Европейский сезон (СИ) - Валин Юрий Павлович. Страница 28

Вот только четыре года назад Флоранс Морель допустила ошибку. Проект сам по себе не являлся чем-то уникальным, — приватный загородный клуб. Слегка сомнительная репутация заказчиков, — но, если смотреть правде в глаза, — практически все клубы создавались на не слишком хорошо отмытые деньги. В конце концов, если не приглашают создавать элитную гостиницу для паломников при монастыре, почему бы и не создать элитный бордель? Денег у заказчиков хватало. И это показалось любопытной нестандартной работой. Флоранс задержалась в веселом клубе дольше, чем рассчитывала.

Потом случилось то, что случилось.

Несчастный, упрямый светловолосый котенок. Катрин. И сама Флоранс ошеломляюще внезапно оказавшаяся в роли тюремщицы. Ужасные дни. Потом котенок выпустил когти. И появились трупы.

Даже сейчас Флоранс не могла бы сказать, — стала она соучастницей до первых трупов, или после? Не помочь Кэт было совершенно невозможно. Да, котенок сумел вырваться. И Флоранс внезапно догадалась что бывает любовь. Страсть, похоть, наслаждение, — все это бывало и раньше. Любовь, — ее, казалось, выращивают на удобрении из старых романов и голливудской пленки.

Кэт тогда ушла. Документы, деньги и убежище на первое время, — Флоранс сделала для девочки все что могла. Но до далекого убежища котенок не добрался. Смутные сведения о новых мертвецах, о дикой перестрелке в жаркой стране. Кэт исчезла.

Флоранс покинула проклятый притон, как только это стало возможным. Было просто невыносимо смотреть на продуманно драпированные стены, на тщательно выставленный мягкий свет, на многочисленные, совершенно переставшие быть уютными, апартаменты для интимных свиданий. Тюряга, место убийства. Флоранс проклинала себя.

Шло время. Флоранс много работала, меняла любовников, да и любовниц. Сын окончил закрытую среднюю школу, с упорством достойным лучшего применения, жаждал военного будущего. Пришлось отдать его в престижную и знаменитую, основанную еще в XVIII веке, Военную Школу. По крайней мере, деньги там брали, демонстрируя длиннющий список знаменитых выпускников. Кстати, далеко не все из них тупо пробегали всю жизнь, размахивая шпагами и поднимая гвардейцев в атаку на вражеские пушки.

Но вечерами было плохо. Покой не возвращался. Флоранс хотела увидеть Котенка. Просто увидеть, узнать, что она жива. Или узнать, что она умерла. Дни сливались в недели и месяцы, легче не становилось. Флоранс начинала поиски, пугалась, одумывалась, затихала. Многие желали найти Катрин. Те, — первые трупы, — Кошке не собирались прощать. Слишком, слишком неудачного мертвеца оставил котенок. О пропавшей девчонке не забывали серьезные люди. Флоранс знала этих людей, и боялась, боялась. И за девочку, и за себя.

Месяц за месяцем. Много работы, беглый секс, приносящий какое-то мутное, незавершенное удовлетворение. Флоранс вспоминала те несколько дней и ночей, проведенных с Котенком. Почти ничего не успела тогда узнать о девочке. Лбом хотелось о стол биться, такой идиоткой себя чувствовала. Оставалось смотреть русские фильмы, читать книги. Флоранс терзало недоверчивое недоумение, — бородач Толстой и деревенский лорд Тургенев не давали ответов. Кошка не походила ни на аристократок-княгинь, ни на трогательных крестьянок из тех книг. Му-Му было жалко, было жалко и вообще всех русских. В их непонятной жизни все время кто-то воевал, пытался найти личного бога, перестроить мир, убить старушку и полететь в космос. Флоранс осознала, что никогда ничего не поймет. Возможно, Катрин была, как принято там ныне называть, не русской, а россиянкой? Теперь уже было не догадаться. Иногда Котенок снился. Одичавшая, окровавленная девочка, или смеющаяся и нарядная. Но непременно дерзкая. Флоранс снам не верила. XXI век, в конце концов, уж какие тут суеверия. Мертва девочка. Где-то там — на Ближнем Востоке исчезла, как исчезают миллионы людей. Опасно любить мертвую. Отстраниться, оставить в дальнем углу памяти. Не получилось. Любовь мучила, тлела возле сердца. Пришлось даже несколько раз сходить к врачу и отказаться от настоящего кофе.

