Ветер с Итиля - Калганов Андрей. Страница 66

Вои вынимали копья из кожаных петель, направляли остриями на врага, покрепче перехватывали щиты, те, у кого на шеломах имелись полумаски, опускали их на лица, уподобляясь злобным, мстительным духам. В сечу ехали уже совсем не те люди, что распевали всего лишь мгновение назад вместе с Кудряшом. Эти были готовы принять смерть, готовы убивать; они от самих себя отказались ради всепоглощающего кровавого вихря.

Любомирова длань вросла в ратовище; его тело и тело скакуна слились в единое целое. Вселенная вдруг сузилась до этого бранного поля. Чувства обострились. Он замечал то, на что раньше нипочем не обратил бы внимания: ветер холодит лицо; под копыта стелются пучки желтоватого подсушенного солнцем ковыля; крохотное гнездо разметано конем (наверное, там были беспомощные птенцы); молодая, едва показавшая зеленую шапочку сосенка втоптана в землю… Он был частью этого мира, такой же живой и такой же хрупкий… И все, что он может, – отдаться подхватившему его вихрю, раствориться в кровавом потоке, сгинуть в нем. Чтобы потом прорасти травой на этом поле, бежать облаком по бесконечно высокому синему небу… Любомир тряхнул головой, отогнал марь.

Но он знал, что каждый воин перед битвой чувствует то же. Только бы не сорвались хлопцы!

Тиун натянул поводья и несколько раз протрубил в рог. Дружина, как и было условлено, остановилась. Копья уперлись в стремена.

Хазарские конники тоже осадили коней. Значит, Любомир все рассчитал верно – Аппах был не прочь начать бой с поединка между двумя воинами, как велит древний обычай.

Вперед выехал Кудряш.

– Шел я лесом, видел чудо, – взвился голос, перекрикивая хазарские вопли; глотка у парня была луженая, до левого берега Днепра в грозу докричаться мог, – два хузарина сидят, зубы черные, кривые, лошадиный хрен едят, и-йих!!!

Строй хазар заволновался.

– Умирать будешь, славянская собака!

От вражьей цепи отделился воин, приблизился к Кудряшу.

– Тю, только гляньте, воин выискался, – засмеялся Кудряш, – да я тебя, вошь кусачая, позорным ветром с седла сшибу.

Кудряш немного отъехал от ворога, спешился, заголился и, повернувшись задом к ворогу, издал характерный звук. Надел порты и, как ни в чем не бывало, взлетел в седло.

– Убивать, ризать славянин, – взвизгнул хазарин, – сабля башка сносить!

Со славянским языком у татя были проблемы.

– Шел я лесом, видел – чудо из кустов таращится, – прокричал Кудряш, – то копченый с голым задом на рыбалку тащится!!!

Хазарин пришпорил скакуна и помчался на Кудряша.

– От, напужал!

Кудряш бросил коня в сторону и заорал:

– Он пришел издалека, а ушел брюхат, или держишь зло на нас, скажешь что, копченый гад?

Тать яростно сверкнул глазами, загикал, шибче закрутил клинком и вновь полетел на обидчика… На сей раз тот не стал уклонятся от схватки – отбил саблю щитом, рубанул татя и… истошно заорав, бросился наутек.

– Тикайте, братцы, – горланил Кудряш, – всех потопчут, тикайте.

Славяне развернули коней, помчались к плесу, поливая хазар отборной бранью. С визгом и гиканьем степняки понеслись за ними. «Клюнули, сучье семя, клюнули!» – радовался Любомир, нахлестывая скакуна плетью.

– Шибче, хлопцы, шибче, – закричал тиун, так, чтобы тати услышали, – к яру уходите, там узко, сдюжим…

«Давай, Аппах, давай, – думал Любомир, нахлестывая пегого, – да неужто стерпишь такой позор?»

Ударить с наката в спину убегающему врагу, вмять копытами в землю! Славяне не успеют осадить коней, не успеют развернуть скакунов. Враги не смогут встретить смерть как подобает мужчинам. Все, что ожидает славянского воя, – рваная рана на шее, там, где кольчужная бармица ниспадает на плечи. Славяне даже не приняли битву, трусливые псы, только облаяли погаными своими языками и повернули вспять, поняв, что слабы против шести десятков тяжелой латной конницы. Что ж, трусливые и глупые псы и должны бежать, поджимая хвосты.

