Коридор - Каледин Сергей. Страница 26

– Здравствуйте, Александр Григорьевич, – с полу­поклоном обращается к нему Маня. – Чайничек как по­спеет, принесу.

– Будь добра, – кивает Александр Григорьевич, и что-то забыто барственное проскальзывает в его тоне.

Знакомы они почти сорок лет. Когда Александра Ин­нокентьевна, родив Олю, неожиданно отправилась на Фронт, Александр Григорьевич чуть не сошел с ума. Тог-да-то родственники и подыскали ему Маню. Маня вырос­ла в сиротском приюте и там же выучилась на няньку за Грудными младенцами, о чем у нее была даже специаль­ная бумага. Прошло много лет. Оля и Лева выросли, жа­лованье Мане давно перестали платить, но она по старой памяти иногда стирает белье Александру Григорьевичу.

Надежда Ивановна сама стирает белье. Она нервно зевнула:

– Потолок надо мыть.

– Потолок – это Оля. Поставила варить сгущенку н забыла. И вот второй год желтый потолок над плитой весь в коричневых струпьях.

– Да-да, – отозвался Александр Григорьевич уже на выходе кухни. – Желательно…

– И кальсон своих я не вижу, – бесстрастным голо­сом пронесла Надька, задумчиво разглядывая корич­невые подтеки на потолке.

– А – это – Геннадий Анатольевич, – с готовностью подсказала Глафира. – Я утром гляжу: берет, а вроде – ваши…

В передней хлопнула дверь.

– Всегда эта Олька дверь швыряет, – проворчала Дора.

– Добрый вечер, – бойким голосом поздоровалась с присутствующими Ольга Александровна. Ольга Алек­сандровна, вернувшись с мужем Монголии, на работу больше устраиваться не стала, с удовольствием сидит до­ма и потому всегда в хорошем настроении. Иногда, когда ей становится совсем уж скучно, она берет редактуру на дом. – Как у нас дела?

Надька бросила на нее косой взгляд.

– Что-то я кальсон своих не вижу, бежевые, китай­ские… – сказала она, перехватывая недоуменный взгляд Ольги Александровны и направляя его вверх – в верев­ки. – Нету кальсон.

– Ой! Надежда Ивановна! – Ольга Александровна шлепнула себя ладонями по щекам. – Неужели? Вы знае­те, он мог! Он ушел – я спала. И в неглаженых ушел. На заседание кафедры. Извините, ради бога. Как при­дет, сразу же верну.

– Сразу не надо, – простирните.

– Ну, разумеется, разумеется… В коридоре зазвонил телефон.

– Але, – сказала Ольга Александровна. – Папа, по­ложи трубку, я здесь взяла. Геночка? Да, да. Я только вошла. Ты знаешь, я так сегодня закопалась, ничего не успела купить. Может, пельмешек по дороге захватишь? Геночка, ты в каких кальсонах? Ну, как каких, бежевых? Посмотри-ка… Да нет, недоразумение. Дома объясню. Пока. Пельмешек не забудь. – Ольга Александровна хоть и вышла замуж, но привычки холостой жни сохра­нила.

– И чего к ней прижился? – пробормотала Дора, когда соседка на быстрых каблучках утопала в комна– ту – Такие бабы в одиночку кукуют! Это ж надо, бесто­лочь! И вида нет. Только что – задница.

– Зато образованная! – язвительно заметила Надька.

– Образо-ованная… – Дора небрежно махнула ру­кой. – Ни помыть, ни пошить, ни сготовить. Ни с чем пирог.

Дора врет: Ольга Александровна прекрасно готовит, только долго. И всегда угощает соседей, если затевает что-нибудь интересное.

– Ты же настойчиво хотел чаю, где же он? – рассе­янно пронесла Александра Иннокентьевна, не отрыва­ясь от бумаг.

Александра Иннокентьевна пишет. Она на пенсии, но она возложила сама на себя общественную нагрузку по старому месту работы, где была старшим инспектором по борьбе с грызунами. Она ведет протоколы всех собра­ний. Пишет она быстро и неразборчиво, а потому дома долго расшифровывает записи.

– Пи-и-ишешь?.. – зловещим голосом вдруг спросил Александр Григорьевич, медленно приближаясь к жене. Он уперся руками в стол, навис над Александрой Инно­кентьевной. – А что пишешь, хотелось бы знать? Доклад? Выступление? Отчет?.. Как крыс душить? Новый яд ва­рить?!

Александра Иннокентьевна сняла пенсне, устало от» кинулась на вертикальную спинку кресла.

– Немедленно прекрати, – ровным утомленным голо­сом пронесла она и двумя пальцами дотронулась до переносицы, на которой краснели две впадинки от пен­сне. И снова окунула перо в чернильницу. – Разговор окончен.

