Дети вампира - Калогридис Джинн. Страница 56

"Ты понимаешь, зачем тебе все это, Абрахам?" – прозвучал в мозгу вопрос Арминия.

Я понимал. Пройдя по зеленой лужайке, я оказался на посыпанной гравием дорожке, вдоль которой тянулись молчаливые ряды надгробий. Сословная иерархия соблюдалась и на кладбище: скромные плиты из серого кварца не перемежались с мраморными, изящно украшенными памятниками. Дорожка привела меня к кованой ограде. Ее прутья напоминали черные пики. За оградой виднелись серые каменные стены большой усыпальницы.

Я сразу вспомнил недавний урок Арминия и решил проверить свою ауру. Я взглянул на руки. Руки оставались моими, но голубое свечение почти полностью исчезло (может, мне только казалось, что я его вижу). Воображение помогло мне переместить ауру внутрь. Дыхание сразу стало беззвучным. И так же беззвучно я ступал по каменным плитам, ведущим к двери усыпальницы. Негромкое щебетанье птиц – это все, что я слышал.

Толкнув тяжелую металлическую дверь, я очутился в полумраке усыпальницы. В ноздри пахнуло пылью, плесенью, увядшими цветами. Освещали мой путь только лучи неяркого утреннего солнца, устремившиеся вслед за мной в расшатанную дверь, которую я оставил открытой. Но этого света, конечно же, не хватало. Я двинулся по узкому коридору. С высокого сводчатого потолка кое-где капала вода. Каждый шаг уводил меня все дальше в темноту. Появилось ощущение, что я нахожусь в туннеле. Совсем как ребенок, которому предстоит родиться, подумалось мне. В каком-то смысле я действительно рождался заново. Но если ребенка в конце туннеля ожидали материнские руки, меня ждала работа, которая не могла принести никакой радости.

Коридор привел меня в просторное помещение, куда сквозь витражи стрельчатых окон пробивался неяркий свет, окрашивая камень, воздух и мою кожу в нежные розовые, голубые и зеленоватые тона. Здесь, на одинаковом расстоянии друг от друга, располагались каменные катафалки, и на каждом стоял наглухо закрытый и стянутый металлическими обручами гроб. На передних стенках катафалков были помещены мраморные дощечки с именами и датами жизни усопших.

Повинуясь инстинкту, я направился в дальний угол, где увидел гроб, поставленный здесь совсем недавно. Он резко выделялся среди своих собратьев, успевших потускнеть. Гроб окружали многочисленные венки. Помимо них, в вазах стояли белые цветы. Они уже высохли и начали опадать, роняя потемневшие лепестки на холодные каменные плиты пола. Тягостную обстановку дополняли огарки свечей.

Сам гроб был меньших размеров, чем соседние. Его белые стенки слабо поблескивали. Не сегодня-завтра сюда явятся кладбищенские служители, чтобы герметично запечатать крышку и поставить обручи (иначе в усыпальнице стоял бы удушающий трупный смрад). Я сразу же вспомнил про бедного маленького Яна, и на глаза навернулись слезы. Усилием воли я заставил себя сосредоточиться и поднял крышку.

Внутри на розовом атласе покоилась девочка лет двенадцати, только-только начавшая превращаться в девушку. Янтарные, сиреневые, розовые полоски света освещали ее бледное, безжизненное лицо. Зато ее вьющиеся медно-рыжие волосы, подцвеченные красным, выглядели совсем живыми, как и рассыпанные по лицу веснушки, и алые губы. Я невольно залюбовался позой усопшей девочки – она лежала с достоинством взрослой аристократки, сжимая в тонких пальцах увядшую лилию.

Странная красота смерти. Естественно, прежде я никогда не видел этой девочки и мог лишь предполагать, что передо мной – одна из жертв Влада, Жужанны или Аркадия, а может – жертва тех, кого они сделали подобными себе. Но как вампиры посмели посягнуть на ребенка? Вопрос был риторическим. Вспоминая свои недавние ощущения, я понимал: голод вампира заглушает любые доводы рассудка и ломает любые запреты.

Внутри меня происходила борьба воли и чувств. Воля требовала поскорее исполнить возложенную на меня миссию. Чувства... чувства пленились хрупкой девичьей красотой. Я понимал, что мне уже не вернуть эту девочку в прежнюю жизнь и нужно спасать ее душу. А сердце упорно вопрошало: ну почему столь юному и невинному созданию суждено было умереть? Повинуясь его страстному голосу, я, забыв обо всех предосторожностях, наклонился и поцеловал покойницу в лоб.

