Лукреция с Воробьевых гор - Ветковская Вера. Страница 9

На собственном опыте я убедилась, что самые добрые отношения могут себя исчерпать. Нужно научиться вовремя, не затягивая, и мирно расставаться. Моим родителям было бы гораздо мудрее расстаться лет десять назад. Сейчас у матери не было бы повода обвинять папу в том, что он загубил ее жизнь. Ее жизнь самая обыкновенная, не загубленная. Люся говорит, мама не реализовалась. Но виновата в этом только она сама, ее инертность и недостаток силы воли.

Ничего не поделаешь, мы живем по средствам, а средства отпускает жизнь. Наш убогий быт никогда не позволял строить разумные, хорошие отношения между людьми. Если бы у нас была крыша над головой, мы бы с папой забрали к себе бабушку и поселились втроем под этой крышей. К маме и Люсе ходили бы в гости, по праздникам вместе садились за стол. И была бы у нас замечательная, правильная и мудрая жизнь.

А сейчас уже поздно. Люся пишет диплом. Как бы ни сложилась ее жизнь, она никогда не вернется в наш постылый поселок. Она его ненавидит какой-то лютой ненавистью. Я мечтаю уехать далеко на север, куда-нибудь в Архангельск. Отношения — великая наука, которой мои родители пренебрегли. У них все шансы упущены. А у нас с Люсьен все впереди, и это возлагает на меня большую ответственность. В судьбу я не верю. Свою жизнь мне предстоит создавать, лепить самой, своими невеликими силами и более чем скромным умом.

А сейчас мне предстояло построить отношения с Иноземцевым. Это было первое в моей жизни крупное строительство. Когда он на следующий день поймал меня в коридоре и пригласил вечером на прогулку, я отказалась. Очень мягко, необидно, но решительно. Конечно же я ни словом не обмолвилась о своих опасениях. О том, что слишком часто встречаться опасно: быстрее наступит пресыщение и разочарование.

Доводы были простые и разумные — сессия. А для меня эта сессия стала особенно тяжелой. Долгие прогулки пока роскошь. Он внимательно слушал, склонив голову к плечу. Медленно и важно кивнул в знак того, что понимает и способен войти в чужие обстоятельства. Но мне показалось, что он слегка удивлен отказом. Как видно, не привык к ним. И к тому, что его общество отвергают даже по уважительным причинам.

— Ну что ж, до завтра! — Он помахал мне на прощание рукой.

— До завтра, — машинально повторила я.

Но на следующий день на факультете не появилась. Просто незачем было. Через два дня зачет. Аська в сессию предпочитает заниматься дома, потому что бабушка и мать обеспечивают ее регулярным и полноценным питанием. Когда комната поступает в мое распоряжение, читалка уже не нужна. К тому же в сессию она становится непригодной для работы. Места нужно занимать с утра. Пришедшие после полудня часто покидают ее несолоно хлебавши.

Итак, я занималась в комнате одна. Даже дверь запирала, чтобы праздношатающиеся не отвлекли. Каждые три-четыре дня папа привозил мне продукты и даже борщ варил. По вечерам заглядывал мой приятель, математик Володя, и выводил меня на часок проветрить.

Вернее, я проветривала непутевого Володю. Чрезвычайное умственное напряжение требовало соответствующей разрядки. И математики разряжались на всю катушку. Сутками они играли в карты, почти не выходя из комнаты и подкрепляя себя только сигаретами и вином.

После этих оргий Володька являлся к нам обуглившийся, с темными кругами у глаз, часто и проигравшийся. Мы с Аськой отпаивали его чаем и по-матерински вразумляли. Володька бил себя в грудь и клялся покончить с картами, вернуться к здоровому образу жизни. Но вскоре снова как в яму проваливался…

Я бродила по темным аллеям с Володькой все равно что наедине с собой. Бездумно, легко было на душе. Прошел только месяц после вечеринки у Лены Мезенцевой. Но этот месяц словно сконцентрировал в себе долгие годы и взвалил на мои плечи стопудовую усталость. Требовалась передышка.

