Пятеро из Рубежного Легиона (СИ) - Аверков Дмитрий. Страница 13
Да даже громким отвратительным пшиком!
Провал за провалом, конфуз на конфузе, его молодой дух бурлил, возмущенно кипел — большей частью, меньшей — затихал, впадал в кратковременный, а иногда и в долгосрочный ступор.
Когда он в очередной раз, отсидевшись в своей спасительной скорлупе, набирался сил и мужества, то вновь проклевывался наружу в этот несправедливый мир и снова и снова заявлял о себе.
Однако его опять поджидали лишь поражения и неудачи, из-за этого он всех поголовно презирал. Так было проще. Так было легче обозначить свое место на придуманной им самим оси жизненных координат, обособиться и смотреть свысока на соседние точки — эти тупые бесполезные личности, которые и личностями-то он называл с большой натяжкой.
Но контакт с ними необходим — от социума непросто укрыться и нелегко без него выжить.
Для выживания необходимо понимать окружающих, и он принялся усердно изучать лингвистику, язык тела, физиогномику и прочие научные и псевдонаучные дисциплины, чтобы лучше разбираться в людях, предугадывать заранее, что им нужно и чего от них ждать.
Безусловно, им двигали не какие-то там гуманистические и социальные побуждения, типа — влиться в человеческий мир, стать одним из них, найти какое-то скромное местечко в обществе, обеспечивающее постоянный кусок хлеба, а совершенно иные — он жаждал управлять этой серой безликой массой, влиять на сознание бестолковой толпы.
Опять же эти женщины…
С ними он ни в какую не находил общего языка, да они его попросту не замечали, хотя внешностью его природа вроде бы не обделила, да и умища у него-то было — ого-го-го сколько! Вот только ни одна девица не давала ему ни малейших шансов показать его во всей своей красе, а заодно блеснуть и другими скрытыми талантами.
Это его распаляло еще больше. Прямо бесило!
Нет. Все же был один роковой случай. Неизгладимый шрам от него протянулся на всю его пока еще недолгую жизнь. Однажды все-таки срослось — он уломал миловидную сокурсницу пойти с ним на свидание. Может быть, они по-разному называли для себя эту встречу, но ее продолжение закономерно вело к финалу, который устраивал их обоих.
Вот она — Афродита, обещающая даровать яркие ощущения, пронизывающие плоть и разум тонкой иглой ослепительной страсти!
Вот она — воплощение долгожданной мечты!
Однако в самый ответственный момент, когда они уединились в ее комнате в общежитии учебного заведения, случилась беда! Прямо как снег на голову среди жаркого и уже полураздетого лета.
Часы его биологического цикла неумолимо остановились на полшестого.
Никакие стимулирующие мысли и ухищрения не помогали, он это уже отчетливо понимал, а она — еще нет. Благоухающая и воздушная, завернувшая свое пышущее соблазном и томлением тело в махровое полотенце, она впорхнула в комнату, и, отбросив надуманности и условности, сдернула с него последний элемент одежды, торжественно продекламировав:
— Вот и сброшены трусы!
Жуткая, раздирающая мозги и сердце, пауза затянулась. Он не знал, что делать, ведь это был все же не первый его раз! Вот что обидно! Уже все-таки второй раз и такой облом! Его девственность в недавнем прошлом забрала пьяненькая дамочка средних лет, то ли пожалев его, то ли похотливо клюнув на его неопытность, то ли просто перебрав возбуждающей высокоградусной жидкости. К ее неудовольствию, все прошло быстро, скомкано, зажато.
Для него — больше для познания механики процесса.
Но сейчас выпал шанс испытать истинное наслаждение, возможно, то самое — порождающее зачатки первых неуклюжих и застенчивых чувств…
Ну и что с того, что они пробудятся в момент или после кульминационной фазы отношений, пренебрегая обычной схемой ухаживаний и обольщений, форсировав определенную череду событий и условностей?
Так тоже бывает…
А ее аромат! Он никогда еще не ощущал столь пронзительно запах женщины. И надо же было такому случиться, что обострившаяся способность появилась именно в этот ключевой и до ужаса критический момент, когда любовь настырно лезла в руки, а он превратился в полное несостоятельное ничтожество!
