Дети вампира - Калогридис Джинн. Страница 37

Расскажу о том, что произошло вчера рано утром. Когда рядом со мной находится Жужанна, мое сознание словно бы подернуто пеленой. Мне не удается связно и последовательно думать, мысли путаются и разбегаются. Но утром мое сознание вновь ненадолго обрело ясность. Я почувствовал: Аркадий движется вслед за нами. Он настойчиво призывал меня бежать при малейшей возможности. (Кажется, моменты просветления наступают у меня на рассвете, в полдень и в сумерках; надо будет поточнее заметить время, тогда я смогу проверить, правильны ли мои ощущения.) Я решил выпрыгнуть из поезда. Дуниного револьвера я не боялся, поскольку она не осмелится меня убить. Жужанна постоянно твердит, что у них нет намерений причинить мне вред, и я ей верю.

Итак, ранним утром Жужанна, как всегда, отправилась спать, а Дуня с револьвером в руке уселась напротив меня. Выждав немного, я встал и вышел из купе под предлогом размять ноги и посетить ватерклозет. Вместо этого я поспешил в тамбур и попытался открыть дверь, ведущую на площадку. Дверь оказалась закрытой либо заложенной с обратной стороны. Я безуспешно дергал ее, и в этот момент появилась Дуня, которая тут же наставила револьвер мне на ногу.

Я послушно поплелся за ней назад в купе. А что еще мне оставалось? Возможно, она и не решилась бы меня убить... хотя кто знает?

Теперь напишу о Жужанне.

Находясь рядом с нею, я перестаю быть самим собой. Ее глаза обладают сверхъестественной силой. Я теряю контроль над своим разумом и чувствами и послушно делаю все, что она мне велит. Я краснею от стыда, но не собираюсь утаивать правду. Жужанна опять принимала облик Герды, а я, зная, что настоящая Герда никак не может появиться в купе поезда, тем не менее заключил лже-Герду в объятия и, повинуясь нахлынувшей страсти, овладел ею.

Или Жужанна овладела мною? Стыдно признаваться, но, когда она сбросила облик Герды и я увидел рядом с собой ее дьявольски прекрасное лицо, я не отвернулся, не схватился за голову от содеянного. Хуже того, минувшей ночью Жужанна просто легла рядом со мною, и я снова обнимал ее. Обнимал, сознавая, что она – сестра моего отца, существо с холодной кровью, убийца маленького Яна.

Каждую ночь она вовлекает меня в водоворот любовной страсти. Наутро я просыпаюсь, охваченный раскаянием, и твержу себе, что больше это не повторится. Но глаза, ее глаза! Я пытаюсь сопротивляться, но ее взгляд полностью подавляет мою волю, разжигая желание.

Я пробовал осторожно расспросить Жужанну о том ритуале, когда мы с отцом вкушали кровь друг друга. Она отвечает мало и неохотно. Из того, что я сумел узнать, можно сделать один важный вывод: связав меня с собой, Аркадий создал Жужанне серьезные трудности. В противном случае я был бы сейчас таким же ходячим манекеном, как Дуня. Но влияние Аркадия все слабеет, а Трансильвания с каждым часом становится все ближе. Мысли путаются, и я уже не знаю, кому верить.

Иногда я понимаю, что являюсь лишь марионеткой в руках Жужанны. Но потом наступает вечер, и я уже склонен поверить ей, будто это Аркадий стремится меня погубить, а Влад, наоборот, желает мне только добра.

Однако вчерашний вечер принес мне немало беспокойства. Я волновался, как в день нашего отъезда из Амстердама.

После моей неудачной попытки сбежать Дуня стерегла меня особенно бдительно. Напрасно, ибо почти все светлое время я провалялся в полудремотном состоянии, нежась в лучах солнца, заливавшего купе. Когда стемнело, я встал и вышел в коридор, намереваясь просто размять затекшие ноги, и никак не думал, что увижу там Жужанну.

Я привык к ее красоте, но сегодня она была обворожительно прекрасна. А перед ней, держась за подол ее юбки, топал... мой племянник Ян. Он весь светился. Ни дать ни взять – златокудрый ангелочек с сапфировыми глазами. Малыш был здоров и весел. Это не укладывалось у меня в мозгу, ведь несколько дней назад я видел его обескровленное, безжизненное тельце.