– Вырежем всех! – взревел Аппах, летящий на благородном арабском скакуне на две конские головы впереди остальной лавы. – Руби псов, не давай пощады!

Впереди мелькал позолоченный шлем Любомира. Аппах не спускал с него глаз. «С тобой у меня особые счеты, – скрипел зубами хазарин, – для тебя не клинок, аркан приготовлен. Не видать легкой смерти, как свинья визжать будешь, о пощаде молить будешь».

Надежные люди донесли Аппаху, что хазарские луки и стрелы порубили по наущению куябского князя Любомир и его молодцы. Пес ответит за все. Кровью умоется! Пришла пора поквитаться.

Вражеская спина была совсем рядом. Еще немного, и Аппах сможет добыть тиуна. Сотник оглушительно завизжал и врезал пятками по бокам коня…

Хазары дышали в затылок. До яра оставалось всего ничего – шагов триста. Для конника – один миг. Но этого мига у славян не было. «Не успеть, – стучало в голове, – придется вступать в сечу». Любомир прекрасно понимал, что это значит. Задних вмиг стопчут, а те, кто успеет развернуть коней, скоро окажутся зажатыми в кольцо – хазары не будут стоять на месте, и пока три засадных десятка успеют к месту сечи, от рати останется хорошо если четыре-пять воев. Да и внезапной атаки не получится, слишком далеко.

Во что бы то ни стало надо домчать до плеса, загнать лошадей в воду, чтобы Вратислав и Ивор могли ударить с тыла. В воде-то хазары не больно поскачут, со своими легкими сабельками супротив мечей без конной сноровки будут, что голый посреди людного торжища.

– Метай копья! – заорал Любомир.

В плотной сече от копий проку нет, тяжелое ратовище с длинным граненым навершием рукой не разгонишь, для этого конская сила нужна. А вот ежели тать на всем скаку налетит на острие, когда копье даже не сильно брошено, то в седле ему не усидеть.

Вои, те, что поотстали, принялись разворачиваться в седлах и на всем скаку метать копья. Будь у латников легкие сулицы, урон вражине был бы нанесен посерьезней, но и так жаловаться грех – двух особенно рьяных вышибло из седел под копыта своей же лавы, а третьего, застрявшего ногой в стремени, потащило по земле, нещадно молотя затылком. Хазарин истошно заорал, но быстро замолк, видать, не выдержал череп. Довольная, как у объевшегося хозяйской сметаной кота, улыбка заиграла на лице Любомира – копченые немного отстали.

Он попридержал пегого, пропуская своих воев вперед, одним рывком развязал суму, набитую «чесноком». Острые, скрепленные по трое железные острия холодно блеснули на солнце. «Кабы в поход шли, – подумал Любомир, – то у каждого воя была бы вот такая же сума, а так – собрали, что по сусекам завалялось». Как сеятель зерна, он принялся разбрасывать «чеснок» за хвостом пегого. Сума быстро опустела. Любомир причмокнул и пустил скакуна в быстрый галоп.

За спиной раздалось дикое ржание. Любомир оглянулся. Хазарский конь пробил переднее копыто, вскинулся, как огонек лучины на сквозняке, вновь опустился, заметался, взбрыкивая задом, не понимая, что произошло. Вслед за ним еще несколько низкорослых лошадок познакомились с творениями куябских оружейников.

«Одной сумой лаву не остановишь, – отвернулся Любомир. – А все польза».

Плес стремительно приближался. Вот ратники поравнялись с яром, миновали узкую полоску берега и во весь опор загнали коней по грудь в воду, принялись разворачиваться навстречу врагу.

Хазарский всадник сгоряча залетел в реку, направил коня на Любомира.

– Поучим татей, – взревел тиун, привставая на стременах. Сбил обтянутым прочной бычьей кожей щитом саблю, подцепляя ее острым шипом, торчащим из умбона. Хазарин раскрылся. Любомир крякнул и, вкладывая весь свой вес, обрушил меч, разваливая шелом надвое…

Несколько степняков было сунулись в воду, но вдруг принялись что-то гортанно выкрикивать и разворачивать коней.

Любомир приставил ладонь козырьком, посмотрел против солнца и с одобрением покачал головой.

– Впер-р-ед!!! – зычно рыкнул он.