Невеста Борджа - Калогридис Джинн. Страница 46

— Как поживаешь, братец? И как ты умудрился заполучить такую великолепную жену?

Прежде чем покрасневший Джофре успел придумать какой-нибудь остроумный ответ, Хуан сам ответил на свой вопрос:

— Ну да, конечно. Ты же Борджа, а все мы, отпрыски Борджа, — счастливчики.

Джофре промолчал и несколько помрачнел; я вспомнила, как Чезаре однажды проговорился, что моего мужа на самом деле не считают сыном Папы, а значит, реплика Хуана была не чем иным, как завуалированной колкостью.

Хуан весело рассмеялся — он явно был еще больше привержен к вину, чем его отец, и уже успел изрядно выпить. Александр хохотнул, приняв это замечание за похвалу себе, но Лукреция, Чезаре и я не стали улыбаться. Я погладила мужа по ноге, стараясь приободрить его.

С Лукрецией они побеседовали более приятно и оживленно, с Чезаре — коротко, но вежливо. Затем герцог Гандийский перенес внимание на меня.

— И как вам Рим? — спросил он.

Глаза его блестели, выражение было сердечным и восторженным. Сейчас в нем особенно отчетливо проявилась отцовская общительность.

— Я скучаю по морю, — честно призналась я. — Но Рим по-своему тоже очень привлекателен. Здешние постройки великолепны, сады прекрасны, а солнце…

Я заколебалась, подыскивая подходящее слово, которое смогло бы передать суть этого света, окрашивающего все в золотистый свет, да так, что казалось, будто все светится само собою.

— …в августе просто чертовски жаркое, — коротко рассмеявшись, договорил за меня Хуан.

Я сдержанно улыбнулась.

— Да, в августе здесь очень жарко. Я привыкла к побережью, где лето не такое знойное. Но свет здесь прекрасен. Я не удивляюсь, что он вдохновил стольких художников.

Это замечание понравилось всем присутствующим, и в особенности Александру.

— Вы скучаете по дому? — многозначительно поинтересовался Хуан.

Я положила руку на плечо Джофре.

— Где мой супруг, там и мой дом. А раз он здесь, как же я могу скучать по дому?

Это вызвало еще большее одобрение. Мой поступок был отчасти порожден вызовом: мне не понравилось, что этот человек оскорбляет Джофре при родственниках. Любовь к Чезаре наполняла меня чувством вины; я знала, что эти мои слова — чистой воды лицемерие. Но хотя я и не любила своего мужа, я по-прежнему считала, что обязана ему верностью.

Неизменная самодовольная, заносчивая улыбка исчезла с губ Хуана, и вместо нее на миг промелькнуло на удивление искреннее выражение тоски.

— Бог милостив к тебе, братец, — негромко сказал он Джофре, — раз он дал тебе такую жену. Я вижу, она принесла тебе счастье.

Папа просиял, довольный всеми нами. Разговор свернул на другие темы, и наконец, когда все уже наелись, Александр велел убирать со стола. Мы перешли в Зал таинств веры, куда подали еще вина. На одной из стен располагалась почти законченная роспись работы Пинтуриккьо и его учеников, с изображением Папы, преклонившего колени перед воскресшим Христом.

Александр уселся на трон и жестом приказал музыкантам играть. Тем вечером ему захотелось полюбоваться, как будут танцевать Хуан и Лукреция. Когда музыка заиграла, Хуан вывел Лукрецию на середину зала и они принялись танцевать быструю пиву: короткий шаг влево, подскок на правой ноге, снова шаг влево и пауза. Оба танцора были на редкость изящны, и Хуану вскоре наскучили эти простые движения. После третьего шага он развернулся лицом к партнерше и, взяв ее за руки, повел вольтатонду — идущий против часовой стрелки круг, состоящий из тех же основных движений пивы. Александр одобрительно захлопал в ладоши.

Потом танцоры вернулись, раскрасневшиеся и вспотевшие.

— А теперь, — сказал мне Хуан, — ваша очередь танцевать со мной.

Он низко поклонился, размашистым жестом сдернув с головы тюрбан, а потом отшвырнул его в сторону, как будто это были какие-то тряпки, а не шелк и драгоценности. Его короткие темные волосы взмокли от пота и прилипли ко лбу.

