Тимьян и клевер - Ролдугина Софья Валерьевна. Страница 35

– Вот полдела и сделано, – пробормотал Киллиан, разглядывая находку. Самый простой нож, без украшений – без чеканки, без инкрустации, с крестообразной гардой, лезвие острое только с одной стороны. Одно было необычным – вес: руку оттягивало книзу так, словно приходилось нести ведро с водой. – Осталось только ларец найти.

Уэни уверяла, что главное сокровище Бридин находится «в сияющем гроте с большим сундуком посередине», в небольшой выемке в одной из стен. Киллиан, привязав накрепко нож к поясу бечёвкой, принялся обследовать грот. И сразу же обнаружилось, что плавать стало гораздо сложнее. Неимоверная тяжесть ножа утягивала на дно, а руки и ноги уставали гораздо быстрее. Поразмыслив, Киллиан скинул второй сапог и снял пиджак:

«Жаль, конечно, вещи хорошие, но уж своя жизнь дороже».

О том, что ему ещё придётся возвращаться наверх, на берег, Киллиан старался не думать. 

Проплывая в третий уже раз под самым сводом, Киллиан заметил на стене тёмное пятно и без особенных надежд на успех подгрёб ближе к нему. Пятно оказалось клочком серого шёлка. А за ним обнаружился небольшой проём – в ладонь высотой, в две ладони шириной. Немного опасаясь, Киллиан сунул руку в дыру … Тянуться пришлось далеко, но в конце концов он нащупал в глубине что-то вроде ящичка и потянул на себя.

Ларец тоже оказался золотым и очень простым – ни инкрустации, ни чеканки.

Покосившись на спящую Бридин, Киллиан подплыл к сундуку и поставил драгоценный ларец на крышку. На гладкой золотой поверхности не было ни намёка на замочную скважину. С одной стороны, это смущало; а с другой – Уэни про ключ к ларцу ничего и не говорила… А потом вдруг вспомнилось, как любил посмеиваться Айвор: «Любишь ты усложнять, Флаэрти. А от этого, между прочим, всё удовольствие пропадает. Вот дорастёшь до моих лет – поймёшь».

«До моих лет» фактически означало «никогда», но Айвора это, разумеется, не смущало.

– А, была – не была! – хмыкнул Киллиан – и поддел ногтями крышку ларца. – Вы свободны теперь. Пускай вас на небесах принимают, вы своё отстрадали…

Отрылась крышка легко, без натуги, словно на пружине – и тут же вода над ларцом взбурлила. Киллиана отшвырнуло к противоположной стене, точно пушинку, и только вода немного смягчила удар о камни. А ларец буквально разорвало на части – только и осели на дно, теряясь в чёрных водорослях, золотые обломки.

Бридин во сне дёрнула ногой и перевернулась на бок – но не проснулась.

Больше Киллиану делать в тайном гроте было нечего.

«Вот только бы не остаться здесь навсегда».

Проверив в последний раз, достаточно ли прочно закреплён нож, Киллиан поплыл к выходу из пещеры. Ушло на это, по мысленным прикидкам, не больше четверти часа. Руки и ноги уже не так уставали – то ли привычка образовалась, то ли сказалось облегчение от исполненных обязательств…

Но, лишь оказавшись в открытом море, Киллиан понял, в каком трудном положении он очутился.

Вокруг царила темнота. Не видать было ни дна, ни поверхности – ночь выдалась хмурая, безлунная. Ни чувствительности к течениям, ни умения определять направления под водой волшебная шапка не дала – только возможность дышать на глубине и плавать чуть полегче. Единственным ориентиром служили сияющие камни у входа в жилище Бридин, но через некоторое время Киллиан уже не мог понять, в какую сторону он отдаляется от них – плывёт ли вверх, параллельно поверхности ли?

Да и неимоверная тяжесть никуда не делась.