Девочка сразу же открыла глаза Зеленые, с янтарными крапинками, слегка раскосые и по-кошачьи загадочные. Ее глаза на детском личике были полны настоящей женской силы. Они влекли меня к себе, как сладкозвучное пение сирены.

Я начал тонуть в зеленом море ее глаз. Девочка улыбнулась и приподнялась на своем атласном ложе. Отшвырнув цветок, она потянулась ко мне.

Моя воля все же оказалась сильнее. Я вспомнил наставления Арминия и сосредоточился на защите сердца. Ко мне вернулась решимость. Покойница уже наполовину сидела в гробу, когда я поместил острие кола между ее плоских, только начавших формироваться грудей напротив маленького неподвижного сердца. Треснула ткань савана. Держа кол, я замахнулся молотком и... в последнюю секунду дрогнул. Я показался себе варваром, уничтожающим редкую красоту: эти зеленые, бездонные глаза, огненные волосы, белую, как фарфор, кожу. Меня вдруг охватил ужас: что я делаю? Расправляюсь с невинным ребенком? Эта мысль полоснула по сердцу словно острый нож.

К горлу подступила желчь. Меня мутило, слезы жгли глаза. Ударив молотком по тупому концу кола, я рухнул на колени, уцепившись пальцами за край гроба.

Удар получился слабым – кол отклонился вправо и не вошел в сердце. Несчастная девочка вскочила и тоже ухватилась руками за край гроба. Ее холодные ладошки коснулись моих рук. Она тут же отпрянула, испустив пронзительный, нечеловеческий крик. Алые губки изогнулись, обнажив острые зубы и неестественно длинные клыки. Ожившая покойница наклонилась ко мне, щелкая зубами и рыча, как взбесившийся щенок.

Видя ее мучения и раздосадованный собственной неудачей, я тоже закричал. В этот момент я был совершенно беззащитен и был абсолютно уверен, что новоявленная вампирша меня укусит. Однако какая-то сила не подпускала ее ко мне. Наклонив голову, я увидел у себя на груди большое золотое распятие.

Девочка продолжала вопить и корчиться, норовя выбраться из гроба, но мое присутствие удерживало ее, как стенки мышеловки. В мозгу послышался голос Арминия, спокойный, твердый, но с явным оттенком раздражения.

"Освободи ее! Она достаточно настрадалась. Немедленно освободи ее!"

Я поднял голову. Арминий стоял рядом. В его облике не было и намека на ухмыляющегося юродивого, каким ему нравилось представляться. Наоборот, я увидел властное величие и поневоле вспомнил Колосажателя на троне. Аура этого тщедушного на вид человека сияла неистощимой силой. Его длинные седые волосы и борода сверкали подобно раскаленному пламени. Мне вспомнилась начальная глава Откровений святого Иоанна, где говорилось о Сыне Человеческом с ногами, похожими на халколиван, и волосами, что как белая шерсть [22].

"Скрепи свое сердце, Абрахам. Твоя жалость обрекает ее на страдания. Ударь еще раз. Не мешкай!"

Его слова прибавили мне мужества. Я вновь втянул свою ауру внутрь себя и почувствовал себя спокойнее и сильнее. Ноги тряслись, но я встал и, презрев страх, протянул руку и выправил кол, не обращая внимания на бешено извивающиеся, словно сотни змей, руки маленькой вампирши. С ее губ слетали клочья пены, а юное лицо, такое милое несколько минут назад, перекосила недетская злоба. Но я находился под защитой креста и не боялся ее нападения.

Я нанес новый удар. На этот раз я не промахнулся. Звук молотка гулко отозвался во всех углах склепа. Девочка душераздирающе закричала, и я понял, что кол пробил ее тело насквозь.

Подавляя в себе всякое сострадание и страх, я наблюдал за ней, готовый, если понадобится, ударить опять. Но по ее телу пробежала судорога, и оно затихло навсегда. Я вглядывался в лицо девочки. С нею происходила та же перемена, что и с Аркадием, когда к нему вернулся облик смертного человека. Неестественная красота исчезла, и теперь передо мной было бледное лицо мертвого ребенка, похожее на цветок, которому не дали расцвести. Сейчас эта девочка ничем не отличалась от других мертвых детей, которых (увы!) мне не раз доводилось видеть в больницах. Ее кожа приобрела землистый оттенок, губы поблекли, полураскрытые глаза остекленели.