В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья. Страница 45

Они стали подходить, даже не утруждаясь образовать полукруг, — волки не пытаются окружать белку, она им на зуб.

— Черепаха, — сказал волшебник.

Живой плащ охватил его тело, превращаясь в сплошную костяную броню с острыми шипами. Доспех укрыл торс, плечи, руки, но его хватило только до середины бёдер, да голова осталась непокрыта. На ней словно изморось, нарос слой синего кристалла, — гурхановый шлем. Процесс манипуляции чистой энергией был мучительно тяжёл, но всё лучше, чем заклинания.

Варги были уже шагах в пятнадцати, один небольшой прыжок и… Навстречу им ударило кольцо мыслесилы, расшвыривая тяжёлых бестий. Второй, направленный удар получил тот зверь, что первым вскочил и бросился вновь. Каждое волевое усилие вызывало новый взрыв боли и волну слабости, но он смог, справился, едва не схлопотал внутричерепное кровоизлияние, но, рыча, вопя и сквернословя, разметал хищников, одного за другим, да так прикладывал всякий раз, что кости ломались, шкура рвалась, кровавое месиво вываливалось из брюшин! Но теперь всё, теперь уж не встанут… потяжелевший жезл, раздававший телекинетические импульсы, непосильной ношей потянул к земле, маг опустился, сдулся, едва не пополам сложился, его шлем истаял, а члены отнялись от перенапряжения. Только один вопрос мучал его после такой тяжёлой, хоть и короткой схватки: какого ахога они ещё шевелились?!

Останки шести громадных волков, получив удары невидимым тараном, замерли, разбросанные по снегу, но лишь на небольшое время. Лапы, головы, хвосты, даже потроха, всё это начало понемногу шевелиться, копошиться само в себе, словно живое; ходили ходуном мышцы, словно в не прекращавшихся конвульсиях, и красное выползало из-под обрывков шкур, покидая их ровно ненужную больше одёжку. Именно выползало, не вытекало.

На глазах единственного свидетеля мышечные волокна, красные от крови, но живые, самовольно лезли наружу, сплетаясь и расплетаясь длинными червями. Они тянулись друг к другу, стягивались воедино, в один ком плоти… хищной плоти. Громадный красный кусок, гибкий, бескостный, взбухающий и проминающийся как глина в руках незримого скульптора, вырастил из себя несколько длинных отростков, что потянулись к человеку. Медленно, слепо, но уверенно. Его аура была омерзительна, от неё в носу поселился запах стухшей крови, а язык ощущал кислый привкус железа.

Тобиус вжался в осину, оцепенение сковало его тело, но не ум, и теперь в голове эхом раздавались слова доброго пёсика: «ей достаточно одного укуса». Что ж, зубов у хищной плоти не было, зато зубы были у лютоволков, но им это не помогло выжить, а значит, она и без зубов убьёт его одним касанием. Пальцы медленно сжались в кулак, серебряное кольцо с совой завибрировало и исторгло волну смертельного мороза. Чувствуя, как упускает контроль над духом бурана, маг потерял сознание.

Часы прошли, стемнело, а человек всё лежал, глубже погружаясь в снег. Его живая одёжка превратилась в густой меховой кокон, жадно улавливавший и хранивший тепло, однако без укрытия от ветра, без помощи тепла чужеродного, волшебник не справится, околеет насмерть, какой бы крепкий ни был.

Осина, под которой он возлёг, задрожала легонько, образ её в картине мира смазался на мгновение, и прямо из ствола на снег выступила сгорбленная старушечья фигурка с клюкой. Оглядев человека, она цокнула языком и перешла к замороженной хищной плоти. Этот вид вызвал у старухи одобрительное хмыканье. Она даже постучала по ледяной корке, громко хохотнула.

— Вот ведь затейник.

Пухлая короткопалая ладошка потянулась к вороту живого плаща и на том живо появились разномастные зубы, прорезались глаза.

— Но-но, не балуй мне тут, — строго потребовала старушка, — ишь, пёс сторожевой нашёлся. Не наврежу ему.