– Нет, не окончен! – заорал Александр Григорьевич и обеими руками в разные стороны разгреб писанину. Листы с тревожным шелестом посыпались на пол. – Не ввдо вам нового яда!.. Кошку вам надо! Киску! Нету лучшего средства! Мяу!..

И Александр Григорьевич, приставив к лысине два ных пальца, бросился на Александру Иннокентьевну, словно бык, намеревающийся забодать:

– Мяу!..

Слава богу, зазвонил телефон. Александр Григорьевич тут же виновато сник, нагнулся за упавшими со стола листками и в том же поло­жении полунагиба двинулся к письменному столу.

– Да, Цыпин, – кивал Александр Григорьевич. – Да, да, я слушаю вас. – Он вдруг побледнел, голос его за­дрожал:– Да-да, Григорьевич, по документам Гиршо-вич… Что все? Можно прийти?.. Значит, все?..

Он медленно положил трубку и повернулся.

– Шура… Ты слышала? – заикаясь, спросил он, ты­кая пальцем в аппарат. – Ты слышала?

– Я не хочу тебя слушать, – с отвращением выдави­ла Александра Иннокентьевна, приводя стол в порядок.

– Шу-ра! – по складам пробормотал Александр Григорьевич, хватаясь за голову. – Все! Все кончилось!.. Завтра можно получить документы.

Александра Иннокентьевна с повернутой по-прежне­му головой как бы оценивала услышанное на слух. По­том медленно вернула голову в исходное положение и внимательно посмотрела на мужа. Александр Григорье­вич вытирал глаза большими мосластыми кулаками на тонких запястьях.

Александра Иннокентьевна встала – плед с ее плеч упал на пол, – протянула через стол руку:

– Вот теперь я могу сказать тебе: «Здравствуй, Саша!»

8. РОМКА

Ночью в Уланский позвонила Таня и сказала, что маму увезли: видимо преждевременные роды. Утром Ле­ва стал собираться на работу, и, если бы не Александра Иннокентьевна, он так бы преспокойно и ушел.

– Лев! Неужели ты можешь в такой момент посту­пить как подлец?! Сейчас же поезжай в роддом. Ты слы­шишь меня?!

Лева, добривая подбородок, заглянул в зеркало, от­ражающее стоящую за спиной мать, промолчал, но в знак внутреннего протеста резко выдохнул воздух через ноздри – с усов слетела мыльная пена.

– А ты уверена, что это мой ребенок? Я лично – нет!

– Как тебе не совестно, Лев! Постыдился бы взрос­лой дочери! Пока ты не разведен с Люсей – она твоя жена. Мать твоих, именно твоих детей! Немедленно в роддом! Будь мужчиной в конце-то концов. Хоть раз в жни! Если ты сию же минуту не поедешь, ты мне не сын.

После возвращения Александра Григорьевича Люся решила: пора – или сейчас, или так навсегда засесть в жэке с пьяными водопроводчиками.

Она оделась получше, кое-что экипировки одолжив у Оли, как-никак побывавшей за границей, и пошла ни много ни мало в Главмосстрой. Она показала начальни­ку отдела кадров сначала себя, к месту просвистев куп­лет неаполитанской песенки, потом диплом инженера-торфоустроителя, от которого тот слегка поморщился, но Люся добила его, заявив, во-первых, что она свободно владеет немецким языком, а во-вторых, в кратчайшее время освоит незнакомую специальность. Люся долго го­товилась к этому походу, консультируясь с бывшей ак­трисой оперетты, и начальник отдела кадров, молодой подполковник в отставке, предложил ей заполнить ан­кету.

Ее взяли инженером, через полгода сделали старшим инженером, а еще через два года Люся уже курировала, то есть фактически командовала строительством целого комплекса в Черемушках. Правда, она не вылезала и на совещаниях слушала в десять ушей, запо­миная массу деловой информации. И в конечном счете: чем «обустройство торфоразработок» отличается от ино­го строительного объекта? Стройка она и есть стройка. Если ты, конечно, не законченный идиот.

Люся выиграла. И конечно, немецкий язык ей креп­ко помог. Как тосковали мужики – ее начальники, не имея возможности разобраться в немецкой документа­ции. Люся была не просто переводчица и всегда под ру­кой, а профессионал строитель, женщина с жненным опытом, с хваткой, умеющая держать в кулаке прорабов и одновременно быть милой и женственной без всякого перенапряжения. Люся завоевала свое место под солн­цем. А кроме того, по ходу работы, она без всяких уси­лий завоевала и сердце заместителя главного инженера, проведя фурор среди немецких строителей, прибывших на открытие высотного дома.