Замороженный Мир (СИ) - "Cyberdawn". Страница 22

Добрались до редакции, где я, на прощание, слегка приблизил лицо… и чуть не засмеялся в голос — Сона, прикрыв глаза, отчаянно полыхала щеками. Не убегала, конечно, но было чёткое ощущение, что из ушей её извергается нежно-розовый пар романтики. Ну реально мило, широко улыбнулся я и чмокнул замершую девицу в щёку. Думал уже уходить, но она подёргала меня за рукав.

— Гемин, прости, пожалуйста… а мне можно? — отчаянно смущаясь спросила она, на что я с улыбкой кивнул.

И был чмокнут, точнее клюнут в щёку, после чего Сона, забыв о прощании, почти бегом ускакала. Ну а улыбающийся я постоял, успокаиваясь и рассуждая, сердечки над убегающей девицей — следствие моего буйного воображения или “самопроизвольного пробуждения чародейского дара”?

Так и не решив этот жизненно важный вопрос, но хоть согнав с морды лица улыбку до ушей — прямо скажем, в предстоящих мне переговорах не вполне уместную — я ввалился в редакцию.

Меня явно ждали, молча кивнувший швейцар провёл меня к кабинету редактора.

А в приёмной сидела Залина с секретаршей, поприветствовавшей меня и потыкавшей в свой кабинет, в стиле “тебе туда”.

Ну, туда и туда, пожал плечами я, вваливась в указанное место.

Ожидал меня тип довольно забавный — явно ниже ростом совсем не дылды Залины, судя по не самой большой части, возвышавшийся над столом. Лет слегка за пятьдесят, судя по виду, с ощутимы залысинами и с острыми чертами лица. При этом несколько полноватый, хоть и не толстый. В общем, вызывал у меня господин Грейс Брудсен ощущение этакого антропоморфного хомяка, прямо скажем. А защёчные мешки прячет в банке, мысленно хмыкнул я.

“Хомяк” на меня глазами-пуговками повзирал, слегка приподнялся, продемонстрировал тушку, упакованную в полосатый чёрно-кремовый сюртук, сделал мне ручкой и выдал:

— Гемин Толмирос? — на что я кивнул. — Я — Грейс Брудсен, совладелец печатного дома Брудсен, — слегка надулся он. — Подписывайте ваш договор, открывающий вам Мир Настоящей Литературы, — скупо (очевидно, чтоб не потревожить мешочки защёчные) улыбнулся он.

— Приветствую вас, господин Брудсен, — слегка поклонился я. — Прежде чем что-то подписать, с этим следует ознакомиться.

— Хорошо, Гемин, только не слишком меня задерживайте, время ценно, — изрёк он, на что я просто пожал плечами.

Последнее господину Брудсону явно не слишком понравилось, так что, забирая листы договора, я совершал если не подвиг, то заслуживающий уважения поступок: не ржал над видом надутого хомяка в полосатом сюртуке.

Ну а после этого благого деяния я погрузился в изучение договора, а через пару минут я не знал, плакать мне или смеяться.

То есть, я не то, чтобы догадывался, я скорее удивился бы, если бы меня не хотели “поиметь”. Ну, всё мне известное о социуме, на это “тонко” намекало. Но договор… помимо того, что он более чем наполовину состоял из “хитровывернутых пунктов”, с использованием просто неизвестных мне терминов бухгалтерско-сутяжнической направленности, даже явные пункты были… Ну скажем так, за месячную оплату среднего чиновника, подписав данный договор, я разве что не в сексуальное рабство к хомяку не шёл. Да и то, в последнем, учитывая “неявные пункты” с откровенно непонятными терминами, не уверен.

Это при том, что в гимназии “заключение договоров” давалось, было описано и даже приводились примеры.

Хотя, “юнец безусый”, да ещё и “поэт”. Не знаю, что было в голове у Брудсена, когда он подсовывал мне эту “хомячью грамоту”, но меня он явно держал за идиота.

— Благодарю, господин Брудсен, я ознакомился с этим “договором”, — ангельски улыбнулся я.

— Ну так подписывайте и начинайте работать, — брезгливо оттопырил губу хомяк.

— Нет, этот “договор” я подписывать не буду, — всё так же, ангельски улыбаясь, выдал я.

— Извольте объяснить, почему? — возмущённо надул щёки Бурнсен. — Это — типовой договор с нашими авторами, переписывать его ради вас, — “глупого мальчишки” произнесено не было, но буквально чувствовалось, — я не намерен.

