В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря - Каллахэн Стивен. Страница 32

Эффективность пластмассового ящика, приспособленного для дождевой воды, повышается вдвое после того, как я пристраиваю его на самой вершине тента, стропку, крепящую его к «уточкиной» корме, сбросить можно очень быстро. Она пристегивается к круговой обвязке ящика. Аналогичная же стропка с застежкой проведена и носовой части плота, на рисунке она не видна, а пока дождя нет, ящик можно использовать для других нужд.

Сооружение для сбора дождевой воды тоже нуждается в усовершенствовании. Обычно при первых признаках дождя я устанавливаю свой многофункциональный ящик на корме вплотную к опреснителю. Креплением ему при этом служат те же стропки, которые удерживают и опреснитель. Подобная нехитрая система позволяет очень быстро устанавливать и снимать ящик; это особенно важно, потому что надо вовремя выливать собравшуюся дождевую воду, пока в нее не попала морская вода и брызги соленой пены. Однако я думаю, что если бы нашел способ устанавливать ящик на самой верхней точке плота, то получал бы больше дождевой воды. Чтобы надежно закреплять ящик наверху, необходимо сделать какую-нибудь обвязку. Шило в моем складном ноже снабжено небольшим лезвием, с его помощью я высверливаю отверстия по углам загнутой верхней кромки ящика. Сквозь эти отверстия я пропускаю бечевку, которая образует требуемую обвязку. Потом закрепляю в кормовой части плота двойную стропку и ввязываю в середину металлическую защелку—карабин от рваного опреснителя. С передней стороны привязываю ко входному клапану короткий шнур, тоже снабженный карабином. Теперь, пока дождя нет и я использую ящик для других нужд, карабины скреплены друг с дружкой — таким образом они у меня всегда наготове. Но едва только с неба упадут первые дождевые капли, я смогу мгновенно защелкнуть карабины на обвязке ящика, прочно зафиксировав его на самой вершине тента, подальше от разбивающихся волн. Главное преимущество при этом заключается в том, что теперь тент не загораживает водосборник. И, действительно, его эффективность возросла вдвое.

В довершение ко всему немалой заботы требуют стальные ножи. Еще когда мне было двенадцать лет, я нашел огромный складной нож и с тех пор с ним неразлучен. Пружина на главном его лезвии всегда была сломана, и поэтому оно немного болтается. Сейчас он весь покрылся слоем ржавчины. Я его постоянно чищу. У меня есть и второй нож. И тот, и другой я часто затачиваю. Для этой цели очень хорошо подходит жесткая рыбья шкура, которая содержит жир. При активном трении лезвия о кусок шкуры этот жир выступает наружу, образуя замечательную смазку, начищенное лезвие так и блестит. Я очень дорожу различными имеющимися в моем распоряжении материалами и инструментами — они уже не раз сослужили мне хорошую службу. Из всех изобретений человечества я всегда больше всего ценил бумагу, веревку и нож. И сейчас эти вещи помогают мне выжить и сохранить рассудок.

18 марта,

день сорок второй

ДНИ ТЯНУТСЯ ВСЕ ДОЛЬШЕ. СЕГОДНЯ, НА СОРОК второй день моего плавания, море лежит такое же плоское и горячее, как оцинкованная крыша под августовским солнцем где-нибудь на экваторе. В глазах рябит от солнечных зайчиков, прыгающих на воде. Мне остается только переползать с одного места на другое. «Резиновая уточка» сейчас напоминает точку, поставленную в книге с бесконечными пустыми страницами.

Выясняется, что спальный мешок помогает сохранять прохладу не хуже, чем тепло. Я расстилаю его на полу, чтобы немного просушить под солнечными лучами, и просовываю под него ноги. Их тут же обволакивает прохладная сырость. Это не очень-то полезно для моих ран, но они сейчас уже подживают, зато прохлада приносит существенное облегчение. Если бы черный пол плота не был покрыт сейчас мешком, то под таким солнцем он нагрелся бы настолько, что жара под навесом, и без того адская, стала бы вообще непереносимой, точно в пылающей печи.