Музыканты заиграли медленную, почти печальную мелодию. Хуан выбрал в качестве танца неспешную бассадансу, и мы двинулись по залу торжественным, на четыре счета, шагом. Некоторое время мы не разговаривали, лишь старались танцевать как можно лучше ради увеселения его святейшества.

После некоторой паузы Хуан заметил:

— Я был совершенно искренен, когда сказал, что моему младшему брату повезло, раз он заполучил такую жену.

Я скромно отвела глаза.

— Вы очень добры. — Хуан рассмеялся.

— Вот в этом меня редко обвиняют. Я отнюдь не добр. Но я честен, когда это меня устраивает. А вы, донна Санча, прекраснейшая женщина, какую я видел в жизни.

Я промолчала.

— Вы также достаточно храбры, чтобы прилюдно защищать вашего мужа, в то время как он слишком слаб, чтобы сделать это самостоятельно. Вы в курсе, что его святейшество не верит в то, что Джофре — его сын, но по доброте душевной согласился с уверениями своей любовницы?

Я была слишком обозлена, чтобы встретить нахальный взгляд Хуана.

— Да, я слыхала об этом. Но это не имеет значения.

— Как раз это и имеет. Видите ли, у Джофре есть это его небольшое княжество в Сквиллаче, и только. Ему пожаловали столько почестей, сколько он в жизни не достиг бы собственными усилиями, и я уверен, что столь проницательная дама, как вы, заметила, что он не обладает острым умом истинного Борджа.

Мы танцевали, крепко держась за руки. Мне отчаянно хотелось вырвать руку и сказать все, что я думаю об его оскорбительных намеках. Но Папа наблюдал за нами и время от времени покачивал головой в такт музыке.

— Ваши заносчивые замечания, сударь, — дрожащим от гнева голосом произнесла я, — только что продемонстрировали, что вы и сами не располагаете этим хваленым острым умом. Потому что если бы у вас была хоть капля здравого смысла, вы ценили бы своего брата, как ценю я, за искренность и доброе сердце.

Хуан рассмеялся, как будто я сказала нечто очаровательное.

— Я вами восхищаюсь, Санча. Вы говорите то, что имеете в виду, и вам совершенно безразлично, кого вы при этом оскорбляете. Честность и красота — сочетание, перед которым невозможно устоять. Ну да ладно. Я могу понять, почему вы жалеете Джофре и не хотите его огорчать. Но есть же и такая вещь, как благоразумие. Я не тот человек, чтобы от моих слов отмахивались, Санча. Я хочу вас. С вашей стороны будет весьма разумно заключить со мной союз, потому что из всех своих детей меня Папа любит сильнее всего. Я — главнокомандующий его армии, и когда-нибудь я стану светским правителем папского государства.

Я не могла больше сдерживаться. Я опустила руку и остановилась, прервав танец.

— Я никогда не полюблю такого презренного человека, как вы.

На губах Хуана заиграла прежняя саркастическая ухмылка. Сощурившись, он произнес:

— Только не надо со мной лицемерить, мадонна. Вы уже спите с двумя братьями. — На лице его отразилась ревность, и я поняла, что все это вызвано не столько вниманием ко мне, сколько его соперничеством с Чезаре. — Почему бы вам заодно не спать и с третьим?

Я выдернула руку и ударила его по щеке с такой силой, что у меня обожгло ладонь.

Александр в смятении привстал с кресла. Лукреция прикрыла рот рукой — уж не знаю, от удивления или от удовольствия.

Хуан выхватил кинжал. Глаза его пылали убийственной яростью, и я решила, что мне конец. Его гнев был буйным и несдержанным, совершенно не схожим с той холодной, расчетливой ненавистью, которую я сначала видела в глазах его сестры.

Но Чезаре сорвался с места и вклинился между нами. Он перехватил руку Хуана и выкрутил. Хуан вскрикнул. Кинжал упал на пол.

— Я убью эту суку! — хрипло выкрикнул Хуан. — Да как она смеет…

Теперь уже Чезаре отвесил брату пощечину. Их стычка переросла в полномасштабную драку, а я поспешно двинулась к выходу, мои дамы — за мною следом.

Глава 16

К тому времени, как я добралась до своих покоев во дворце Святой Марии, мое беспокойство еще более усилилось. Я в полной мере осознала тот факт, что я только что прилюдно ударила по лицу любимого сына Папы, а также то, что теперь Хуан не успокоится, пока не отомстит мне.