— В таком случае, господин Бурнсен, благодарю за уделенное мне время, прощайте, — с этими словами я положил “хомячью грамоту” на стол и неторопливо потопал к выходу.

— Стойте, Гемин, — остановил меня голос хомяка, когда я уже брался за ручку двери. — Вам был задан вопрос.

— Не вижу смысла в ответе, раз “переписывать ради меня” вы не намерены, — остановился я. — Но, если вам интересно — слушайте. Первое, в вашем договоре, указывается, что получив весьма скудную сумму, я передаю вам права на все плоды труда своего ума печатному дому Бурдсен. Без ограничений по срокам.

— Совершенно нормально, вы пишете, мы издаём. Сумма обсуждаема, — буркнул хомяк.

— В договоре не указано “письмо”, а именно “плоды умственной и творческой деятельности”, — столь кротко улыбнулся я, что хомяка передёрнуло. — Кроме того, я вообще не намерен “писать” для вас, господин Бурдсен. Оговоренное с госпожой Залиной — печать сборника моих стихов. Уже написанных, и охватывать договор может только этот момент. Безусловно, с не столь смешной суммой. И да, я намерен прервать творчество и заняться наукой, — на всякий случай озвучил я.

— Как оставить, вы же… — переполошился хомячок, но тут же сам себя заткнул. — Так дела не делаются, господин Гемин, — повысил он мой статус.

— А мне, господин Бурдсен, не надо “делать дела”, — сиял улыбкой я. — Мне предложила старая знакомая родителей издать мои стихи. Это мне небезынтересно. Но не слишком нужно, — покривил я душой. — Будущее со стихосложением я не связываю, соответственно, и потребности в том, чтобы быть напечатанным, у меня нет. Деньги, конечно, будут не лишними, — не покривил я душой. — Но потребность в них не критична. Так что, “делать дела” я не намерен. Продать право на печать и часть прибыли — да. Ну а если нет — так и ладно.

— Вы слишком много о себе мните, господин Гемин, — начал было хомяк.

— Так я, вообще-то, уходил, господин Бурдсен. Прощайте…

— Да стойте же, несносный мальчишка! И перестаньте так жутко улыбаться, сделайте милость! Нервирует, — признался хомячок, промакивая лоб платком. — Насчёт стихов и прекращения письма — вы серьёзно? — наконец вполне нормально спросил он.

— Скорее “да”, чем “нет”, — подумав с полминуты ответил я. — Вдохновения нет, хотя, возможно, в будущем…

— Новые впечатления, радости, а значит, скорее всего, писать сможете. Вам надо писать, — веско постановил он. — Ладно, это вопрос будущего, но дом Бурдсен заинтересован в праве на печать ваших будущих работ. Что у вас сейчас есть?

— Примерно, — прикинул я, — пара сотен листов ин-кварто.

— Это несколько сборников, — экспертно заключил хомяк. — Хотя, возможно, один подарочный комплект в дорогом исполнении… Впрочем, разберёмся. Мне нужно ознакомиться с ними.

— Нет, господин Бурдсен. Могу продекламировать пару стихов, не более. Всё остальное — напишу только после подписания договора, если он будет, — вновь начал улыбаться я, на что Бурдсена передёрнуло.

— То есть, вы даже не записали? — изобразил полуобморочное состояние собеседник. — Мальчишка! — выдал он, увеличив возможную сумму моих притязаний на пару процентов. — И как я могу знать, что вы имеете достойные стихи?

— Не знайте, — пожал плечами я. — Пару стихов озвучить я готов, не более.

— Озвучивайте, — надуто буркнул он, с видом делающего одолжение.

Я озвучил, хомячок проникся. И… началась безобразная торговля. Хомяк хотел меня поиметь, я зоофилией не страдал и не наслаждался, но хотел денюжки. В общем, через несколько часов симулирующий сердечный приступ Бурнсен голосом умирающего хомяка позвал Залину.

— Залина, нам с этим юношей, — поморщился он, взглянув на мою невинно улыбающуюся рожу, — надо составить договор. И напечатать двести листов ин-кварто, ваша секретарша справится?

— И я справлюсь, господин Бурдсен, — ответила дама.

— Прекрасно, тогда займёмся.

И занялись: я получал после оглашения “стихов на двести страниц” довольно ощутимую сумму, в виде именного банковского чека. Причём, это было “за десять тысяч томов”, в дальнейшем, если будет “допечатываться”, я получу пару процентов от продаж. На большее хомячина не “продавливался”, визжа и вереща, как умирающий.