Я стираю свою тень (СИ) - Панченко Сергей Анатольевич. Страница 49

— А там деньги есть? — поинтересовался отец.

Я кивнул.

— Не переживай, напрасно тратить не будем, только на тебя, — трогательно пообещала мать. — У нас там тоже траты большие, корма покупать надо, цыплят.

В палату зашла санитарка и показала на время.

— Ладно, сынок, мы пошли, — мать поцеловала меня в лоб.

Отец подошел и пожал мою вялую ладонь.

— Выздоравливай, — пожелал он мне скупо, но по-другому не умел. Всегда стеснялся проявлять чувства на людях.

— Я приду завтра в это же время, в часы приема, — пообещала родительница.

Я кивнул и помахал им рукой.

С каждым новым днем я чувствовал улучшения. Мне разрешили вставать, ходить, затем делать зарядку, есть нормальную пищу. Вначале я испытывал головокружение и слабость от всего, но постепенно окреп. Меня перевели в палату, в которой лежали шесть человек. Меня сразу окрестили немым, потому что говорить я так и не научился. Мой язык превратился в чужеродный орган. Мать купила мне книгу для обучения языку жестов. От нечего делать я изучал ее, и кое-чему научился.

Однажды пришел следователь и показал мне телефон, который я не признал. Он сказал, что его нашли в том дачном участке, где и меня. Сим-карта в нем была не моей, и потому принадлежность его мне была под вопросом, хотя вроде бы и очевидна. У телефона не было никакой блокировки. Мы покопались в нем, чтобы найти что-нибудь значимое для моей памяти. В книге звонков остались несколько номеров. В основном звонки были сделаны на один номер.

— Сим-карта с этим номером так же официально не зарегистрирована, — сообщил мне следователь.

Я пожал плечами, не зная, что ответить на это. Тогда он открыл галерею и показал мне единственный снимок. На фоне ореола света, бьющего из окна, виднелся обнаженный женский силуэт. Точеная фигура с поднятыми вверх руками, удерживающими хвост из волос. Меня задел этот снимок. Я почувствовал к нему какую-то причастность, вызывающую растекающееся по телу тепло, как от забытого приятного события. Долго смотрел в экран, стараясь поймать воспоминание, но так и не смог. Мне осталось только глубоко вздохнуть. Следователь понял, как мне тяжело даются воспоминания.

— Мутное дельце, — произнес он. — Записывай, если вспомнишь.

Я кивнул. Он ушел, а у меня остался на душе ком необъяснимых чувств, вызывающий томление и беспокойство. Это очень неприятное состояние, когда ты не можешь понять причину зародившихся чувств. Я метался по больничному коридору, нарезая круги. Закрывал глаза и представлял себе силуэт девушки, и каждый раз меня накрывало волной чувств. Она была знакома мне, но как и откуда мог знать ее, я не представлял. На складе, в магазине или дома ее не было.

Уже стемнело. Больница отошла ко сну, и только на посту светился огонек лампы, освещая читающую книгу медсестру. Она краем глаза следила за мной. Не выдержав моей круговерти, она подошла.

— Гордей, давай я тебе таблетку для сна дам, — предложила она.

Я хотел вначале отказаться, но потом решил, что так будет лучше. Сам я мог и не уснуть, что назавтра вызывало бы у меня потерю сил и сонливость. Я согласно кивнул. Она протянула мне половинку маленькой таблетки и стакан воды. Я запил лекарство, не спросив даже, что это такое.

— Ты чего такой сегодня? — спросила она с неподдельным интересом.

Как мне было объяснить ей, что у меня перед глазами пытается возникнуть какое-то воспоминание, прямо вот-вот, но ничего не получается. Какой-то битый файл, который никак не удается восстановить имеющимися средствами. При помощи жестов и выражения глаз, изобразил душевные терзания, рассмешив медсестру. Я поблагодарил ее, потрогав плечо, и пошел спать.

Уснул, наверное, когда лекарство начало действовать. Мне сразу же приснился сон. Огромная пустыня из белого песка без барханов. Я стоял в одиночестве и не знал, что мне делать и куда идти. Бесцельно покрутился на месте, и даже будучи во сне, заметил одну странность: солнце стояло в зените, но на песке отражалась моя тень, по размеру примерно соответствующая моему росту. Решение идти куда-нибудь напрашивалось само собой. С каждым шагом тень, отбрасываемая мной, становилась всё короче, хотя солнце продолжало висеть над моей головой. А когда она почти исчезла, замерев перед пальцами ног, я увидел впереди прямоугольный предмет, едва различимый на фоне белого песка.

