Война племен (СИ) - Зеа Рэй Даниэль. Страница 49

Она взглянула на Радомира и поджала губы. Он продолжал молчать, внимательно ее слушая и сжимая обрывки карт звездного неба в руках.

- Подозрение, что Терру отравили появилось практически сразу, как только мои пальцы волдырями побило, - Аврора пожала плечами. - Я Катерине об этом предположении сказала, и больше ничего не изменилось. Это настораживало. Мне нужен был союзник: тот, кто умен, кто близок к Птаховым и Главному дому, тот, кто верен интересам Гелиана, и кто умеет хранить чужие секреты. Конечно же, я выбрала в союзники тебя. Хотя, если честно, ты был последним человеком в поселке, к кому бы я пошла за помощью. Однако, в этой ситуации речь шла не обо мне. На кону стояла жизнь новой хозяйки Главного дома. И понеслось. И будто не было всех этих лет, и будто я все та же девчонка, сидящая в одной с тобой комнате, только на этот раз ты не книгой увлечен, а мной… И пропасть между нами как никогда широка, а тебе на все наплевать и ты прыгаешь ко мне… …а я все никак поверить в это не могу, ведь я слишком давно безответно в тебя влюблена... Уверен, что на самом деле любишь? – произнесла Аврора. – Думаешь, это не похоть? Не долг, не обязанность, не забота о твоем ребенке, а именно то самое чувство внутри, когда простое созерцание со стороны приносит радость и от улыбки, пусть даже улыбаются не тебе, становится так тепло внутри, так уютно… Ты уверен, что месть за меня стоит жизни человека, которого ты называешь «дядей»? Отказаться не поздно, Радомир. Я все пойму. Не стану попрекать или злиться. Ты так много сделал для меня… Я всегда буду благодарна тебе за это. Но я не хочу, чтобы в один прекрасный день ты взглянул на меня и понял, что это была не любовь, и чувства, которые ты испытывал, изжили себя.

Радомир сделал глубокий вдох и разжал пальцы. Обрывки карт посыпались на пол.

- Мне больно слышать все это, - он смотрел на стену, где висел простреленный системный блок компьютера Авроры. - Больно от того, что ты можешь во мне сомневаться. Не доверять мне и слову, данному мной, - он повернулся и взглянул на нее в упор. - Прости за то, что не замечал. Прости за все, что я сделал и наговорил. Я написал правду, Аврора. Я не помню того конкретного момента, когда влюбился в тебя. Но сидя в Главном доме в тот вечер, когда Терра пригласила тебя к столу, я уже определенно знал, что сделаю все возможное, чтобы жениться на тебе. И это решение на диво далось мне очень легко. Не спорю, похоть взыграла во мне пуще желания спасти тебя от дурной молвы. Перспектива заняться с тобой любовью подстегивала безрассудство, к которому я никогда не был склонен. И так легко от этого было внутри, так приятно… …что о влюбленности в тебя я, честно говоря, в тот момент не думал. Когда тетя вывернула грязное семейное белье, я был ошарашен. В голове не укладывалось, насколько я был слеп, насколько погружен в себя, что даже не замечал тебя, стоящую все эти годы за моей спиной. Ты со своими секретами обставила меня по всем направлениям, - Радомир улыбнулся и пожал плечами. – И я разозлился. Разозлился слишком сильно для того, кто просто желает затащить приглянувшуюся женщину в постель. Я понял, что влюблен. Понял это в тот момент, когда ты вышла из-за стола и покинула столовую. И все вроде бы как прежде… И место напротив пустует. И наполненный стакан бормотухи передо мной. И напиться можно, и слова поперек никто не скажет. Но впервые в жизни, впервые за много лет мне стало наплевать на всех, кто остался сидеть рядом со мной. Плевать, что будет с ними дальше, на их планы, желания и тайны, ведь в голове сидел один вопрос: даже если я на тебе женюсь, сможешь ли ты когда-нибудь полюбить меня? Мое чувство рождено не из мимолетных улыбок, Аврора. Оно выковано болью, которую я испытывал, когда вожделел тебя. Эта боль появлялась внутри, когда я смотрел на тебя. Боль от того, что не раскусил твой недуг раньше Терры. Боль от твоего ухода, от твоих тайн, от того, что Гелиан знал о тебе гораздо больше, чем я… Боль от того, что я сын изувера, и не смог уберечь тебя, самое дорогое, что у меня есть, от него. Боль от того, что вынужден был провожать тебя взглядом, уходящую навстречу судьбе в долину Смерти. Я бы пошел за тобой пешком. Пошел бы в бурю, пошел бы на верную смерть, лишь бы увидеть, что ты жива и будешь продолжать жить, даже если не станет меня. Кому, как ни тебе знать, что улыбки могут ничего не значить, что слова бывают ложью, а поступки могут быть продиктованы необходимостью? Я уже проходил через это однажды. И все светлое, что было внутри, просто погасло, сковав меня необходимостью жить так, как придется. И пусть мои чувства к тебе рождены из боли, они сильнее и ярче всего, что я испытывал прежде. Бог свидетель, когда мы занимаемся любовью, у меня крыша едет. Я хочу тебя постоянно. Обнимать, целовать, ласкать тебя, шептать тебе на ухо всякую чушь и внимать твоим стонам. От этого внутри все переворачивается. Становится плевать на все вокруг. Лишь бы ты всегда была рядом, лишь бы тебе было всегда хорошо рядом со мной. Лишь бы продолжала любить меня, слепого идиота, по уши влюбленного в тебя. Твои улыбки, пусть даже ты улыбаешься не мне, сжигают меня изнутри. Ты – самая настоящая агония. Мой пожар. И я не хочу, чтобы кто-нибудь пытался меня тушить. Даже тебе я этого не позволю. Мне нравится то, что я испытываю. Я наслаждаюсь этим чувством и не смей сомневаться в том, что оно настоящее. Что касается ребенка… Я с ужасом думаю о предстоящих родах. Я хочу ребенка. Хочу от тебя детей. Вот только если бы их не нужно было вынашивать и рожать… Если когда-нибудь придется выбирать, я выберу тебя. И не проси об обратном. И не сомневайся в том, что я выберу тебя, как бы больно тебе от этого выбора не было. Самый правильный поступок, который я совершил в жизни, это женитьба на тебе, Аврора Реброва. Если потеряю тебя, жизни нормальной для меня уже не будет. Вот такая она, моя любовь. Немного пугает, правда? – он снова улыбнулся, глядя на нее.

