Коридор - Каледин Сергей. Страница 40

– Ромочка, собери, милый, посуду. Корыто сними и в него все. Я утром вымою. Налей мне чайку… – Липа тяжело опустилась на табуреточку в передней и закури­ла. – Ася-то все сидит? Вот ведь баба какая неугомонная, все уже разошлись, а эту не выскребешь. Ася! Ася! До­мой иди! С кем она там, с Володей допивает?..

– А мама где? – спросил Ромка.

– Леву укладывает. Позови ее, может, чайку жела­ет. Она ведь тоже – такой перелет…

Вот сейчас Ромке действительно стало страшно: он боялся увидеть пустую дедову кровать.

Но кровать была не пуста. На ней тяжело храпел отец, а рядом, красиво рассыпав по подушке густые волосы и выпростав голые руки, лежала мать. Ромка ти­хонько прикрыл пискнувшую дверь и невольно взглянул на Липу.

– Чего ты? – Липа тяжело поднялась с табуретки, заглянула в комнату… – Ну и слава богу, – она умилен­но вздохнула. – Помирились над дедушкиным гробом.

Ночевать Ромка пошел к Синяку, дома места не бы­ло– остался ночевать дедов двоюродный брат.

У Синяков не спали: Татьяна Ивановна лениво ругала сына за самовольную поездку на Кавказ и водочный дух. Вовка читал за столом, зажав уши огромными своими ла­пами.

– Тетя Тань, у нас дедушка умер, я у вас перено­чую, – сказал Ромка.

– Знаю, – Татьяна Ивановна напоследок трахнула сына по башке сверху и перевела дух. – Ночуй.

– Есть хочешь, Жирный? – как ни в чем не бывало спросил Вовка. – Мам, у нас есть чего?

– Не хочу, спасибо.

– Поролон ему постели, белье достань, – командова­ла Татьяна Ивановна.

– Мож, не надо? – сморщился Вовка, потому что не хотел лезть в диван за бельем.

– Поспорь еще со мной! – прикрикнула Татьяна Ивановна. – Что же он, на так будет спать, как парчуш-ка последняя? Постели как положено. Чего это, Ром, у тебя дед вдруг помереть-то собрался?

– Да… сердце.

– Сердце – это хорошо. Паралик, не дай бог, – пи-ч ши пропало: заваляется…

– У нас сразу.

– Тогда ничего. Старый был дед? Ромка пожал плечами.

– Семьдесят пять вроде.

– Семьдесят шесть, – подсказал Вовка. – Липа говорила.

– Липа! Какая она тебе Липа? Олимпиада Михайловна! – Татьяна Ивановна подушкой замахнулась на сына. – Чем кормили?

– Утка была, отец рыбы принес красной…

– На углу утку-то брали?

– Мам, мы же только приехали, откуда он знает, где 1 чего брали.

– А ты не суйся, борона пустая! Не жалеете вы мате­рей-то своих, вот помрут, тогда узнаете!., – Татьяна Ивановна, похоже, всхлипнула. – Мать-то с отцом будет жить?

Ромка снова пожал плечами.

Но Татьяна Ивановна и не нуждалась в ответах.

– Я всегда говорила: Людмила с ним жить не будет. У него и голос бабий, и задница как у женщины… Не бу­дет Людмила с ним жить. Я прямо говорю. – Она повер­нулась к сыну: – Вот деньги кладу – завтра штрафовку придут продлять, смотри – дождись, Прогуляешь деньги…

– Да ладно тебе, – отмахнулся Вовка.

– Я тебе дам ладно! – выкрикнула Татьяна Ива­новна, укладываясь на высокую постель. Пружины под ней скрипели. – Я тебе дам ладно. Свет туши… Не жест­ко, Роман? А то еще матрац дам.

– Угомонись, мамаша, – посоветовал Вовка, выклю­чая свет.

– Ром, – уже полусонным голосом позвала Татьяна Ивановна. – Ты ночью-то не обмочишься? А то смотри, селедочки кусочек скушай для прочности. Поролон-то по­том не… куда его? У меня племянник на той неделе пья­ный ночевал – потом неделю сушила-сушила, не высу­шила.

– Да я трезвый, – пробормотал Ромка.

– Ну, ты, мать, даешь! – заржал Вовка.

– Сплю, – сказала Татьяна Ивановна.

– Липу-то береги, Липа – золото, – сказал дядя Во­лодя на Курском вокзале. Ромка нес чемоданы, набитые отданной дедовой одеждой. – На вот тебе на мороже­ное, – дядя Володя сунул Ромке мелочь. – Липу береги.

