Тринадцатая королева (СИ) - Ильева Анита. Страница 20

— Ваше Величество… — вскрикнула от неожиданности Леонелла и уже хотела вскочить, но Абрэмо не позволил ей этого, лишь продолжая смотреть на неё свирепо, словно она сделала что-то действительно непоправимое.

— Вот именно! — рявкнул Абрэмо прямо ей в лицо. — Величество! Величие — вот что отличает королей от… всякого отребья! А ты что творишь?

Меньше всего Лео ожидала удара, поэтому даже не заметила, как Абрэмо двинулся, лишь звонкая пощёчина обожгла щёку. Леонелла инстинктивно схватилась за лицо, уронив цветок, и часто и недоуменно моргала, пока Абрэмо, отскочив от неё на пару шагов, принялся сдирать с себя одежду.

— Ты понимаешь, что ведёшь себя непотребно, и тем самым лишаешь меня авторитета в глазах вельмож?!

Лео чувствовала, что должна что-то сказать, но впала в какой-то неуместный сейчас ступор и только стояла, хватая ртом воздух и прижав руку к пылающей щеке. Ее никто никогда не бил. Никто никогда не орал на неё. То, что это произошло, наверное, должно было как-то возмутить, напугать или устыдить её в чем-то, чего она никак не могла взять в толк, что сделала не так. Лишь в прострации смотрела перед собой и ничего не могла из себя выдавить.

— Шляешься одна! — продолжил кричать король. — И ни разу не пришла к своему мужу, для чего, собственно, ты тут и нужна!

Лео просто обомлела. Разве он, лично, не дал ей понять, что сам будет навещать её в покоях? Откуда она, невинная девушка, должна знать, как и что делать с мужем в спальне, да еще быть инициатором этого?

— Водишь дружбу с чернью! — все больше распалялся Абрэмо, а в руках его тем временем сказался хлыст. — И я этого так не оставлю! Если твои родители не воспитали тебя, как нужно, придётся мне!

Хлесткие удары посыпались на ошарашенную Леонеллу, а она могла только инстинктивно закрывать рукой лицо. Ей даже в голову не пришло кричать или оправдываться, она только чувствовала ужасную боль и какую-то отчаянную несправедливость от всего этого. Она не понимала, что плачет, пока не упала и её рука не прижалась к лицу, абсолютно мокрому.

То, что произошло дальше, осталось в памяти кашей из боли, физической и моральной, и душевной опустошённости. Сейчас, когда все закончилось и Лео оказалась тут, запертая с башне, она не могла поверить, что все это произошло с ней. Что Абрэмо, её муж, так поступил. Она помнила то чувство отторжения, когда он накинулся на неё, навалился всей тяжестью своего тела, а она всё пыталась закрыться от него руками, пока он не лишил её этой возможности, связав запястья. Она помнила ощущение безысходности, когда он грубо раздвинул её ноги, как болели мышцы, резко разведённые в разные стороны сильными руками, как она пыталась извернуться, что самое страшное, совершенно молча. Где-то в глубине сознания билась мысль, что так быть не должно, но это её муж, и она обязана подчиниться, хоть все её существо противилось этому. Помнила чувство страха, когда между ног что-то вторгалось в неё, и ей казалось, что это сейчас просто разорвёт её пополам и она истёчет кровью. Все её сознание кричало от отчаяния, от разбитых в дребезги надежд на счастье, семью… От ужаса она почти отключилась, словно от неё осталась одна оболочка, а сама она воспарила над своим истерзанным телом и, не желая смотреть на весь этот кошмар, отправилась туда, где её любят, понимают и никогда не причинят вреда.

Как именно она оказалась в башне, Леонелла не помнила. Может, король лично принес её, может, притащил или приказал, а она пришла сама. Этот момент начисто стёрся из её памяти с того самого мгновения, как она отключилась. Лео была рада подобной реакции, с одной стороны, с другой — весьма сильно напугана такими провалами в памяти. Озноб продолжал колотить её, хоть уже и не так сильно. Будучи закутанной в шаль, она сжалась в комок и попыталась снова разложить всё по полочкам.

