Бандитская россия - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 18

Поставив науку и тогдашнюю моду на службу криминальному промыслу, питерские преступники занялись обкуриванием (в прямом смысле этого слова) своих потенциальных жертв. И вскоре криминальные колонки ведущих столичных газет запестрели описанием все новых случаев «обкурки». Вот, к примеру, какую историю поведал своим читателям 22 августа 1912 года популярнейший «Петербургский листок»: «…21 августа сделалась жертвой ловкого вора-ловеласа проживающая на даче в Сергиевой Пустыни дочь дворянина А. Спорышенская, 20 лет. Барышня отправилась погулять в Константиновский парк в Стрельне и здесь встретила молодого, изящно одетого господина. <…> Слово за слово, и знакомство состоялось. Молодые люди, прогуливаясь, дошли до морского берега и уселись на скамейку полюбоваться закатом солнца. Молодой человек, ведя интересную беседу с m-llе, усердно курил. Через несколько минут после «остановки на берегу моря» барышня почувствовала, что у нее кружится голова, и упала в обморок. Когда Спорышенская пришла в себя, интересного собеседника около неё не было, но вместе с ним исчезли и её часы, и массивный золотой браслет. Очевидно, кавалер одурманил свою жертву «магическими папиросами» и, обобрав её, исчез».

«Магические папиросы» в своем воровском арсенале с одинаковым успехом использовали как мужчины, так и женщины. Так, примерно в те же годы на столичной железной дороге активно орудовада шайка, состоящая из двух миловидных и необычайно общительных барышень. С завидной регулярностью они совершали путешествия в Москву и обратно, предпочитая брать билеты в самый дорогой первый класс. В пути следования барышни знакомились с состоятельными господами и, немного поломавшись для приличия, принимали приглашение заглянуть в чужое купе, «на огонек». В процессе скрашивающего дорожную скуку легкого флирта барышни невзначай угощали новых знакомцев «папиросками». Как выяснится позднее, две-три выкуренные папиросы с гашишем гарантировали непривычному человеку несколько часов не очень здорового, но зато крепкого сна. Этого времени было вполне достаточно для тщательного ознакомления с багажом и содержимым карманов жертвы.

Наркотиками как «дополнительным рабочим аксессуаром» стали активно пользоваться и нечистые на руку столичные проститутки. Одним из наиболее распространенных способов «кинуть клиента» издавно являлось предварительное обильное возлияние: «жертву страстей» приводили на съемную квартиру и элементарно напаивали до бесчувствия, после чего обирали до нитки. Однако иногда попадались и такие экземпляры, которым хоть ведро водки влей - все нипочем. Вот здесь-то и пригодились «магические папироски»: адская смесь алкоголя в организме и гашишного чада, витающего над «ложем любви», давали практически стопроцентный результат. Нет, все-таки неслучайно в знаменитом «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимира Даля глагол «окуривать», в основном своем значении трактующийся как «обдымить, надушить что куревом», имеет и другое значение: «надуть, обмануть».

Уголовная вакханалия накануне «гибели империи»

Подлинным университетом для преступников той поры служили тюрьмы и каторга. После тюремной реформы (которая проходила в середине века одновременно с полицейской) в России были созданы три типа тюрем: так называемые централы, тюрьмы общего типа и каторжные. С. В. Максимов, исследовавший жизнь сибирской Каторги, отмечал особую кастовую систему, которая существовала среди заключенных. Иванами называли себя те, которые завоевывали или утверждали свое влияние на каторжан при помощи насилия; храпы (или глоты) стремились делать всё чужими руками и охотно провоцировали ссоры между каторжниками, принимая сторону сильных; игроки, состоящие из профессиональных мошенников и шулеров, держались особняком, почитая себя за элиту; самым низшим сословием каторги была шпанка, куда входили мелкие преступники, которых нещадно эксплуатировали другие касты.

