Невеста Борджа - Калогридис Джинн. Страница 64

Я положила руки ей на плечи.

— Не бойся за себя, Эсмеральда. Если Бог и вправду способен читать в сердцах, то он знает, что ты — добрая женщина. Ему не за что наказывать тебя.

Про себя я этого сказать не могла.

Когда Эсмеральда наконец уснула, я долго размышляла над тем положением, в котором очутился мой брат. Мне вспомнились слова дедушки Ферранте: «Если ты любишь его, присматривай за ним. Понимаешь, мы, сильные люди, должны заботиться о слабых. У них не хватает духу совершать то, что необходимо, дабы выжить».

Я сделаю все, что угодно, чтобы спасти жизнь моему брату, и Чезаре слишком хорошо это понимает. Я предположила, что выбор жениха для Лукреции был частью его плана, нацеленного на то, чтобы вынудить меня выйти за него замуж.

Перспектива, которая прежде приводила меня в восторг, теперь не вызывала у меня ничего, кроме содрогания, потому что я знала: для того, чтобы защитить Альфонсо, мне придется бросить несчастного Джофре и стать женой убийцы.

ЛЕТО 1498 ГОДА

Глава 24

Альфонсо приехал в Рим в середине лета, и я, отчаянно стремясь переговорить с ним наедине, разыграла нетерпеливую сестру и выехала ему навстречу, чтобы встретить его до того, как они со свитой пересекут Понте Сант-Анджело, мост, ведущий на Ватиканский холм.

Альфонсо ехал во главе своего отряда, в сопровождении нескольких придворных, а повозки с его имуществом и свадебными дарами катились следом. Я издалека разглядела его золотые волосы, блестевшие на солнце. Я пришпорила свою лошадь, а когда Альфонсо узнал меня, он с радостным возгласом поскакал мне навстречу. Мы спешились и обнялись; несмотря на беспокойство, снедавшее меня из-за его приближающегося брака, я заулыбалась от радости, увидев брата. Альфонсо выглядел так же великолепно, как и всегда. На нем был наряд из светло-голубого атласа.

— Альфонсо, дорогой!

— Я здесь, Санча! Наконец-то я здесь! Теперь мне никогда не придется расставаться с тобой!

Его придворные рысцой подъехали к нам.

— Могу я немного побыть наедине с братом? — любезно поинтересовалась я.

Они молча повиновались и отъехали назад, к медлительным повозкам.

Я прижалась щекой к щеке брата.

— Альфонсо, — прошептала я ему на ухо, — я счастлива видеть тебя, но ты не должен заключать этот брак.

Альфонсо недоверчиво рассмеялся.

— Санча, — произнес он громко, — боюсь, сейчас неподходящее время и место для такого разговора.

— У нас не будет других времени и места. Как только мы прибудем в Ватикан, мы уже не сможем говорить свободно.

Я говорила с такой настойчивостью и жаром, что Альфонсо посерьезнел.

— Но я уже связал себя обязательствами. Если я разорву договор сейчас, это будет недобросовестно, трусливо…

Я вздохнула. У меня было мало времени, чтобы доказать свою правоту, а мой брат был очень доверчив. Как мне побыстрее раскрыть ему всю степень вероломства, свидетельницей которого я оказалась?

— Порядочность здесь неуместна. Тебе известны стихи арагонских поэтов о Лукреции, — сказала я.

Я ощущала себя виноватой. Что почувствовала бы Лукреция, если б знала, что я говорю ее предполагаемому мужу?

— Послушай…

Альфонсо покраснел. Он прекрасно понял, на что я намекаю.

Я процитировала Санназаро:

— Hie jacet in tumulo Lucretia nomine, sed re Thais: Alexandri filia, sponsa, nurus.

Это была эпитафия, предназначенная для Лукреции: «Здесь покоится та, кому имя Лукреция, а по сути — Таис: дочь Александра, жена и невестка». Должно быть, Пантсилея или еще кто-то рассказал о кровосмесительной связи Чезаре и Лукреции, поскольку даже в Неаполе и Испании поэты начали писать язвительные стихи о ней. Скажем, в этом автор сравнил ее с египетской грешницей, впоследствии сделавшейся святой, Таис, которая раскаялась в совершенном кровосмешении.

Мне не нужно было говорить, что эти слухи правдивы. Альфонсо достаточно быстро соображал, чтобы понять, почему я процитировала эти строки.