Некоторое время девица пребывала в легком недоумении, затем еще примерно столько же в раздраженном замешательстве, уже призывно скинув с себя полотенце. Наконец-то осознав, что часы не заведутся, буровая установка вышла из строя, она повторила свою коронную фразу, но уже абсолютно с другими интонационными оттенками:
— Вот и сброшены трусы…
Бахнула, как огнестрел в упор, причем пулю из тела извлечь теперь будет невозможно — все жизненно важные системы организма зависли на волоске.
Девушки так умеют. Из распахнутых настежь глаз, украшенных поволокой наивности и небесной чистоты, светится нечто лучезарное (ох, уж это неискушенное юношески-романтическое восприятие!), а из милого ротика льется поток смертельных токсичных отходов.
Он хотел провалиться сквозь землю…
И тут, казалось бы, судьба пришла ему на выручку, протянула спасительную соломинку, чтобы сгладить его мужской позор, смягчить досадную неловкость, отвлечь внимание от вопиющего факта недееспособности. Но, как выяснилось позже, причинила еще больший вред его и без того неустойчивой психике.
Появился тот, кто раньше с ней был. Неважно — считал ли пришедший, что она по-прежнему принадлежала ему, и он пришел заявить на нее свои права, или у него просто возникла привычная телесная потребность в этой девице. Главное — его приход стал своеобразным детонатором в сложившейся взрывоопасной ситуации.
И он сыграл свою роль.
Наш герой не стал выяснять подробностей и стремительно выпрыгнул в окно. Первый этаж — ничего опасного. Опасность догоняла сзади, несясь протяжным и клокочущим в ушах: «Трусы… сы… сы… трус… трус… трус…»
Хотя, может, это ему всего лишь померещилось, но это «клокочущее» больше его никогда не оставляло. Не покидало его с той поры и немыслимо обострившееся обоняние.
Чтобы заглушить саднящую боль после того рокового случая, он переключил все свое внимание на неожиданно открытую в себе способность и принялся обонять все и вся с каким-то циничным ожесточением.
Лингвистику он совершенно забросил и изучал и познавал реальный мир и копошащихся в нем людей теперь исключительно с помощью носа.
Вскоре он убедился, что дурно пахнуть может абсолютно все, даже то, что априори признанно божественно ароматным, и даже то, что официально считается лишенным всякого запаха. Столь узкий подход к познанию мира, разумеется, наложил неискоренимый отпечаток на широту его суждений.
Тут-то и родились на ровном месте его заносчивость и непоколебимая вера в свою избранность, вновь пробудившие в нем еще более жгучее желание управлять примитивно мыслящими массами, ну для начала хотя бы небольшой группой людей.
Поскольку его нынешнее существование превратилось не в полосу невезения, а в сплошную жизненную колею неудачника, необходимо было радикально все изменить, чтобы выскочить из этой мерзкой трясины раз и навсегда.
Вот так у него и возникла идея записаться в Рубежный Легион.
Напрочь погрязший в иллюзиях его мозг все же сумел некоторое время противиться столь легкомысленному шагу. Но желание действовать пусть и на свой страх и риск, чтобы увидеть и познать жизнь во всех ее проявлениях, чтобы отыскать возможности и пути к своей цели, постепенно побороло всякое внутреннее сопротивление. Если уж и не найдет там прямой дороги к своим замыслам, то необходимого командного опыта обязательно наберется.
В этом он, как вызывающе самоуверенный человек, нисколько не сомневался.
«Чтобы твердо двигаться вперед, нужно нанюхаться этого самого пресловутого пороха», — убеждал он себя, готовясь к серьезному поворотному моменту в своей судьбе, сулящему радужные перспективы.
Да вот еще был один неприятнейший нюанс, фразочка про сброшенные трусы, оброненная той роковой девицей, неистребимо выскакивала время от времени из глубины извилин. И она постепенно и невыносимо противно сжималась, пока не осталась самая обидная ее часть, бьющаяся звонким эхом в необъятном пространстве разума: «Трус… трус… трус…»