На сахалинской каторге существовали также сухарики, готовые за вознаграждение выполнять чужую работу или даже брать на себя чужие преступления. Очерки о Сахалине оставил известный журналист и писатель Влас Михайлович Дорошевич, побывавший здесь в 1897 году. Взгляд журналиста показался современникам поверхностным, но именно с ним обитатели каторги охотно делились тем, что бередило их души. Московский убийца Николай Викторов не может прийти в себя от содеянного. Семь лет назад в припадке пьяной ссоры он убил свою сожительницу и, изрубив труп, отправил его по почте в корзинке. «Господи, как глупо все было! - говорит он теперь. - Если бы все вернуть. Ну и спать иногда тоже боязно» [41]. Одесский вор Верблинский судился не менее 20 раз и знает все тюрьмы России, как заядлый путешественник знает первоклассные отели. На каторгу он попал за то, что силой добился того, чего обычно добиваются любовью, - «и не то чтобы она мне нравилась, а так - недурна была». Одессит Шапошников судился за участие в банде Василия Чумака. Из отчаянного головореза он преобразился здесь в самоотверженного защитника всех угнетенных и обиженных. Шапашников обличает начальство даже в тот момент, когда получает на «кобыле» очередную порцию розог: «А все-таки с таким-то вы нечестно поступили, - кричит он. - Нас наказывать сюда прислали, а не мучить».

Убивший в Ростове Нахичеванского архимандрита Тимофей Паклин принадлежит к тем, кого принято называть врожденными убийцами. Родом он из казаков и чрезвычайно гордится этим. Самоучкой выучился читать и читал исключительно про разбойников. Известность получил в Ростове, где за ним гонялась полиция. Специальностью Паклина были ночные грабежи, где бы что ни случилось, все валили на него. «И чем хуже шла молва, тем хуже я становился. Любил иметь дело с людьми образованными - купцами, священниками: ни шума, ни скандала, сами укажут, где деньги лежат, жизнь-то дороже. Архимандрит оказался человеком непонятливым».

Поляк Пазульский считал себя аристократом каторги. Он был атаманом трех разбойничьих шаек и, по собственным словам, «творил чудеса».

Его жизненное кредо достаточно незатейливо: «У человека есть деньги, он и наслаждается, а у тебя нет денег, ты не наслаждайся». К убийствам Пазульский прибегал в крайних случаях, «если уж человек сам лезет. Его урезониваешь, а он лезет».

Зато Антонова по прозвищу Балдоха с полным основанием можно назвать плебеем каторги. В шайке свирепствующих в Замоскворечье разбойников Балдоха был специалистом-душителем. На его счету 11 загубленных душ; вспоминая их, Балдоха загибает корявые пальцы и обыкновенно сбивается со счета.

Видел Дорошевич на Сахалине и Соньку Золотую Ручку. Местный фотограф нажил себе целое состоянии на продаже карточек знаменитой преступницы. Особой популярностью у приезжающих сюда иностранцев пользовались снимки, которые инсценировали сцену заковывания Соньки в кандалы. Её выводили во двор, устанавливали декорации: наковальня, кузнецы с молотами…

Чехов, посетивший Сахалин в 1890 году, увидел Соньку седеющей женщиной с помятым старушечьим лицом. «Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она всё время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у неё мышиное». [42] Перед Дорошевичем сидела несчастная женщина, которая плакала о своих детях. Возможно, хитрая Сонька просто дурила журналисту голову, но ему показалось, что «глаза у неё остались все те же - бархатные, чудные, выразительные», и он проникся невольным сочувствием к авантюристке, которая после долгого ношения кандалов с трудом владела левой рукой, что служило здесь предметом мрачных каламбуров.

Итоги русской уголовной статистики за 1874-1894 годы, опубликованные Е. Н. Тарновским, давали возможность убедиться в том, что «за двадцатилетие нравственное состояние общества… несколько изменилось к худшему». Пока монархические издания сетовали на «материальное и духовное оскудение народа», что, по их мнению, являлось главной причиной роста преступности, в стране назревала революционная ситуация. Идеи народников были подхвачены эсерами. Под чутким руководством Азефа, успешно совмещавшего пост главы боевой организации с работой в полиции, с 1905 по 1907 годы в России было проведено 204(!) террористических акта. Эти идейные убийства, которые совершались с целью глобального изменения государства, были страшнее разбойных деяний Кудеяра и Разина.