Я стираю свою тень (СИ) - Панченко Сергей Анатольевич. Страница 35

— Не, ну… а это возможно? — меня слегка накрыло разыгравшимся воображением.

— Да. Самое трудное — добраться до станции. А там у меня есть знакомые, которые вживят тебе что угодно.

— Я так понимаю, что твоя идея все равно находится в стадии гипотетической, поэтому мой ответ не будет ничего значить. Предварительно я согласен.

— Здорово. Ты не представляешь, как мне хочется увидеть твою реакцию на мой мир. Ты будешь просто в шоке первый день, или неделю, или месяц.

— А потом мне понравится, и я решу остаться.

— Почему нет? Ты лучше меня подходишь для жизни на станции. Законопослушный, любишь порядок, не любишь напрягаться, рисковать. Тебе и девушку подберут под стать. Будешь выращивать ее в цветочном горшке, поливать и заботиться.

— Что это значит?

— Это значит, что между ней и цветком не будет никакой разницы. Красивая, но эмоциональная на уровне растения.

— А может быть, ты меня начала ревновать к гипотетической красавице со станции? Как ты их там называешь, инкубаторской? А?

— Да. Я передумала, мы никуда не летим, — Айрис снова включила песню «Что ты имела в виду» на начало.

Я так и не понял: идея про посещение станции была серьезной или нет? Разобраться в том, какие мысли роились в голове моей космической подруги, не представлялось возможным. Она была соткана из противоречий. Когда Айрис говорила о чем-то шутя, на самом деле это могло оказаться серьезной вещью, которой она точно собирается заняться. А когда она говорила серьезно или даже трагично, то с большой вероятностью это ничего не значило. Она вообще говорила, чем отчаяннее глупость, которую ты собираешься совершить, тем серьезнее ты выглядишь. Умное рождается из шутки, глупость из серьезности.

— Нет, ты серьезно?

Этот вопрос в применении к ней звучал совершенно противоположно. Если ответить на него утвердительно, значит согласиться, что дело стрёмное. Постепенно я сам стал приходить к похожему мировоззрению, находя ему подтверждение в течение всей своей жизни. Все, что я считал серьезным, всегда выходило мне боком, и это в конечном итоге и воспитало у меня страх перед жизнью. А если бы я был чуточку умнее и наблюдательнее, то разглядел бы зависимость между своими мыслями и тем, как на это реагировала жизнь.

— Я на тренировку, — сообщил я Айрис, но она и ухом не повела.

Тревожный симптом. Она была погружена в себя, хотя и старалась выглядеть увлеченной песней. Ее мозг и все сопроцессоры, помогающие обрабатывать данные, работали со стопроцентной загрузкой, потому она и не услышала моего вопроса. Идея космического полета с большой вероятностью замаячила передо мной. Мне стало тревожно, как, наверное, было Юрию Гагарину накануне первого полета в космос. У него был дублер на всякий случай, а я единственная кандидатура, ради которой и замысливалось это большое космическое путешествие.

Две недели назад я начал ходить в тренажерный зал. Сам решил, чтобы хоть внешне выглядеть при такой девушке не самой недостойной парой. Айрис сказала, что мой внешний вид не играет для нее никакой роли, а вот внутренний мир, стержень — это да. Усилия делали мой стержень тверже, а значит, она была за то, чтобы я ходил на тренировки. Если вас спросит девушка, какой она вам нравится больше, накрашенной или нет, отвечайте:

— Я не вижу никакой разницы, но я люблю тебя больше тогда, когда ты сама себе больше нравишься.

Будьте уверены, тогда вы точно узнаете, как она себя любит больше всего. И это будет вам обоим на пользу. Айрис перестала относиться ко мне, как к милому щенку, которого любят просто так и немного из жалости. Я рос и менялся, замечая изменения в такие моменты, когда точно знал, что полгода назад я поступил бы по-другому.

Например, три дня назад я случайно встретил Петровича. Гулял один, потому что Айрис снова была на работе, развлекала детишек. Бывший коллега попытался общаться со мной в той же манере, в которой мы общались на работе, снисходительно-высокомерной.

— Ну ты чё, устроился куда-нибудь? — спросил он небрежно, будто был уверен, что это невозможно в принципе.