Потом случилось нечто непредвиденное. Люди, за которыми настороженно приглядывала Фло, начали погибать. Практически в один день первые лица организации, так целеустремленно и неутомимо разыскивавшей несчастного Котенка, оказалась на кладбище.

И появилась Катрин. Котенок стал роскошной, обманчиво мягкой, хищной Кошкой. Кошка явилась из неоткуда и спросила, — хочет ли Фло жить с ней всегда?

Любовь, — поистине блаженное проклятье.

Флоранс сообразила, что держит у уха телефонную трубку и тупо кивает монитору. Какие еще кондиционеры? Неужели незаметно, что мадам топ-менеджер не в себе?

С установкой дополнительных кондиционеров Флоранс все-таки управилась, заодно решила десятки иных текущих проблем. Глянула на часики на узком запястье, — начало четвертого. До переговоров оставалось сорок минут. Попросить у секретарши кофе? Или попробовать успеть перекусить в ближайшем ресторанчике?

Мучила недоговоренность. На языке вертелся десяток вопросов. Вечно времени не хватает. Может быть, бросить к дьяволу эту работу? Разобраться с личной жизнью. Как раз до сто двадцатого дня рождения успеешь все понять и организовать.

Флоранс потянулась к телефону.

Катрин ответила сразу.

— Чем занята, спортсменка? — проклиная себя за неуверенность, поинтересовалась Флоранс.

— Сижу в твоей машине.

— И как там, весело?

— Читаю про сражение у Тагинэ[1]. Забавно.

— Верю. И забавно, и весьма актуально. Кэт, тебе не приходило в голову, что ты живешь в известнейшем городе планеты? Могла бы сходить в королевский дворец, посмотреть разные любопытные безделушки. Там есть Микеланджело и Рембрандт.

— Что-то я про этих дяденек слыхала. Но туда, говорят, ломятся толпы туристов. А эту металлическую этажерку, что называют башней, я уже разглядела со всех сторон. И вообще, Фло, я размышляла — вдруг ты захочешь у меня что-то спросить?

— Я хочу спросить. Но у меня мало времени. Через сорок минут важная встреча. А у меня список вопросов длиною с налоговый отчет. И еще я хочу перекусить.

— Здесь полно кафе. Выходи. Посмотришь на солнце, и скушаешь что-нибудь питательное.

— Придеться безобразно давиться, чтобы успеть запихнуть что-нибудь в желудок. Лучше я выйду к тебе, посидим в машине.

— Фло, ты меня извини, — у вас очень режимное заведение?

— В каком смысле?

— Мне категорически нельзя к тебе подняться?

— Можно, но… Я не думала, что тебе интересно…

— Фло, на мне не написано, что я лесбиянка. Я тебя не скомпрометирую.

— Фу, Кэт, ты о чем? С людьми какой только сексуальной ориентации мне ни приходиться встречаться. Дело не в этом…

— Как скажешь. Тогда выходи посмотреть на солнце.

— Черт возьми, ненавижу, когда ты притворяешься такой покорной! Давай поднимайся. Мой кабинет…

— Фло, — проникновенно прошептала в трубку Катрин, — я просидела под окнами вашего чудесного клуба довольно много вечеров. Неужели я не знаю где твой кабинет?

Флоранс поспешно подошла к зеркалу. Глупости, едва ли можно выглядеть безобразнее, чем обессилено отключаясь в чудовищно развороченной постели.

В кабинет заглянула секретарша. На блеклой рожице удивление:

— Флоранс, к тебе…

— Мадам Морель, к вам пицца, — высокая Катрин ловко просочилась мимо стража кабинета. В руках опасно раскачивалась коробка пиццы.

— Анетта, сделай два кофе, пожалуйста, — Флоранс повернулась к подруге: — Садись, отравительница.

— Продукт проверен экспертами. В смысле — мною, — заверила Катрин.

Флоранс с опаской взяла горячий ломоть. Пицца была вкусной.

— У меня с желудком что-нибудь нехорошее случиться. И уж совершенно точно, — с талией, — сказала Флоранс, беря второй кусок.

— Я тебе помогу, — немедленно обнадежила Катрин.

— С пиццей? Или с талией?

— Со всем вместе.

Появилось кофе.

— А я твоей секретарше не понравилась, — сказала Катрин. — Ревнует?