Послушная одноклассница (СИ) - Ви Ими. Страница 21

Вот едим мороженое, вот он раскачивает меня на качелях; вот мы на пикнике, во дворе, на Дне города. На озере, в гостях у бабушек-дедушек, в ледовом. Утешает, поддразнивает, веселит. Обнимает, пугает, защищает от взбесившегося кота.

Фотографий много, очень много. Воспоминаний ещё больше.

Это от Амира. Ни у кого никогда не будет такой коллекции, да и у нас уже вряд ли.

Поднимаю глаза и ловлю взгляд Амира. Он наблюдает за мной, наверное, ждёт отклик, хоть какой-нибудь. Нет ни самодовольства, ни высокомерия, ни насмешливости. И лукавства, его тоже я не чувствую.

А у меня в душе ворочается комок сомнений, фыркает и фырчит, он много недоброго мог бы дарителю припомнить: взгляды, намеки, дурацкое прозвище. Но сердце хотело поверить, оно уже с удовольствием окуналось в солнечное и счастливое прошлое, и его не остановить.

У нас с Амиром чудесное и самое лучшее детство на свете, его не отнять!

Коварная Мнемозина оплетала меня ностальгическими воспоминаниями, превращая в безвольный кокон. И сердце сжалось от лёгкой грусти, от невесомого флёра прошлого, который прикрывал всё нечистое, ранящее и грубое.

Что за наваждение, совсем себя не узнаю!

Но взгляд отвести не в силах. Себя обманывать тоже больше не могу, нет, не когда так ярко, пестро, так восхитительно всё оживает. Все эти годы я мечтала увидеть Амира, может, издалека или хотя бы сквозь сплетни. Боялась, сердилась на свою слабость, но продолжала тонуть в фантазиях. Пыталась забыть, но хотела увидеть, какая ирония!

И исчезала-то, наверное, только, чтобы… да чтобы нашёл!

Хотела, чтобы он меня помнил. Пусть с обидой, пусть с ненавистью, но вспоминал бы. И когда упрямый разум-реалист подсказывал, что обо мне давно должны были уже позабыть, когда вера скрючивалась и жалобно постанывала, когда сдувались все воздушные замки, хотелось лезть на стенку. От бессилия и надежды.

И всё-таки надежды! Она-то и убивала.

Он сейчас смотрит на меня, как тогда, другом детства, который всегда порывался меня ото всех защитить, который всё красивое, вкусное отдавал мне и только мне, который грезил общим будущим.

Нервно сглатываю, отвожу взгляд, опять смотрю на коробку. Она совсем не похожа на ту, из сна. Совсем! И это меня неимоверно радует, ведь бояться тогда нечего. И накручивать себя лишними подозрениями тоже не стоит.

Это не западня, а извинение. Да, это, наверное, такое красивое и ёмкое «прости».

Закрываю коробку, отодвигаю её от себя. Она красивая, она с лучезарным счастьем внутри. Она моего любимого цвета. До сих пор любимого, несмотря ни на что любимого.

Зажмуриваюсь, нужно обдумать. Я должна ответить, такое нельзя оставлять без ответа.

Фотографии… Может, он хотел расклеить эти? Они добрые, светлые, милые. Без угрозы, даже без намека на вред. Где-то и нелепые, и чудные, но точно безобидные. И если бы кто-то их увидел, то ничего бы такого сверхкриминального Амиру бы не вменилось.

И только хочу подняться, как мне на парту что-то падает с таким грохотом, что я подпрыгиваю на своём стуле.

— Ты уверена? — Эндшпиль навис над проходом между нашими партами, его рука лежит на моей парте. Это он так напугал!

И о чём он вообще?

Хмуро и сердито смотрю ему прямо в глаза. Сколько может он лезть в мою жизнь? Допекать, контролировать, тиранить?!

Героем, наверное, себя считает. Конечно! Раскрыл такую ловушку, от такой подставы спас! А оказалось, такой сюрприз испаганил!!!

Эндшпиль сбил весь мой хороший настрой, и теперь я закипала праведной злостью сильнее, чем могла бы. Даже нотки ненависти проскользнули.

— Не смей больше… — Дэн выгнул бровь, а я осеклась. — Не нужно заниматься отмаливанием грехов… — Продолжала уже не так уверенно, всё-таки он так же опасно нависал над проходом.

Его сокрушительное спокойствие заставляло тушеваться и ежиться, в общем, подспустить окрыленный гонор и продолжать уже не так дерзко.