Пальцы ухватили воротник, и женщина сдвинула тяжёлое тело с места. Сдвинула просто, без натуги. Она засеменила часто, не оставляя на снегу никаких следов, а вот волочимое тело торило борозду. Шажки её были мелкими, но с каждым округа заметно менялась, появлялись и пропадали холмы, скалы; поляны, полные острых камней, сменялись ровными заснеженными проплешинами, то и дело мелькали поодаль какие-то руины или стены лесных селений, а уж деревья что вытворяли, — каждый шажок переносил женщину из дубравы в березняк, из березняка в еловый бор, из елового бора в буковую рощу и так пока вскоре не решила она остановиться.

Место, выбранное старицей, ничем особо не отличалось, округ высился вековечный лес, девственный и нетронутый, но лишь до той поры, пока не свистнула в замахе клюка. Сразу после земля в одном месте просела, открылся в ней проход, тёмная нора, в которую женщина втащила тело волшебника. Землянка оказалась очень низкой и тесной, но большего и не требовалось, главное, что в крыше имелось отверстие для отвода дыма.

Стоило только старухе стукнуть клюкой о земляной пол, как сами собой снаружи внутрь повалили всяческие ветки, травинки, шишки и прочее отмершее, под слоем снега валявшееся и гнившее. Складываясь посреди землянки, вся эта растопка становилась уже совершенно сухой, и когда набралось достаточно, по щелчку морщинистых пальцев родился огонь, родился свет, родилось тепло.

Старуха обернулась к человеку, который уже лежал на свежей подстилке из еловых веток, самоходно явившихся по её воле. Вроде бы всё. Скоро в землянке станет достаточно натоплено и эту ночь маг переживёт. До утра его никто не потревожит, а там и до озера недалеко. Доберётся, выживет, не пропадёт.

И всё же… В темноте, что скрывала облик спасительницы, полыхнула пара алых глаз, она внимательно пригляделась к юноше, вперилась взглядом в самаю его суть, потаённую и самому человеку неизвестную. Оказалось, не солгал благодетель, — малец не самых простых предков потомок. Да только что в нём той старой крови осталось, меньше капли в море. Уж сколько человеческих поколений минуло.

Волшебник далеко забрался и там выживал, где иной десяток раз с головой распрощался бы. Она уж крепилась как могла, боялась подвести благодетеля, но вместе с тем и строгий наказ помнила: не нянчиться, пылинки не сдувать. Если от всякой беды этого мальчишку ограждать, он ничему и не научится, не окрепнет, не заматереет, а так… что ж, оказывается достаточно крепкий, чтобы не подохнуть даже в царстве подземного смрада. С каждым таким подступом к Кромке, будет он расти над собой и, быть может, у него действительно появится шанс какой. Меченый Хаосом.

Покинув землянку и прикрыв вход в неё ветками, старуха как смогла задрала голову и уставилась в тёмные, затянутые облаками небеса, туда, где их ранила красная комета.

Сон без сновидений, сон без кошмаров, сон без тьмы, рвущей на части. Не сон, а помутнение, полное подавление личности во избежание больших травм. Материальному телу нужно обезболивающее, чтобы не чувствовать болезненных лекарских процедур, телу астральному тоже требовалось подобное, чтобы залечить раны, и в обоих случаях лучшее подспорье, — это сон.

Но всему приходит конец, и в явь его сознание возвращалось нехотя, оставляло позади сладкую негу небытия. Лишь на предпоследнем слое самым краешком припомнило оно страшный сон, что снился… никакой это был не сон!

Маг очнулся в полной темноте и выбросил вперёд жезл, с которым так и не расстался! Удар настиг лишь пустоту. Какое-то мгновение Тобиус не понимал, жив он или уже почил. Пришлось как следует стянуть узы воли на паниковавшем сознании, заставить метущийся разум думать, анализировать, сопоставлять! Он осознавал себя и ощущал боль! Серый волшебник определённо был жив.

Сев, он ощутил под ладонью нечто колючее, пахшее хвоей, а кроме этого запаха в едва тёплом воздухе витал аромат дыма. Тьма тоже не была полной, слабый свет проникал сквозь небольшое отверстие наверху… встав и стукнувшись головой, Тобиус понял, что это не отверстие было высоко, а потолок был низко. Он обнаружил, что находится в крошечной пещерке, со всех сторон окружён земляными стенами и рядом ещё недавно горел огонь, — кучка золы была тепла.