего вечера гуляла по городу, домой ноги не несли. Мишу видеть не горю желанием - я ведь уже приняла решение, но говорить ему не планирую пока. В общем-то, уже все сделала, что собиралась. Завтра можно начать собираться.

Собиралась я в итоге два дня. Внезапно выяснилось, что хочу не просто уйти, но чтобы и напоминаний не осталось. За два года мы с Мишей накопили прилично хлама, и теперь предстояло его разобрать, рассортировать и пристроить. Мне эти вещи не нужны, да и он вряд ли будет пользоваться мягкими игрушками и кружевными салфеточками. Кроме того генеральной уборкой оказалось очень удобно прикрывать истинную причину моей суеты. Впрочем, он особо и не вдавался. Хотя последние дни и был немного внимательнее – сходил в магазин, прибил полку, которая давно болталась на соплях. А в последний вечер, когда я уже ждала такси в коридоре, принес цветы. Меня это очень сильно удивило, хотя сегодня день, видимо, такой. Утром проснулась не просто с расчесанной рукой – кровавыми царапинами на запястье вырисовывался рисунок. И мамины примочки явно не помогли. Но самое невероятное было то, что орнамент оказался мне знаком. Я могла давно забыть это, ведь столько случилось с тех пор. Да и самого Арта последний раз видела давненько. Но вот узор, что он показал однажды, намертво врезался в память. И сейчас я была готова спорить на что угодно – на моей руке линии повторяют точно такой же орнамент.

Автоматически протянула руку, чтобы принять цветы и наткнулась на вопросительный взгляд Миши.

- Ты куда? Уезжаешь? Почему не сказала ничего? Я знаю, что ты отпуск взяла.

Интересно, откуда? Разболтал кто-то, наверное. У нас офисы недалеко находятся и с коллегами друг друга мы знакомы. Мог с кем-то на ланче пересечься.

- Да, Миш. Я уезжаю, - понюхала цветы. – Только не в отпуск. К родителям. Спасибо за цветы. Красивые.

- В смысле к родителям? Надолго? Помощь твоя нужна?

Не понял… Ох, все-таки придется объясниться.

- Нет. Я ухожу от тебя. Возвращаюсь к родителям, - В коридоре повисло тяжелое молчание; пиликнул мой телефон, сообщая, что машина приехала. – Такси приехало. Мне пора.

- Жень, ты хорошо подумала?

- Да. Я все твердо решила. Меня больше не устраивают наши отношения. Это не шантаж или манипуляция, Миш. Это конец.

Положила букет на тумбочку, надела свой рюкзак, взяла сумки в обе руки и вышла в незакрытую бывшим мужчиной дверь. Миша не бросился за мной, не стал уговаривать и убеждать. Уже у лифта услышала сухой щелчок замка и выдохнула с облегчением. Совсем избежать объяснений не удалось, но я рада, что все вышло так спокойно и обыденно.

Через два дня выяснилось, что расслабилась я рано. У родителей устроилась быстро, втянулась в общее хозяйство. Мы с мамой разделили хлопоты по готовке-стирке-уборке, а папа всегда исправно прибивает полочки. Так что все шло просто чудесно, только немного обидно, что снова в родительском доме. Эх, так и не удалось создать свою семью… Ночами меня мучили неясные, мутные, тревожные сны. Липкие, словно паутина в вечернем лесу. Каждое утро я просыпалась с зудящей и исцарапанной рукой - рисунок становился все четче. А ночные образы улетучивались из головы, едва открывала глаза. Сегодняшнее пробуждение не стало исключением. Немного успокоившись, посмотрела на кожу и решила, что нужно что-то делать. И срочно. Иначе скоро мне не только мама начнет задавать вопросы.

После завтрака отправилась в аптеку. Плохо закрепленного бинта оказалось достаточно, чтобы скрыть от глаз окружающих багровый узор. И я немного успокоилась по этому поводу. Нет, конечно, где-то внутри меня терзала сотня вопросов, но вот задать их было категорически некому. Прогуляла весь день и уже в сумерках вернулась во двор. Присела на лавочку и устало прикрыла глаза.

- Женя, - услышала тихий голос.

- Миша? – моментально встрепенулась и выпрямилась на лавке. – Что ты здесь делаешь?

- К тебе пришел. Соскучился. Твоя мама сказала, что тебя нет. И в квартиру не пустила, - закончил он чуть обиженно.

