Ветер с Итиля - Калганов Андрей. Страница 15

Примерно в пяти стрелищах [9] Гридя приметил камышовые заросли, обрамляющие, должно быть, небольшое озерцо, и направился туда. Рассудил, что наилучшего места для заветного растения и не сыскать – наверняка оно предпочитает компанию водяниц и водяного компании свирепого ящера, который повелевает болотом.

Болото с каждым шагом становилось все более зыбким. Пока добрался до камышей, несколько раз провалился. Спасибо, Перунов амулет в виде колеса с шестью спицами, спрятанный за пазуху, не дал пропасть. Недаром князь куябский Истома поставил Перуна над дружиной своей – сильный Перун бог! Гридя прознал про то от десятника, за данью присланного, и когда тот, накушавшись медовухи, повалился на лавку в Родовой Избе, юноша потихоньку пробрался туда и срезал оберег… Похоже, служивый так ничего и не заметил.

Гридя пошел вдоль озерца. Камыши в лунном свете представлялись стрелами, пронзившими тела неведомых, но наверняка огромных врагов. Над черной водой вытянули тонкие шеи болотные лилии; кувшинки, словно черепахи, вжимали безмозглые головки в блины-панцири. Кое-где попадались даже кривые березы, растущие прямо из воды. А вот папоротниковых зарослей не было, хоть тресни.

С берега вдруг донесся волчий вой. Гридю бросило в жар. Перед глазами встала Вешнянка. Отправила дура мамка ее в лес за хворостом. Вешнянка слова не сказала – пошла. А кого бояться? Всем известно, что упыри по ночам промышляют. Напрасно не боялась Вешнянка… Истерзанное ее тельце нашли в овраге лишь через несколько дней, когда по нему уже ползали мухи. Повсюду были раны, оставленные огромными клыками. Люди говорили, то оборотень убил Вешнянку.

Нет, надо взять себя в руки. «Это обычные волки, – сказал он себе, – а никакой не оборотень». Стараясь ступать как можно тише, он побрел дальше.

До полуночи оставалось всего ничего – луна вот-вот наберет силу. Папоротник же цветет как раз в полночь. Пропустишь время – пиши пропало.

«Ничего удивительного, – успокаивал себя Гридя, – волшебный цвет не может дружиться с простыми собратьями, а раз знается с нечистью, собратьев при помощи оной и извел. Дело и для людей обычное…»

Под ногой что-то хрустнуло. Гридя опустил взгляд – немощный, низкорослый папоротник был прижат его босой ступней.

«Эх ты, болезный, – вздохнул Гридя, – похоже, ты и есть моя судьба».

Гридя вынул из-за пояса нож и очертил по кочкам вокруг папоротника круг, выругался над чертой, обильно грозя проклятиями, чтобы нечисть пересечь ее не смогла. Вошел внутрь и, присев на корточки лицом к растению, уставился на него. Думать ни о чем нельзя, не то упырь думку ухватит и вместе с жизнью вытянет… Изо всех сил он старался отогнать мысли, но оттого они пуще прежнего лезли в голову.

…И дернул же его тогда леший отправиться на лесное озеро рыбу ловить. У озера того дуб священный стоит, которому соплеменники Гридины часто требы приносят. Може, из-за тех треб дуб рыбарям завсегда и помогает – никто еще с пустой сетью не ушел.

Поднялся Гридя до свету, пока отец, мать и братья спали, и потихоньку улизнул. Прихватил мережу отцовскую, и айда. А кто бы его отпустил? В поле дел невпроворот, скотина ухода требует… Опосля выдрал его батька за ту вольность по первое число, да, видно, мало…

Озерцо лежало стрелищах в двадцати, если по прямой. А с обходами – все сорок. Когда пришел, уже начало светать. В воздухе – утренний холодок, по воде – туманная дымка. Поставил мережу и разлегся на бережку, ромашка в зубах.

Расположился он у самой протоки, рядом с камышовыми зарослями. Одно ответвление этой протоки вело к Днепру, а куда змеилось другое, никто толком не знал. Поговаривали, что соединяется оно с речушкой, по которой-де можно доплыть аж до самого Аварского каганата. Кто знает, может, и не врали, ведь обры и правда в их места порой наведывались…

Солнышко уже изрядно припекало, когда со стороны протоки донесся плеск. Гридя встрепенулся. Прислушался. Так и есть – кто-то плывет. Он кинулся к мереже, рванул что есть сил, вытащил на берег. Швырнул пару щук обратно в воду и, подобрав сеть, бросился к священному дубу, на ветвях которого трепетали разноцветные лоскутки.

