Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев". Страница 37

Тешиловцы не собирались оставаться в долгу, недаром даже землепашцы-рядовичи проводили по ползимы в лесу, выслеживая проворного зверя, добывая в дом прибыток и отрабатывая княжеское полюдье. Понятно, что самым метким оказался Инвар, сызмальства наученный попадать в плывущие по воде чурочки при волнении на море и много раз применявший свое умение, стреляя в арабов с борта ладьи своего вождя. Его стрелы отыскивали каждого, кто осмеливался высунуться из укрытия, а сам он оставался невредим.

Посылая в полет стрелу за стрелой, юный урман тщился отыскать ненавистного ему княжича Ратьшу, соперника на поле брани и в любви. Один раз ему это почти удалось. Стоявший неподалеку Тойво ясно видел, этот выстрел вполне мог прервать блестящую, бурную жизнь неистового Мстиславича. Но тут вмешалась Войнега. Не выпуская из рук лука, с которым обращалась вполне сносно, она решила подарить Инвару поцелуй. От неожиданности юноша вздрогнул. Тетива ослабла, стрела улетела совсем не туда, куда он намечал.

Тойво про себя рассердился. Глупая девка! Нашла время! Затем, однако, подумал: а простая ли здесь случайность, или дело в чем-то ином? Для себя он решил не спускать с дочки старого Добрынича глаз, тем более, что от его стрел находники пока так и не смогли получить никакого вреда.

Хотя хазары больше привыкли к открытому пространству и лучше действовали в конном строю, они умели штурмовать и крепости, особенно такие небольшие и недостаточно укрепленные, как Тешилов. Защитники града смогли в этом убедиться, когда, прикрываясь щитами, находники стали карабкаться на валы, в то время как несколько десятков наиболее рослых и крепких под предводительством самого лихого княжича приступили к воротам.

Не обращая внимания на сыплющиеся с валов стрелы, которыми уже был утыкан его щит и оплечья доспехов, ловко увертываясь от летящих с забрала ему на голову камней, неистовый Ратьша пробился к самому входу в град, и от ударов его многопудовой палицы содрогнулись не только дубовые створки, но даже окованные железом, прочно вбитые в землю, тяжелые вереи.

— Ну и силища! — с уважением проговорил Чурила, вместе с товарищами подпиравший ворота изнутри. — Чисто Перун-громовержец.

— Скорей Леминкянь у входа в Похьелу! — отозвался Хеймо. — Чтоб ему также сгинуть, став рыбой Туони. И что только честолюбие делает с людьми!

— Ох, братцы, не выстоять нам против него! — горестно простонал, заламывая руки, Сорока. — Как пить дать, он здесь нас всех порешит!

— Пусть сначала войдет! — усмехнулся в пушистые усы Гостислав, которому отсутствие руки хоть и мешало взять лук, но отнюдь не препятствовало распоряжаться на забрале. — Не знаю, что у него за палица, но простым оружием эти ворота не разбить! Дуб для створок сам Арво Кейо выбирал! Он же ковал засовы с петлями и заговаривал вереи!

Хотя Тойво, пробегавшего мимо с охапкой стрел, весьма порадовала вера в безграничное могущество его вещего деда, прозвучавшая в словах Гостислава и написанная на лицах Тешиловских воинов, трусливые речи Сороки возмутили отрока до глубины души. Да как он может! Кто думает о поражении, считай, что уже проиграл. Еще накаркает, безмозглый! Впрочем, поразмыслить об этом отрок решил попозже: его ждали товарищи на валу.

К тому времени, когда Тойво туда вернулся, битва там разворачивалась не на шутку: часть воинов продолжали отстреливаться, в то время как другие, закинув луки за спину, сменили их на копья, а то и просто крестьянские вилы, которые использовали для того, чтобы сталкивать вниз тех, кого не достали стрелы. А если и это не помогало, в ход шли топоры и мечи, и здесь равных не знали Инвар и его товарищи руссы.

Отчаянный, как и его наставник, молодой урман неизменно находился в самой гуще схватки, там, где мужество защитников подвергалось наиболее суровым испытаниям. Он рубил и колол, не ведая устали, одерживая верх не только над кромешниками без роду без племени, но и над хазарами. С последними юноша дрался с особенным ожесточением, мстя за свое сиротство и раны наставника, подавая другим ратникам пример.