- И не должна была, - сухо поддержала родительницу. – Ты ей посторонний человек.

- Но тебе-то не посторонний!

Миша бухнулся рядом на лавку. Слишком близко. Машинально отсела.

- Теперь и мне посторонний. Мы расстались, - резюмировала безэмоционально.

- Я поэтому и пришел, Жень. Плохо мне без тебя. Пусто, одиноко…

Миша уставился преданно, будто уличная собака в поисках хозяина. Отвернулась, не готова обсуждать это. Не готова оказалась к этой встрече. Не ожидала.

- Я сожалею, что тебе плохо. Но мое решение окончательное.

С трудом выдавила из себя. А вот и болезненные объяснения, они меня все же настигли.

- Понимаю, что обиженна. Я был не очень внимателен к тебе последнее время. И к нашим отношениям. Не настаиваю на твоем немедленном возвращении, но мы могли бы попробовать снова повстречаться. Ведь нам было так хорошо вместе раньше. Мы же съехались поэтому. Хотели быть вместе, строить совместное будущее…

Старалась не слушать. Эти слова просто ядом вливались в мое сознание. Если он сейчас скажет, что готов идти до конца – до ЗАГСа, то я пропала. Неужели готова все забыть и простить за вожделенное кольцо на пальце?

- Миш, мне нужно подумать. Я пойду, поздно уже.

Потом я фактически сбежала, не дав бывшему и шанса продолжить эту трогательную речь. Бред все это! Ну повстречаемся, снова начнем жить вместе. А дальше? Опять работа, еда, ноутбук и сон? Нет уж. Выкинула все это из головы и вскоре легла спать. А ночью меня разбудил тихий голос. Показалось, что в темноте и тишине кто-то произносит мое имя. Тихо, просительно, протяжно. Растерянно села на постели, но все затихло. А едва уснула, повторилось снова. Всю ночь провела как ванька-встанька, а утром соскочила с первыми лучами. Занялась разбором привезенных вещей, лишь бы не слышать больше этих галлюцинаций. Ведь всю ночь мне чудилось, что меня зовет Арт.

До ванной дошла только спустя пару часов. Родителей уже не было, поэтому я спокойно и не торопясь разделась и залезла в душ. Последней сняла импровизированную повязку. Выяснилось, что бинт защищает не только от посторонних взглядов, но и от собственных ногтей. Царапины и краснота удивительным образом прошли. На моей коже красовался четкий узор, точь-в-точь как Арталиан показывал. Эта странная татуировка чуть мерцала и переливалась всеми оттенками алого. Я так удивилась, что не сразу вспомнила, зачем вообще стою голая в ванне.  

Глава 24.

Дорней с трудом восстанавливался после несостоявшегося захвата. Так же как и его правитель. Арталиан чувствовал себя неважно и спустя неделю. Кроме того, от шрамов на лице избавиться не удалось. После очередных зелий и заклинаний Арт разозлился и прогнал всех целителей. Решил, что отметина будет напоминанием. О многом… Знатные семьи, оправившись от потрясения, вернулись к вопросу передачи власти. Посчитали, что пока король слаб, его будет проще убедить отказаться от ответственности. Многие думали, что Арталиану эта ноша не по плечу, и он рад будет избавиться. Но тот неожиданно жестко поставил на место всех потенциальных мятежников. Пригрозил казнями и удалением от двора, перевел армию в режим повышенной готовности. Большая часть воинов по-прежнему далеко от столицы, но и в главном городе Дорнейя боевых драконов оказалось предостаточно, чтобы все недовольные умолкли.

Единственный, кто не захотел молчать – Дор Восьмой. Бывший король каждый день приходил в спальню старшего сына, которая теперь стала и кабинетом, и увещевал, советовал, давил, настраивал и умасливал. Но и тут Арт оказался непреклонен – предложил отцу либо вернуться на трон, либо оставить ему право принимать решения единолично. Бывший правитель обиделся, но виду не показал. Все же здоровье Арталиана вызывало опасения. Точнее, все были в этом уверены до того момента, пока не увидели на руке короля мерцающую брачную метку. Дор Девятый благословлен истинным браком. Значит, он будет жить, править и, наверняка, войдет в легенды. Даже совет как-то успокоился после таких известий. Один король выглядел по-прежнему грустным и задумчивым. И однажды, оторвавшись от документов, сказал отцу, который помогал разбирать донесения: