Я не ангел (СИ) - Соврикова Ольга. Страница 5

Девочку я нашла в том же уголочке, где и раньше. Присела рядышком и, дождавшись пока она на меня внимание обратит, и спросила:

— А это кто? И почему орут?

Ответ ошеломил.

— А это бабушка Лиза пришла к папе, а тетя доктор заставляет ее нас всех в другую больницу переводить или домой забирать. Говорит, не могут они за нами дальше смотреть. Или платить нужно, или забирать. Бабушка хочет только папу забрать, а нас с мамой советует в богадельню сдать. Говорит чужие мы, приблуды детдомовские. Вот и ругаются.

Ребенок замолчал, и я услышала, как ее бабуля спрашивает уже почти спокойно, может ли она забрать сына? И получает ответ, что если бы его жена была здорова, то тогда только с ее согласия, а так, хоть сейчас. Наоравшаяся и добившаяся нужного ей ответа, бабка, видимо не подумав хорошенько, ринулась оформлять документы. Докторша поспешила вслед за ней и в палате наступила тишина. Но вот была она не долгой. Малышка, сидевшая рядом со мной, захлюпала носиком, и слезы ручейками потекли из ее глаз.

— Мама больше не вернется, — разобрала я ее всхлипывания. — А мне нельзя просыпаться, пока папа спит. Бабушка всегда говорила, что такое отродье, как я, должно жить там, откуда выползла моя мамаша. Если я проснусь, она меня чужим теткам отдаст, а если нет, то папу заберет, а я насовсем здесь останусь.

Мне повезло, я услышала ее: «А мне нельзя…», и, боясь надеяться, спросила:

— А ты знаешь, как можно проснуться?

— Знаю, — ответил мне бесхитростный, доверчивый ребенок и продолжил. — Я знаю как. Тут раньше дяденька лежал, тоже сначала спал. Потом телевизор у его кровати как запищал, все забегали, забегали. Начали кричать. А он вдруг такой, как я у кровати встал и начал за всеми смотреть, а потом как все опять заработало и все ушли, он лег на кровать и сам в себя провалился. Все опять запищало. Назад все прибежали, а он уже проснулся. Его потом сразу куда-то прям на кровати увезли.

Мысли с бешеной скоростью завертелись у меня в голове. А вдруг ангелы пошутят, пока боженька спит?

— Василиса…

— Меня папа Васенькой зовет, мама Васькой, а баба девчонкой и отродьем, когда папа не слышит, — перебила меня она, но надежда уже захватила меня в свои цепкие объятья и я настойчиво продолжила:

— Солнышко, а давай и мы с тобой так попробуем. Если у нас получится, мы с тобой папку бабушке не отдадим, и сами от нее потом уйдем. Не будем больше с ней жить.

Судя по вопросу, раздавшемуся сразу вслед за моим предложением, я сумела ее заинтересовать.

— А ты в кого проваливаться будешь?

— Ну, раз мама твоя ушла, то в нее, наверное.

— А если получится, ты будешь моей мамой?

— Буду.

— И никому меня не отдашь? — обнадежено шмыгнуло дитя носом.

— Никому, моя хорошая.

— И папу заберем?

— Обязательно заберем.

— Давай. Но только сначала ты.

— Нет, давай вместе. Порадуем бабушку, — малышка засмеялась и подала мне руки.

Ну, что? У нас получилось. Мы провалились. Приборы пищали, персонал бегал, бабка заламывала руки. А мы смотрели друг на друга и очень старались улыбнуться. Наследующий день из шипения Елизаветы Васильевны я узнала, что виновата по определению всегда и во всем: в том, что был гололед, в том, что машину занесло на повороте, и мы перевернулись. В том, что у меня был всего один перелом, а у моего мужа, ее сына, три, а главное в том, что посмела выжить.

На десятый день после того, как мы очнулись, меня и ребенка выписали из больницы, а вот Кирилл остался. Я матери не дала разрешение забирать его. Было у меня очень стойкое подозрение в том, что если она его заберет, то мы с ребенком больше его не увидим, а это в наши с ней планы никак не входило.

Что мы делали с ней целых десять дней до выписки? Мы знакомились. Вернее, я узнавала от малышки все, что она помнила. И чем больше узнавала, тем сильнее мне нравился этот ребенок. В тот день, когда мы переступили порог больницы и вышли на ее двор, я поняла, что никогда и никому не отдам Василису, маленькое, зеленоглазое, рыжее солнышко, богом данную мне доченьку.

Глава 6

Все было не то и не так. Во-первых — я привыкла смотреть на людей с высоты своих ста восьмидесяти пяти, плюс каблуки, а теперь? Теперь табуретка выше меня! Метр в прыжке, и это если в вытянутой руке кепку держать. Дюймовочка, мать твою, как есть Дюймовочка. Маленькая, худенькая, слабая, как котенок и ребенок рядом такой же. Во-вторых — одеться нам пришлось черт знает во что! В больницу, теперь уже моя семья, попала зимой, а вышли мы из нее летом! Представьте — теплые брюки, футболки, зимняя обувь и зимние куртки, шапки и кофты в руках. Представили? Но и это еще не все! Добавьте ко всему этому наш изможденный вид. Все! Картина — «Сами мы не местные» или «Жертвы маньяка», во всей красе. Хорошо, что я в куртке деньги на дорогу нашла, за подкладку завалились, но в маршрутку нас все-таки попытались не пустить. Решили, что мы бомжи. А, что? Правильно решили! Бомжами мы чуть и не стали.

Как оказалось, прописаны мы в квартире Елизаветы Васильевны и проживали до аварии там же. И кабы не ее соседка по этажу, то ночевали бы мы в этот день во дворе на лавочке.

Ну, а если подробней, то…. Добрались мы до «родного» дома уже ближе к вечеру. Встретила нас бабушка Лиза диким криком и сумкой с нашими вещами. Милая свекровушка все видимо хорошо продумала, и пускать нас на порог своего жилища была не намерена. В подъезд-то мы вошли вслед за соседями, а вот стоило нам только позвонить в квартиру, как мы сразу узнали все, что она решила нам сказать:

— Явились! Приблуды драные. Нет теперь моего сыночка! Угробили вы его, окаянные! Некому вас теперь содержать и потому в дом свой я вас не пущу. Ты, Ленка, все фотки делала. В модели собиралась? Сколько раз я тебе говорила, что такие, как ты, никому не нужны?!! Не берут в модели таких мелких, страшных, как рыжие тараканы, девиц! Тебя даже в поломойки не возьмут! Ты же ведро с водой не поднимешь! А тряпку выжимать так и не умеешь! Голодранка безрукая, бесполезная! Вон, нагуляла ребенка и моему сыну на шею повесила.

Она орала, а мы сидели на ступеньках. Отдыхали и ждали, когда ей надоест кричать. Самое поразительное было в том, что малышка, сидящая рядом со мной, на словоблудие старухи внимания не обращала совсем. Привыкла к таким концертам, что ли?

А бабка все никак не унималась, и мне это начинало надоедать. Вот только концерт в подъезде устраивать очень не хотелось и, слава богу, не пришлось. Из квартиры напротив, показалась не менее колоритная, чем наша бабушка, дама и в момент заткнула нашу горлопанку. А я из ее монолога узнала много интересного.

— Что, Васильевна… Опять девчонок грязью поливаешь? Молчаливые они у тебя. Плачут и молчат. А ты и рада, курва старая! Куда ты их вышвыриваешь? Хочешь, я в опеку позвоню? Расскажу, как ты малого дитя на улицу выкидываешь? Ведь живут они в твоей квартире не потому, что ты такая добрая, а потому что право имеют. Ты же эту Ленку, как родную облизывала, пока она положенную ей государством квартиру не продала и тебе деньги не отдала. Ты же с пятого на второй этаж не просто так переехала? Весь дом знает, что свою двушку на трешку ты поменяла с доплатой! Что? Разве не так? И оформила ты ее наверняка только на себя? Ленка! Ты на нее в суд подай! А я свидетелем пойду. Еще посмотрим, кто кого выселять будет!

Дослушать все, что думает всезнающая соседка, я не смогла. Бабушка Лиза затащила нас в коридор своей квартиры и захлопнула дверь. Орать больше не стала, а вот шипеть, за милую душу.

В маленькую комнату, в которой ничего не напоминало о том, что здесь раньше жила молодая женщина и ребенок, мы попали не сразу, но все же попали. Бросив на пол сумку и попросив Василису посидеть тихонечко на кровати, подождать пока я с бабушкой поговорю, а потом позову ее, я из последних сил потащилась на кухню, где «гостеприимная» хозяйка гремела посудой.

Неслышно ступая босыми ногами по линолеуму, проскользнула за ее спиной к кухонному столу и выбрала себе «помощника» для заключения мирного договора повесомее. А что может быть более весомым аргументом, нежели хорошо наточенный нож? И я говорю… Ни-че-го!