- Боль и страсть, - прошептала Аврора.

- И удовольствие, - Радомир подошел и встал перед ней на колени, - и нежность, и забота, - она взял ее руки в свои и погладил пальцами ладони, - и радость, и грусть, - поцеловал рубцы на ее запястьях, - и надежда на то, что все это никогда не закончится.

Она впилась в него солеными от слез губами. А он давно успел истосковаться по ней. Так много тонких нитей, из которых соткано его чувство. Но полотно, которое из них получилось, слишком прочное для того, чтобы по чьей-либо прихоти его разорвать. Одежда полетела в разные стороны. Диван слишком узкий, ну и черт с ним. Радомир стащил Аврору на пол, устланный обрывками звездного неба. Он проложит новые маршруты на ее теле, отыщет новые подходы к ее груди, ямочкам под ключицами, жилкам, бьющимся на шее, мочкам ушей, испещренным серьгами, мышцам спины, напрягающимся под руками, ягодицам, которые он любит покусывать, животу, который все еще плоский, пупку, который он обласкает губами, лобку, на котором появились короткие волоски, клитору, который вряд ли когда-нибудь оставит в покое, складкам, покрытым ее смазкой, бесконечно длинным ногам, которые он неустанно целует, коленям, которые он так любит гладить, пальчикам на ногах, которые она поджимает, когда он погружается в нее перед самой развязкой. Когда-нибудь она нарисует новые карты, и он закажет для них рамы у лучшего из мастеров, чтобы повесить на стены в их новом доме. Когда-нибудь они займутся любовью ночью где-нибудь на природе, чтобы она могла смотреть на звезды над головой, пока он будет ласкать ее тело. Все это когда-нибудь будет, а сейчас… Сейчас он в ней, и нет ничего лучше этого. Он продолжит гореть и пылать. И пусть хоть кто-нибудь попробует его потушить. Он не позволит. Никому. Никогда. И так будет до тех пор, пока они оба не сгорят на костре, что поджигают добровольцы за стеной. Так будет до тех пор, пока один из них не покинет этот мир, забрав вместе с собой другого.

Аврора прижалась лбом к его груди. Еще немного. Еще чуть-чуть.

- Я люблю тебя, - прошептал он и закрыл глаза перед последним толчком.