Плача от радости, я опустился на одно колено и протянул к малышу руки. Ян тоже обрадовался и бросился ко мне. Будучи врачом, я знаю: в полуторагодовалом возрасте дети еще не слишком крепко держатся на ногах. Но малыш двигался уверенно и даже грациозно.

– Стой! – крикнула ему вслед Жужанна.

Мы с Яном оба обрадовались встрече и не обращали на нее внимания.

– Стефан, будь осторожен, прошло еще совсем мало времени!

Я подхватил малыша на руки и закружил. Ян очень любил, когда его поднимали и подбрасывали вверх. Правда, на этот раз он почему-то не засмеялся и не крикнул: "Летать!" Вместо этого он обвил пухлыми ручонками мою шею и внимательно поглядел на меня своими большими голубыми глазами. Они были необыкновенно красивы и притягательны, но вдруг показались мне холодными и бездушными, словно принадлежали искусно сделанной кукле. Потом Ян наклонился, чтобы меня поцеловать.

– Ян! – окликнула его Жужанна и бесцеремонно отняла у меня малыша. – Дядю не надо, мой дорогой. Запомнил? Дядю нельзя.

Взяв ребенка на руки, Жужанна пошла с ним по коридору. Ян заплакал. Он жалобно смотрел на меня и тянул ручонки. Хлопнула дверь тамбура, потом другая. Жужанна унесла малыша в следующий вагон. Естественно, я бросился следом, но с дверью повторился утренний трюк: она не желала открываться. На этот раз я не стал неистово дергать ручку, тем более что вскоре дверь открылась сама.

Вместе с Жужанной и Яном в коридор вошла добродушная пожилая женщина. Она улыбалась малышу и, чувствовалось, была не прочь с ним поиграть. Ян боязливо жался к плечу Жужанны и в то же время с любопытством поглядывал на женщину.

Они направились в просторное купе, служившее нам гостиной. Разумеется, я пошел вместе с ними и сразу же погрузился в приятное бездумное состояние, в какое я почти всегда погружался, находясь рядом с Жужанной. Я полностью забыл о необходимости совершить побег и вообще обо всем на свете, кроме желания сидеть подле нее.

Жужанна мгновенно вошла в роль приветливой хозяйки. Наша беседа шла на немецком – родном языке фрау Бухнер (так звали нашу гостью). Она ехала в Братиславу [15], на похороны кого-то из родственников, и очень скучала по оставшимся дома внукам. Немка оказалась простой и милой женщиной, круглолицей, рыхлой, с покатыми плечами и начинающей горбиться спиной. Коса седых волос, обвитая вокруг головы, была убрана под кружевной платок. Эта женщина чем-то напомнила мне маму, возможно, своей добросердечностью, а может – ясными голубыми глазами или сладковатым запахом пудры. Но фрау Бухнер была старше мамы. Черная одежда лишь подчеркивала бледность ее лица. Единственным цветным пятном в ее траурном наряде было большое золотое распятие, покоившееся на ее пышной груди.

Фрау Бухнер говорила приятным, немного дрожащим от старости голосом. Глядя на Яна, она расплывалась в улыбке и все повторяла, что никогда еще не видела столь очаровательного малыша.

– Который очень тоскует по своей бабушке, – подхватила Жужанна, светясь материнской гордостью.

Она сидела рядом с немкой, а я – напротив. Окно еще не успели зашторить, и я время от времени бросал взгляд на видневшуюся вдали темную ленту Дуная, окаймленную россыпью огоньков.

– И как же зовут это чудо? – спросила наша гостья.

– Ян, – все так же гордо ответила Жужанна, будто она сама выбирала ему имя.

– Ян, – повторила немка. – Хорошее имя. А в наших краях тебя, малыш, звали бы Иоганном.

– Ома [16], – проворковал Ян, протягивая к ней ручонку.

В ответ фрау Бухнер улыбнулась и тоже протянула руки, однако Ян сразу же отпрянул и крепче вцепился в Жужанну. Думая, что малыш стесняется, добрая немка чуть-чуть пододвинулась к нему, но стоило ей приблизиться, как у Яна началась откровенная истерика, он не позволил фрау Бухнер дотронуться даже до своего золотистого локона. Все это время малыш глядел на старуху широко раскрытыми холодными глазами – глазами кобры, подчиняющейся воле заклинателя.