Сколько она тут просидит? Абрэмо сделал это с ней, потому что действительно считает, что она делала непотребные для королевы вещи, или всё же в нем говорил тот горячительный напиток, который он пил весь вчерашний день? И почему приехал такой… взбудораженный? Почему её первая ночь с мужчиной была так груба и отвратительна? Когда сёстры делились с ней опытом, они говорили, что первый раз может быть больно. Но надо потерпеть, и потом всё будет по-другому. Они щедро делились опытом и подробностями интимной жизни, но ничего того, что произошло с Лео, они даже не упоминали. Да она и сама понимала, что это не вписывается ни в какие нормы. Всё, что Леонелла слышала о короле, все слухи, легенды и сказки, всё оказалось правдой. Она не верила, наивная, думала, что это просто зависть или наговоры, что король относится к сильным мира сего, а про них всегда слухи ходят. Но это оказались не слухи, а самая что ни на есть реальность.

Она была полностью, до самой, последней крошки разбита вдребезги, не знала, как дальше жить, как себя вести. Она больше не чувствовала страха, только разочарование. И ещё она словно потеряла что-то очень дорогое, и ей теперь придётся как-то жить дальше с этим ощущением потери… надежды.

Ее воспитывали быть милосердной к любому живому существу — будь то король или самая последняя поломойка. Она лечила солдат и видела, как они крепчают, как растет их боевой дух, как они становятся ещё более преданы королю — разве это плохо? Разве плохо дружить со своими подданными, помогать им и быть уверенным, что они будут выполнять свою работу с радостью? Разве плохо поддерживать своего короля — там, на балу, нужно было отказаться танцевать с Матео и тем самым выставить Абрэмо дураком, которого не слушается собственная жена? Хотя… в случае с Абрэмо не было правильного решения или выхода. Как бы она ни поступила — всё было бы плохо. Она почувствовала это, как только вошла в тот злополучный зал, она и раньше чувствовала отголоски этого осознания, слышала предупреждения отца, мамы, Матео… Но не слушала. Была слишком своенравной и уверенной, что с ней не случится подобного. Но оно случилось. И нужно как-то теперь жить с этим. А жить наверное, получится совсем недолго.

Сколько она так просидела, Лео не знала. Мысли о её дальнейшей судьбе метались в голове хаотично и по кругу — от самобичевания до ужаса от происходящего. Она ведь видела, какой Абрэмо на самом деле, с самой первой минуты их знакомства он нисколько не лукавил и вёл себя так, как привык. Он едва не убил воина, причем вельможу, только за то, что он сдался на дружеском поединке. Он с удовольствием пинал морду больного животного, и еще тогда Лео это покоробило. Почему она подумала, что с ней он будет другим? Почему она решила, что для неё он изменится?

Когда отворилась дверь в её темницу, Леонелла только вздрогнула, но даже не повернулась посмотреть, кто к ней зашёл. Она молилась, чтобы это был не Абрэмо — не готова была видеть своего мужа сейчас, но понимала, что если будет ему перечить и сопротивляться, то долго не проживёт. А она обещала маме выжить, мама Норина не переживёт ее кончины. Папа не оставит этого так, развяжется война… Что она наделала, зачем ввязалась в это замужество, ведь она даже не любила своего мужа? А теперь еще боялась его.

Но это оказался стражник, который забрал ведро с водой и оставил новое. Он вышел, но дверь за ним на засов не закрылась. И через некоторое время Лео почувствовала, что кто-то снова появился в её темнице, тихо и невесомо подошел к ней и опустился на колени.

— Слава богу, вы нашли это тряпье!

Лео сильно вздрогнула, не осознав, что голос ей знаком, более того, приятен. Она лишь инстинктивно дёрнулась отползти подальше, но запуталась в шали, упала, заскулила от бессилия и отчаяния. Чьи-то сильные руки, прикосновение которых первое мгновение вызвало неприятный озноб, подняли её и… притянули к себе. Как это делал отец. Лео было всё равно, что это за человек — охранник или стражник, может быть, из тех, кого она лечила и он помогает, но, почувствовав привычные с детства объятия, она доверительно прижалась к этой груди, потому что ей было это необходимо сейчас. Это объятие возвращало её к жизни, говорило о том, что не все люди вокруг её ненавидят и желают причинить боль, и она хваталась за эту мысль, чтобы не сойти с ума.