Слова дяди Володи «на мороженое» почему-то напом­нили Ромке, что он второгодник, Юля на Кавказе, а мать завтра улетит на Сахалин. И Липа совсем старая. Тоже может умереть, как дед. Ромке вдруг стало так жалко себя, что он заплакал. Прямо в метро. Хорошо еще – под черными очками не видно.

– Ну, сынок, что будем делать? – спросил Лева, ког. да Ромка приплелся домой.

Матери дома не было, побежала по магазинам.

– Знаешь, Лева, – вступила в разговор Липа, – я счи­таю, ты как отец должен заняться ребенком. Ты должен…

– Олимпиада Михайловна, телефон, – сказал Лева.

– Чего же он так тихо звонит? – Липа бросилась в переднюю. – Але?.. Здравствуйте, Софья Лазаревна, до– рогая. Да как, все по-старому, потихонечку… Вот Жоржика похоронили…

Лева деликатно прикрыл дверь, чтобы не мешать Ли­пе разговаривать.

– Ну, что же мы с тобой будем делать, сынок?

– Не знаю, пап.

– В вечернюю школу?

Ромка вздохнул: – Там три года: девятый, десятый и одиннадцатый… Не хочу.

– А в техникум? Ромка сморщился:

– Один год бы – еще можно, чтоб аттестат получить. А может, еще какие школы есть – быстрые? Ты ж теперь в Моссовете…

– Моссовету больше делать нечего, второгодниками заниматься!., Экстернат номер один помещался возле метро «Авто­заводской». Днем здесь была обычная школа, вечером – экстернат.

Ромка приехал вместе с отцом.

– Паспорт, военный билет, – буркнула девушка, ответ­ственная за прием, не глядя протягивая руку к вошедшим.

– Вы понимаете… – начал Лева. Девушка утомленно подняла глаза:

– Условия приема висят на двери. С той стороны.

На двери говорилось, что в экстернат зачисляются ли­ца мужского и женского пола не моложе девятнадцати лет, имеющие свидетельство об окончании восьми клас­сов, мужчины – после службы в рядах Советской Армии.

Ромка понурил голову. А Лева наоборот – завелся… …Вяло тянулось лето. Ромка был не у дел. Вовка жил в деревне, приезжал редко, рассказывал, как один гоняет всех деревенских. Давал щупать сломанное хрустящее ребро и задирал губы, хвастаясь боевой потерей зубов. И опять скрывался в деревню.

Ромка два раза звонил Юле. Юля позевывала в труб­ку, выслушивая, как он ездил за ней на Кавказ, но об­горел, лежал, его мазали протухшими огурцами и просто­квашей. Она вяло что-то отвечала и сворачивала раз­г Но так как Ромка все равно лез с любовью, она разрешила ему получить для нее в школе учебники для десятого класса, сама она уезжает на днях в молодежный лагерь.

Лева приходил поздно. Жил он теперь, после примирения с Люсей, в Басманном под Липиным присмотром, та с удовольствием следила за его нравственностью. А Лева с каждым днем все больше и больше недоумевал: зачем он помирился с бывшей женой? Вечерами они вдвоем с Липой смотрели телевор, переделанный на увеличен­ный экран старого «КВНа». Зарубежные новости Ли­па всегда слушала с повышенным интересом и даже кури­ла в это время в комнате. Телевионную информацию она сверяла с огромной политической картой мира, по­вешенной над диваном. С папиросой во рту Липа забира­лась коленями на диван и водила по карте толстыми ко­роткими пальцами, между которыми потухала папироса.

– Та-а-ак, Вьетнам?.. Вьетнам у нас будет здесь… А где же тогда Аргентина?..

К телефону Лева самостоятельно не подходил (по всей видимости, это было особо оговорено условиями примирения). Подходила Липа. Сухо на всякий случай говорила: «Але. Вас слушают» – и дальше – по ситуации. Часто после «Але. Вас слушают» вешала трубку. Тогда Лева мрачнел и уходил переживать в маленькую комна­ту. Это звонила женщина, на которой Лева обещал и хо­тел жениться до смерти деда.

Когда Липа видела, что Лева сатанеет в Басманном, она звала соседа Ефима Зиновьевича. «У вас могут быть общие интересы», – говорила при этом Липа.

Ефим Зиновьевич работал переплетчиком, а его жена Вера Марковна стучала дома на машинке.

Чтобы справиться с тяжелой жнью, Ефим Зиновье­вич спекулировал экспортными записными книжечками на молнии с металлическим карандашиком внутри. В дан­ном случае Липа эту спекуляцию прощала, сочувствуя многолетней болезни Нины. Для поддержки соседей она и сама иногда делала подарки родным этими книжечками.