Многие мои приятельницы углядели бы женский умысел и хитрый ход в моем поступке. В том, что я прекратила наши ежедневные прогулки. В романах и кинофильмах мудрые девушки порой так и поступают, чтобы набить себе цену и крепче привязать поклонника, ибо мужчины не любят слишком доступных. Но я для подобных интриг была слишком простодушна. Просто этот напряженный, неправдоподобный месяц лишил меня последних сил. И теперь я наслаждалась покоем, одиночеством, совсем не заглядывая в завтрашний день.

В этот предновогодний день ухитрились втиснуться несколько знаменательных событий — и неприятных, и добрых. Теперь уже и дни наступили насыщенные, а раньше пролетали пусто, как один час.

Я зашла ненадолго в библиотеку сдать отработанные книги и учебники и загрузиться новыми. Едва успела подняться из подвала по крутой лестнице, как на меня набросилась Гонерилья. Напрасно я пыталась отделаться легким кивком и ретироваться. Эта рыжая сатана так и впилась в меня всеми десятью когтями. Она недавно с помощью хны превратилась из иссиня-черной брюнетки в нечто палево-красное.

Год назад Ольга организовала на факультете свой неофициальный семинар, куда по ее замыслу должны были влиться лучшие научные силы, сливки студенчества. Время от времени они собирались в пустой аудитории или на квартирах и читали друг другу доклады, сообщения, а потом обсуждали их.

Несмотря на шумную рекламу, эта затея не вызвала большого интереса. И никто не лез вон из кожи, чтобы удостоиться этой немыслимой чести — попасть на шабаш к Гонерилье. В общаге посмеялись и решили, что для Ольги это всего лишь повод заявить о себе. На факультете у нас была дюжина талантливых ребят, и все они жили в общежитии. Дутых интеллектуалов, натасканных репетиторами сынков, дочек и внуков знаменитостей я не считаю.

— Ты, конечно, слышала о нашем семинаре? — Она сверлила меня своими ястребиными желтыми глазами.

— Еще бы! На факультете только и разговоров, что о вашем семинаре.

— Понимаешь, нас не устраивает тот усредненный уровень, который нам навязывают. — Ольга пропустила мимо ушей мою реплику и начала доверительный разговор. — Наша программа рассчитана на середняков. Да и уровень преподавателей оставляет желать лучшего…

— А меня вполне устраивает, — призналась я. — И сама я как раз и есть тот самый середняк. А уровень каждый устанавливает для себя сам.

— Это верно, верно, — согласилась Ольга. — Но ты на себя клевещешь. Конечно, скромность украшает, но…

И тут она предложила мне сделать доклад по моей курсовой «Поэтика Достоевского» или на любую тему по моему усмотрению. Никогда не предполагала, что в ее голосе может быть столько тепла, участия и понимания. Гонерилья умела лицедействовать, и многие покупались на ее фальшивую ласку.

Это была ее любимая игра: приворожить какую-нибудь простушку, наговорить комплиментов, набиться в подруги. А когда бедняга разлеталась ей навстречу, распахнув объятия, Ольга с каким-то садистским наслаждением ее осаживала, выставляла на всеобщее посмешище, с холодным недоумением напоминала о ее месте, природном убожестве и бескультурье… У нее был целый набор отработанных приемов, унижать людей она очень любила. Наверное, это нужно было ей для самоутверждения.

Когда-то на первом курсе она и со мной это проделала. Мне так хотелось дружить со всеми. Все мои однокурсники казались мне такими необыкновенными, умными и талантливыми. Гонерилья преподала мне жестокий урок на тему «простота — хуже воровства». Я быстро опомнилась и дала отпор, а Аську она топтала долго. Потому что для Аськи Гонерилья была высшим существом из недоступного мира москвичей, куда Аська так стремилась.

Да, я умела давать отпор. Еще как! Но папа учил меня ладить с людьми, даже самыми невыносимыми, не давать волю раздражительности, не грубить. Поэтому я мягко отклонила столь лестное предложение. В марте я собиралась сделать доклад на своем семинаре по Достоевскому, мне этого было достаточно.

Наскоро простившись, я бежала от Гонерильи, украдкой перекрестившись. Потому что верила — встречи с ней сулят только несчастья. Но на этот раз получилось все наоборот. Я тут же столкнулась с Леночкой Мезенцевой.