— Не вмешивайся, пожалуйста, в мою жизнь. И… и больше ничего не рассказывай моим родителям… — Закончила почти шёпотом, зардевшись как маков цвет.

— Думаю, им и с первого раза всё по силам понять. — Говорит тихо, отворачиваясь и убирая свою руку с моей парты.

Дурак!

— Это всё часть твоего эксперимента, да? — Бросаю ему вслед.

— Что? — Резко оборачивается и хмурится. Но ответить мне не даёт, сам продолжает. — Ах, это. Что ж… ты вправе так думать, Мия. Да, пока ты видишь это так. Да.

Задумчивость Дэна подсказывала, что он разговаривает скорее сам с собой, чем со мной. Опять отвернулся и принялся что-то читать.

Читать? Ничего себе, никогда в таком замечен не был, чего это вдруг. Луна что ли растущая так влияет…

С каждой встречей он становится всё страннее и страннее!

— Заметила, что учителя больше не выходят на переменах из класса? — Продолжая читать, спросил Эндшпиль.

Я обернулась и встретила внимательно-настороженный взгляд Мари Беккер. У нас опять был сдвоенный урок, а учительница действительно сидела за своим столом. И это тоже было странно. Но я — нет, до этого не замечала…

Интересно, с чего бы у всех такие метаморфозы. И к чему меня об этом спрашивать? Жуть, как раздражает эта его хитроумная таинственность. С темы на тему скачет, как через скакалку.

— Прекрати отвлекать меня от важного! — Разозлилась и выпалила первое пришедшее на ум.

— Спасибо за книгу, оригинал несравним с переводами. — И Эндшпиль, не реагируя на мой полуприказ, протянул мне ту самую «Переписку».

Она была у него. Он прочитал.

А потом меня охватило жаром и сердце чуть удавкой не упало.

В ней ведь тоже была фотография. Вырвала книгу из рук Эндшпиля, дрожащими руками пролистала от корки до корки, но никакой карточки не нашла.

Зато на переднем форзаце появилась цитата Шиллера.

«Разве солнце светит мне сегодня для того, чтобы я раздумывал о вчерашнем дне?»

Красивый почерк, любопытный выбор афоризма.

И всё-таки он какой-то странный, этот местный заводила. Вот сейчас очень внимательно следит за мной, но не настойчиво. Вообще сама сдержанность и деликатность!

И лишь когда замечает, что я чисто из упрямства не смотрю на него и в сотый раз листаю книгу, говорит из разряда несуразно-загадочного:

— Истина скрыта в глубине.

Вот и пойми. Вот и гадай.

Звенит звонок, который вырывает меня из вязких мыслей, и я вспоминаю, что хотела поговорить с Амиром…

Будь ты неладен, Эндшпиль! И тут умудрился всё сорвать!

26

Как бы меня ни расстроило, что разговор на время приходится отложить, я смогла оценить неожиданное и невероятное: на урок по немецкому Маша опоздала вместе с Ингой.

Более того, оказалось, их вдвоем наша классная куда-то дёрнула на перемене. Они, собственно, этим и объясняли своё опоздание, Мари Беккер поняла, но была справедливо-строгой, велела девчонкам проходить быстрее и не шуметь особо, итак всех отвлекли.

Маша выглядела такой возбужденной, даже немного взмыленной, будто их там заставили что-то быстренько срежиссировать и сразу же все роли отыграть.

Когда подруга поймала мой заинтересованный взгляд, расширила глаза, показывая, мол я такое узнала, миллиард дадут, не отдам.

Через минут пять, когда учительница перестала следить за последними партами, Маша отправила мне сообщение.

«Такое узнала. ТАКОЕ узнала! Умереть не встать!!!!»

Я угадала. А она взяла и замолчала.

Вижу, что всё ещё держит телефон в руках, но больше ничего не пишет. Ага, понял-принял, из разряда «как заинтересовать дурака».

Но всё-таки не выдерживает и делится своей очешуенной новостью.

«Инга-то наша, оказывается, супер-пупер художница. И малюют они на пару с Эндшпилем!»

Да, погорячилась я нарекать новость очешуенной. Зачем вот мне это знать? Рисуют — и пусть рисуют, вместе малюют — флаг в руки и лампочек получше в их застенки!

Решаю ничего не отвечать, но Маша весь урок закидывает меня сообщениями. Ей эта новость кажется чем-то невероятным. А я такая-сякая не могу понять мага-бум. Столько лет учимся и друг друга совсем не знаем и дальше впечатления вперемешку с негодованиями. И так целый урок…