Направившись в его сторону, вскоре увидел, что это небольшое зеркало, размером со старое трюмо, только зарытое в песок для опоры. Издалека мне показалось, что я вижу свое отражение в нем, но чем ближе подходил, тем меньше узнавал себя. Вернее, это был и не я вовсе, а какая-то девица с белыми волосами, одетая в облегающий серебристый костюм. Я подошел вплотную к зеркалу. Не мое отражение смотрело на меня и улыбалось знакомой до боли улыбкой. Откуда я знал ее? Почему она такая красивая и смотрит на меня с интересом? Мне хотелось прикоснуться к ней, но я не решался, стыдился себя перед ее совершенством.

Красавица вдруг начала хмуриться. По щеке потекла бриллиантовая слезка и звонко упала на пол по ту сторону зеркала. Девушка посмотрела на меня с обидой и жалостью и начала разворачиваться, собираясь уйти. Я не хотел этого, но не знал, что делать. Моя тень, как живая, удлинилась и легла под снование зеркала, зарывшись головой в песок. Красивая белокурая девушка стояла вполоборота и чего-то ждала от меня. Чего? Что я мог сделать для нее? Она была богоподобна, а я слишком человек.

И тут что-то щелкнуло у меня в мозгах, как будто кто-то переключил рубильник. Я сделал шаг вперед, наступив на свою тень, которая в страхе быть раздавленной исчезла. Девушка расплылась в улыбке и снова развернулась ко мне. Я подошел вплотную и протянул вперед руку. Она синхронно повторяла за мной движения, как будто и была моим отражением. Наши руки соприкоснулись. Вместо стекла я почувствовал ее живое тепло.

От нее ко мне пошла волна, накрывшая меня воспоминаниями. Я вспомнил всё.

— Айрис! — я открыл глаза и услышал собственный голос, отраженный эхом от стен палаты.

— Заткнись! — раздался голос в темноте. — Это ты, глухонемой?

Глава 18

Я вспомнил. Я всё вспомнил до мельчайших деталей, начиная с того дня, когда с неба на меня свалилась прекрасная Айрис. Во сне она была как живая. Почему она ни разу не навестила меня? А что если с ней тоже случилось что-то плохое? Я потерял покой. Ждал следователя, как никого другого, чтобы поинтересоваться, что он знает о ней, и попросить свой телефон из вещдоков, чтобы позвонить ей. Удивительно, но с возвращением памяти вернулся и совсем другой «я». Те черты, что я наработал во время знакомства с Айрис, дремавшие до возвращения памяти, проявились в полной мере.

Лечащий врач пришел в восторг от моего неожиданного прогресса, и, разумеется, все лавры приписал себе. Тут же приперся целый отряд студентов-медиков посмотреть на меня и послушать в моем присутствии о новой методике возвращения памяти безнадежно больному пациенту. А я уже задумал побег из больницы. Делать мне здесь было больше нечего, кроме как изображать счастливый случай исцеления.

Моя мама, узнав о том, что ко мне вернулась речь, крайне обрадовалась. Я сообщил ей, что собираюсь покинуть больницу, и нуждаюсь в одежде и деньгах. Она расстроилась вначале, что я не собираюсь возвращаться в деревню, но, видя мой решительный настрой, успокоилась.

— Ты повзрослел, Гордей, — заметила она.

— Это потому, что больше не живу с родителями, — признался я, умолчав, что недолгая жизнь с космической преступницей изменила меня кардинальнее всего.

— Куда ты теперь?

— Есть куда, — ответил я неопределенно. — Ты только врачам не проболтайся. Никто не должен знать.

— Ты же слаб еще. Бледный. Может, полежишь ещё?

— Нет, мам, на такой кормежке я точно розовее не стану. Мне нужны солнце и свобода, и… — я не стал добавлять про Айрис.

— Ладно, куплю тебе одежду.

— Сколько у меня на карте денег? — поинтересовался я.