— Пиццу вожу, два через два.

— А-а-а, бедняга, — он расплылся в улыбке, довольный тем, что моя карьера не задалась по его мнению. В его представлении работа курьером была сравни работе дворником. — Один сейчас? — и в этом вопросе тоже сквозила уверенность, что это именно так.

— Нет, живем с Айрис вместе. Она тоже работает, аниматором, — я назвал торговый комплекс, чтобы он мог перепроверить.

— Надо же. Кто ж из вас так держится? Она что, бывшая наркоманка?

— Олег Петрович, не оценивайте людей через призму своей алкоголической зависимости. Айрис нормальная девушка, не детдомовская и не наркоманка.

Отечное лицо Петровича побагровело.

— Ну, дай бог, дай бог, — процедил он сквозь зубы.

Я видел, как ему хотелось вставить что-нибудь обидное, но злость заблокировала речевой аппарат. А я решил немного добить его, чтобы он в следующий раз, завидев меня, обходил десятой дорогой.

— Андрейка сказал, вас мама устроила на какой-то склад с бытовой химией? Как там, ноздри не разъедает?

Я думал, Петровича шибанет инсульт или инфаркт. У него затрясся подбородок, забегали глаза, слова застряли где-то в горле, вызывая астматические сипы. Я постучал ему ладонью по плечу.

— Ладно, бывай, приятно было повидаться.

Я ушел, а он смотрел мне в спину, отражаясь в стеклах автомобилей. Если представить меня в этой же ситуации, но будучи тем Гордеем, которым я был, работая на складе, наш разговор строился бы иначе. Петрович посмеивался бы надо мной, а я пытался оправдываться и приукрашивать свое положение, чувствуя, как нуждаюсь в его одобрении. А сейчас мне было плевать на Петровича. Я поиздевался над его высокомерием, и почувствовал, как солнце стало теплее, а воздух чище.

В спортзале пахло дикой смесью пота и дезодорантов. Инструктор обращался со мной, как с недотепой, которому не объяснить с первого раза. Я старался изо всех сил, надрывая мышцы и связки. Мне стало нравиться достигать момента, когда сил не остается, но ты желаешь сделать еще одно повторение, чтобы доказать самому себе, что ты можешь. И получалось. Внушение помогало организму найти еще сил. Инструктор, парень с бицепсом в пятьдесят сантиметров, говорил, что самое важное движение — последнее, за гранью возможностей. Только оно дает толчок росту.

Довольный тренировкой и ощущением приятного измождения, я вышел на улицу. Зиме приходил конец. Мартовское солнце пекло по-весеннему. От темного асфальта поднимался пар. Эндорфин, наполнивший кровь после тренировки, дарил ощущение легкой эйфории и всеобъемлющего беспричинного счастья. Я вынул из кармана купленный в автомате фитнесс-батончик, открыл его и откусил приличный кусок. До чего же сильно все изменилось в моей жизни!

Я не успел дойти до своей машины пары шагов, как меня подрезал большой черный внедорожник. Двери его открылись. Оттуда выбрались два мрачных парня, которым я едва доставал до пупка.

— Гордей? — спросил один из них.

— А, хм, н-да, меня так зовут, — я растерялся и даже испугался.

— С вами хотят поговорить, — произнес второй и кивком головы указал мне забраться в салон машины.

— Зачем? — то, что это были криминальные люди, мне стало ясно сразу. Разумеется, я решил, что это связано с расследованием угона автомобилей.

Ослабшие на тренировке ноги сделались совсем ватными. Я забрался в салон, пахнущий терпким парфюмом. Парни остались снаружи и закрыли дверь за мной. На заднем сиденье сидел мужчина в пальто. Из-за плотной тонировки там было сумрачно. К тому же человек прятал лицо за темными очками.

— Здрасти, — поздоровался я.

— Шалом, друг, — похрипывая, поздоровался он.

— С кем имею честь? — поинтересовался я несмело.

— Представляться не буду, ни к чему это. О тебе наслышан, что ты Шерлок Холмс местного разлива, потому мы и встретились.

— Спасибо. Эти слухи могли быть слегка преувеличенны.