В этих условиях остается только ждать ветра и попробовать добыть себе что-нибудь на пропитание. Немного свежих рыбьих потрохов здорово подняли бы мне настроение. Целый косяк спинорогов тычется в борта; то скрываясь под днищем, то снова показываясь, они выделывают невероятные пируэты, ныряют, вьются, кружат в удивительном подводном танце вокруг «Резиновой уточки». Но со мной они стали держаться настороже, и поймать их стало труднее, чем дораду. Хотя они плавают медленнее, чем дорады, но одним молниеносным рывком легко ускользают от моего копья. Они словно дразнят меня, не даваясь в руки. Удар! Мимо. Чтобы воткнуть острогу в дораду, мне необходимо вложить в удар силу обеих рук, но, может быть, со спинорогом я справлюсь и одной рукой? Удар, еще удар! Они и в самом деле дразнят меня, грациозно взмахивая плавниками. Моя рука с силой распрямляется, и копье внезапно вонзается в брюхо одной рыбки. Внутри нее я нахожу крупные белые мешочки, должно быть, это молока. Очень скоро я стану ценить ее не меньше золотистой икры.

Послушай, «Уточка», не будешь ли ты так любезна прекратить шлепать по воде? Ведь акулы поймут это как приглашение. Пока все спокойно, надо бы, пожалуй, порыбачить.

Солнце в очередной раз сползает к горизонту, и дорады собираются на вечернюю ассамблею. Будто зачарованные мирным спокойствием океана, они неслышно, как привидения, скользят в воде, временами чуть заметно тычась в днище. Изумрудные старейшины рыбьего рода все еще держатся поблизости, присматривая за молодежью. Я различаю отдельных особей уже не только по величине, расцветке или шрамам — каждая стала для меня существом со своим индивидуальным характером — и все больше привязываюсь к ним. Некоторым из них нравится толкать плот в один борт, а иные предпочитают другой. Одни, сердито пнув «Уточку», быстро уплывают прочь, как будто они чем-то недовольны или решили испытать мою силу. Другие, плавно изгибаясь, медленно выскальзывают из-под днища… вправо… назад… вперед… огонь! Опоздал! Острога впилась в дораду около хвоста. Вспенив воду, рыба срывается с нее и уходит. Надо передохнуть.

Солнце в пятнах облаков, словно серебряный диск, захватанный грязными пальцами, опускается к горизонту. Снопы света раскинулись в полнеба. На востоке густая синева уже готова смениться ночным мраком, усеянным мерцающими звездами. Плавное движение округлых волн напоминает мне просторы пшеничных полей. Склоняющиеся под легким бризом, который налетает оттуда, где незримый купол небес смыкается с землей, отяжелевшие налитые колосья словно истомились в ожидании серпа. Для охоты остается мало времени, и я опять становлюсь в боевую позицию.

Слева от меня возникает силуэт большой рыбы. У меня сейчас уже выработалась привычка бить только наверняка, но сегодня вряд ли представится другой случай. Чем черт не шутит! Даже не вспомнив о трудностях борьбы с крупным самцом, я резко откидываюсь в сторону и с силой опускаю острогу в воду. Бац! Точное попадание. Но почему-то все тихо.

Где же его яростное сопротивление? Покрепче перехватываю свое оружие и с замиранием сердца перегибаюсь через борт. Вот сейчас начнется бой… но он все не начинается. Огромная голова уставилась на меня остекленелым глазом. Недвижно замер чуть приоткрытый рот. Не шевелятся одеревеневшие закрытые жабры. Гарпун воткнулся точно в полосу, которая проходит вдоль всего тела и указывает местоположение спинного хребта. На древке можно разглядеть зазубрины, недалеко отстоящие от наконечника, а значит, моя жертва пробита не насквозь. Легонько подтаскиваю рыбину поближе и, взявшись за копье поудобнее, осторожно начинаю ее поднимать. Это упражнение похоже на балансирование мячом на кончике палки. Какое счастье, что опасная схватка на этот раз не состоится. Такой дорады мне хватит на целую неделю. Вот тело поднимается на поверхность, вода вокруг запузырилась! Еще одно последнее усилие… Бултых! Кидаюсь вперед в надежде еще подхватить свою добычу, но поздно. Гладкое тело выскальзывает у меня из рук.