— Ребята, не робейте! — подбадривал он сражавшихся с ним бок о бок землепашцев-рядовичей, которым ратную науку приходилось осваивать буквально на ходу. — Сбрасывайте их с валов, ломайте им хребты! Будете их жалеть, они вас точно не пожалеют! Бешеной собаке рубят хвост по самые уши! За нами Правда и светлейшая княжна! Тот не достоин свободы, кто не умеет за нее постоять.

И они бросались вперед и поддевали врагов на вилы, как это много раз проделывали со снопами сена в летнюю страду, и рубили их, точно лес в середине зимы, очищая от деревьев место для пашни. И даже княжьи холопы, в участи которых смена хозяев ничего нового вроде бы и не несла, сражались наравне со свободными людьми, ибо тот, кто погибнет в бою, в следующей жизни родится воином. И точно одна из легендарных валькирий в доспехе, подаренном князем Всеволодом, с обагренным кровью мечом по валу носилась удалая поляница Войнега.

Всеслава-княжна и новгородская боярышня не брали в руки меч, не имели нужды скрываться от летучих стрел, надежно укрытые толстыми стенами детинца, но их стойкости и выдержке могли позавидовать иные мужи.

— Во имя Отца и Сына… — приговаривала боярышня Мурава, накладывая тугие повязки, унимая добрыми снадобьями руду кровь.

— Святый Боже, Святый Крепкий… — возглашала она, вырезая из человеческого тела наконечники стрел, скрепляя переломленные в горниле битвы кости.

— Иже херувимы! … — заклинала она, склоняясь над такими ранами, которые и вещий дед Арво счел бы безнадежными.

Всеслава-княжна и другие женщины помогали ей.

Те из раненых, которые могли держать оружие в руках, получив необходимую помощь, возвращались к воротам или на валы. Прочие оставались под защитой детинца, где боролись с болью и ждали новостей.

И новости не замедлили появиться, вселяя надежду. Именно Тойво, которому малолетство помешало принять полноценное участие в рукопашной, выпала честь их принести:

— Отступают! — громче дедовского вещего бубна провозгласил он, проворной птицей влетев с улицы в подслеповатый полумрак столетнего дубового сруба.

В самом деле, отчаявшись разбить заговоренные кудесником ворота, потеряв на валах не менее двух десятков своих людей, Ратьша скомандовал отбой.

— Что? Съел?! — прокричал вслед Мстиславичу Сорока, приплясывая и подпрыгивая на забрале на манер птицы, в честь которой получил свое прозвище.

— Хвала Велесу, кажется, обошлось, — провел единственной рукой по взмокшему лбу Гостислав.

— Я бы не обольщался на этот счет, — покачал всклокоченной светловолосой головой Инвар. — Они что-то замышляют!

— В самом деле! — поддержала его взошедшая на забрало княжна. — Братец Ратьша, если что задумал, ни за что не отступит.

И точно. Немного отдышавшись и подсчитав потери, люди Мстиславича стали готовиться к новому приступу. Судя по всему, потерпев неудачу у ворот, Ратьша на этот раз собирался ударить с закатной стороны, где вал в последние годы обветшал и просел, после нынешней снежной зимы став почти пологим. Смотритель крепости как раз собирался в ближайшее время его подновить, да холода помешали.

— Вот, собака, углядел-таки! — в досаде выругался Гостислав, спешно предпринимая меры, чтобы усилить оборону на этом направлении: возводить какие-либо укрепления он уже не успевал, поэтому просто решил сосредоточить там большинство воинов.

— Зря сотник уводит людей от ворот! — озабоченно поделился с княжной провожавший ее в детинец Инвар. — Мстиславич коварен, как вана Локи!

— У Гостислава нет выбора. У него слишком мало воинов, — вздохнула Всеслава. — Скорей бы уж твой наставник с Нежданом приезжали!

Тойво подумал, что окажись в Тешилове Незнамов сын да Хельги Лютобор, они бы и втроем с юным Инваром сумели оборонить град. Примерно так, если верить руссам, дело обстояло в Ираклионе. Но, увы, и Хельги, и Неждан находились от Тешилова в нескольких днях пути, а Инвар, хоть и стоил в бою десятерых, распоряжаться в чужом граде не смел.