— Санча, — быстро произнес он негромким, напряженным голосом. — Даже если все обвинения в ее адрес истинны, я не свободен. Я поклялся сделать это ради блага Неаполя. К ней сватались другие, связанные с Францией, а мы не можем допустить, чтобы его святейшество подпал под французское влияние. Без поддержки Папы Арагонский дом обречен. Новый король Франции уже объявил себя правителем наших земель; нам необходимо привлечь Папу на нашу сторону, на случай нового вторжения.

Я изо всех сил постаралась не выказать боли; нельзя было допустить, чтобы свита Альфонсо что-то заподозрила.

— Ты не понимаешь! Тебе придется следить за каждым своим шагом. Они убийцы, — прошептала я, мило улыбаясь, как будто мы обсуждали чудесную погоду.

— Как и большинство правителей, в том числе и наши родственники, — парировал Альфонсо. — Санча, разве я не обаятелен?

— Ты — самый обаятельный мужчина, какого мне доводилось встречать. Ну, почти.

Альфонсо попытался снова вызвать у меня улыбку, но я была преисполнена отчаяния.

— Я очарую даже Борджа. Я завоюю их доверие. Я не глупец. Я не дам им причины избавиться от меня. А этот брак принес нашей семье значительную выгоду — герцогство Бишелье. — Он помолчал, потом весело произнес, пытаясь развеять мое смятение и вернуть мне радость: — Что, Лукреция так жестока? Она будет плохо обращаться со мной? Или она настолько уродлива?

— Нет, нет и нет.

Я жалобно вздохнула, понимая, что потерпела поражение. Предотвратить этот брак было невозможно.

— Ты писала, что вы с ней подруги. И ты, насколько я вижу, до сих пор жива.

— На свой лад — да.

Я замолчала. Лукреция действительно была очень добра ко мне.

— Значит, она — не бездушное чудовище. А я здесь не для того, чтобы судить ее. Я буду хорошо обращаться с ней и буду ей хорошим мужем, Санча. Я не могу придумать более надежного способа склонить на свою сторону ее отца и Чезаре.

Я погладила его по щеке.

— Ты просто не можешь быть другим мужем, братик. Молю Бога, чтобы ты был осторожен.

Я въехала в город вместе с Альфонсо. Чезаре ждал его перед Ватиканом. Кардинал Валенсийский держался одновременно и радушно, и сдержанно. Он явно оценил этого мужчину, который мог нежелательно повлиять на его сестру, и я уверена, что у него были основания беспокоиться. Я же изо всех сил старалась не выказывать терзавшего меня смятения.

Наконец мы спешились; моего брата повели по ступеням Ватикана во дворец, а там — в тронный зал, где его уже ожидал восседающий на троне Александр, облаченный в белоснежный атлас. На груди у Папы висел тяжелый золотой крест, усеянный алмазами.

Рядом с ним на бархатной подушке сидела Лукреция. Она, подобно своему жениху, была одета в светло-голубое — в шелковое платье с серебряной отделкой, с корсажем, расшитым жемчугом, и в головном уборе того же цвета. На щеках ее играл румянец, золотистые локоны рассыпались по плечам; в этот момент Лукреция казалась почти красавицей. Увидев Альфонсо, она просияла; несомненно, она была очарована им с первого же взгляда.

Александр и сам казался очарованным. Он расплылся в улыбке и воскликнул:

— А вот и жених, новый герцог Бишелье! Добро пожаловать, Альфонсо! Добро пожаловать в семью, дорогой сын!

Вот видишь, Лукреция, слухи не лгали: твой будущий муж и вправду на редкость красив!

Альфонсо почтительно преклонил колено, дабы поцеловать папскую туфлю. Как только с этой формальностью было покончено, Александр сошел с трона и положил руки на плечи своему будущему зятю.

— Ну будет, будет. Мы приготовили славный обед, но я думаю, что нам не стоит объедаться, ведь завтра нас ждет свадебный пир!

Он рассмеялся, и Альфонсо улыбнулся. Тем временем Лукреция поднялась с подушки и спустилась по ступеням. Когда она приблизилась, Альфонсо поклонился и поцеловал ей руку.

— Мадонна Лукреция, — сказал он, — вы сияете, словно звезда в ночи. Ваша красота затмевает все вокруг.