Довольно скоро он потерял счёт времени. Попытался даже нашарить под рубашкой свой талисман, тисовую веточку, но как только перестал грести – его потянуло вниз. Стало жутко, неимоверно жутко; Киллиан забарахтался, что есть сил, чтобы приплыть хоть куда-то, чтобы не лечь на дно мёртвым камнем. Сначала это, кажется, помогло; но у человеческих сил есть свои пределы. Руки и ноги стали наливаться свинцом, грудь словно стянул тугой обруч. Взмахи становились всё реже; он уже не столько пытался выплыть, сколько хотя бы удержаться на том же уровне. Сияющие камни давно скрылись из виду, и вокруг царила абсолютная темнота, в которой лишь изредка вспыхивали парные огоньки – красноватые, зеленоватые, грязно-жёлтые…

В конце концов усталость сделалась невыносимой. Киллиан запоздало подумал, что надо бы выбросить нож – пусть себе лежит на дне морском, обойдется Уэни и без него. Но пальцы слушались плохо, а намокшая бечёвка затянулась в такие крепкие узлы, которые только разрезать можно – но никак не развязать. Лезвие пропороло кожу на ладони, но даже боль чувствовалась глухо, как чужая. Невидимый обруч на груди стискивался туже и туже.

Киллиан попробовал взмахнуть руками – но не смог и пошевелиться.

«Вот и всё, – подумал он со странным облегчением. Это было так болезненно-знакомо – тяжесть, увлекающая на дно, ласка прохладной воды, странная пустота под рёбрами… – Вот и всё. Закончилось. Наконец-то. Как правильно. Как должно быть уже давно…»

Он смежил веки.

Сердце остро и отчаянно дёрнулось, словно пыталось вырваться из груди и вернуться обратно, на берег, туда, где ему и было место – беспечному, живому, в отличие от него, Киллиана.

– Вот ведь глупое, – шепнул он ему сонно. – Иди, куда хочешь…

Но сердце почему-то никуда не уходило – оно продолжало болеть и биться, не давая Киллиану заснуть насовсем.

А потом вдруг случилось что-то странное.

Сперва появилось несколько маленьких пузырьков. Они защекотали спину и бока, точно хотели растормошить несостоявшегося утопленника. Постепенно их становилось всё больше и больше, и вот он уже оказался в самом центре невидимого роя. Пузырьки сбивались стайками, теснились, жались друг к другу, пока не начали сливаться. И Киллиан моргнуть не успел, как очутился в одном огромном пузыре.

Воздух легче воды – это любой дурак знает, который в детстве пытался миску кверху дном в ведре утопить. И воздушный пузырь устремился к поверхности.

Вместе с Киллианом.

– Спасибо, – прошептал он и улыбнулся. – Но кто?..

Ответа, конечно, не последовало. Но почудился отчего-то низкий басовитый смех, какой бывает у полных, солидных, не слишком дружелюбных людей, и померещилась в темноте искренняя, хоть и дурашливая мальчишеская улыбка, и ещё – силуэт прихрамывающего старого рыбака, чем-то похожего на Джима из похоронной процессии.

Так Киллиан и вынырнул на поверхность – в ореоле призрачного смеха, в запахе крепкого моряцкого табака. И оказалось, что небо-то уже начало на востоке светлеть, а прямо на высоком берегу, который был не так уж далеко, как мнилось, горит яркий-яркий костёр высотой в три человеческих роста.

– Вот ведь зараза, – фыркнул Киллиан, отплёвываясь от морской воды. – Обещал он за мной присмотреть, как же. Лучше бы на лодке встретил, право.

Пузырьки исчезли только у самого берега, где можно уже было достать ногами до дна. Пошатываясь, Киллиан выбрался на песок, стянул волшебную шапку и медленно побрёл в гору. После морских глубин воздух казался по-особенному вкусным, и чувствовались в нём упоительно сладко нотки свежевыпеченного хлеба и дыма из печных труб, которым тянуло от деревни. Айвор, конечно, обнаружился у костра – спокойный, с лёгкой улыбкой на устах… и со сменой сухой одежды.

– Я тут глинтвейн решил сварить, тебя дожидаясь, – уведомил он компаньона серьёзно. – Костерок разложил вот… Только с дровами слегка не рассчитал.

Шутка была не ахти, но Киллиан хохотал, пока у него под рёбрами не закололо.

Айвор помог компаньону переодеться в сухое и усадил его поближе к костру, а потом – о, чудо! – и впрямь угостил кружкой свежесваренного глинтвейна вприкуску с домашними пирогами Нив, оставшимися от завтрака. Нож перекочевал в сапог к фейри – для сохранности. Некоторое время Киллиан действительно грелся у костра, зябко поджимая пальцы на босых ногах, и потягивал глинтвейн, а потом усталость и бессонная ночь взяли своё. Веки его смежились; он почти не запомнил, как привалился к плечу компаньона и выронил кружку, забрызгав недопитым вином и себя, и его.