На высоте в полтора человеческих роста в стволе дуба чернело отверстие. С кошачьей проворностью Гридя взобрался на дерево и юркнул в дупло, ствол был внутри полый. Юноша повис на кончиках пальцев, чуть подтянулся и выглянул наружу.

Ждать пришлось недолго – из-за камышей показалась небольшая лодка, обогнула заросли и направилась к берегу.

В лодке сидели двое. Оба мордастые, сытые, на поясах болтаются мечи. У одного косоворотка у плеча разорвана, сквозь дыру виднеется окровавленная тряпица, перехватившая руку.

Сперва Гридя подумал, что это дружиннички княжьи, из тех, кого за данью посылают, но, присмотревшись, понял, что ошибся. Нежданные гости были грузными, пузатыми – таких княже не то что в дружинники, в скотники не возьмет.

У мужика, что с разодранным плечом, в ногах стоял массивный, окованный железом сундук. Сундук был тяжелым, и пузан, пока вылезал из лодки, чуть не выронил его.

Напарник пузатого, упруго соскочив с носа лодки на землю, презрительно бросил:

– Пупок-то не порвал? – и вогнал заступ, который держал на плече, в землю.

– Сам попробуй, – толстяк выругался и бросил сундук. Внутри что-то звякнуло.

Владелец заступа искоса посмотрел на напарника:

– Опамятуйся, Жихан, чего лютуешь?

Бычьи, навыкате, глаза Жихана налились ненавистью.

– А как прознает Кукша, что сотник Истомин хузарин Аппах собирался покинуть князя и с малой хузарской дружиной к лютичам тайно уйти? – процедил он сквозь зубы. – Как прознает, что дары братству верный человек его вез из даней, что Куябу предназначались? С верной пятеркой воинов вез. А воинов тех стрелами побили. И ни даров, ни человека того… Что тогда?

– Мало ли кто мог их порешить? – отвел взгляд второй. – Сам знаешь, по лесам люда разбойного, что зверья. Или на нас что указывает, а, Жихан?

– Может, и указывает, – буркнул первый.

– Ты бы, чем языком чесать, лучше прикинул, где клад зароем, чтобы место верное было, а то потом укорами да подозрениями жизни не дашь, знаю я тебя.

– И то верно, – мужик с окровавленным плечом поворочал башкой. – Да вон, хоть там.

– Да уж, сей кряж не потеряется.

Крякнув, Жихан поднял сундук, и парочка направилась прямо к дубу. Гридя отпустил руки и спрыгнул вниз, благо невысоко. Береженого бог бережет.

Внутри пахло старостью. Время и многочисленные жуки-короеды подточили здоровье священного дерева. Все еще могучее и статное внешне, в сердцевине оно было дряхлым и трухлявым.

Гридя обратился в слух.

– Я чего думаю, Антип, – донесся голос Жихана, – из всех лютичей лишь у нас с тобой были родичи на княжеском подворье. Значит, если кто и мог прознать про темника, так это мы.

– Моего родича с год уж как Перуну принесли, – сквозь зубы процедил Антип.

– Нельзя нам возвращаться к Кукше, мало ли что? – гнул свое напарник. – Давай поделим золотишко и разбежимся в разные стороны, Отец Горечи вовек не сыщет. А не то и спрашивать не стану…

Повисла напряженная пауза.

– Незачем нам с тобой ссориться, как-никак вместе дельце обтяпали.

– Вот и я думаю, что незачем!

– Ты, Жихан, верно говоришь, найдет нас Кукша и на куски порвет. И впрямь надо поделить золотишко да разбежаться. Первый долю выбирай, ведь это ты вызнал, где Аппаховы гонцы поскачут, без тебя не видать бы нам добычи.

Жихан присел на колени и принялся возиться с замком. Это и решило его судьбу… Гридя услышал, как просвистел клинок и что-то глухо, как мешок с зерном, повалилось на землю.

Некоторое время было очень тихо. Вероятно, убийца осматривался, прикидывая, где лучше спрятать труп. Гридя затаил дыхание.

Cнизу донесся грубый смех:

– А не принести ли тебе требу, священное дерево? Может, поможешь когда?