Свежий ветер дует с Черного озера (СИ) - "Daniel Morris". Страница 73

— При всем уважении, целитель Сметвик, бадьян поставляется в госпиталь ежемесячно, у нас многолетний долгосрочный контракт, никогда никто не жаловался!

— Позвольте, мистер Малпеппер, вы, кажется, не расслышали, что я вам сказал…

Драко едва не ойкнул от неожиданности, снова получив тычок в бок из ниоткуда. Поттер, едва слышно извинившись, шепотом произнес:

— Это Гиппократ Сметвик, целитель из Святого Мунго! Он лечил мистера Уизли, когда на того напала Нагайна.

Кашлянув, Драко качнул головой. Еще не хватало, чтобы шрамоголовый привлек к нему внимание своей болтовней! Но опасения, очевидно, были излишни, поскольку присутствующие казались всецело занятыми разговором, который, кстати, тоже велся на достаточно пониженных тонах. Видимо, то, о чем они говорили, не было предназначено для посторонних ушей. Малфой прислушался.

— Неужели прописанного в договоре количества недостаточно? Я готов пересмотреть…

— Это не для госпиталя, повторяю. Это… для Того-Ког… Я не могу сказать, для кого это. Считайте, что для личных целей.

Гарри снова ощутимо ткнул Малфоя в плечо. Тот едва удержался от того, чтобы зашипеть на него.

— Испробовали все. И, видит Мерлин, если я не справлюсь… Если я не сумею вылечить…, — негромкий хриплый голос перешел в едва различимый лепет. — На кону несколько жизней, Малпеппер. Тот… Тот человек, кому… В общем, в пострадавшего (а точнее — в пострадавшую) попали темномагическим проклятием неясной этиологии. Результатом стало практически стопроцентное лишение жизненных сил. Тот, кто… кхм… В общем, его все же смогли купировать.

— О, никогда не сомневался в вашем мастерстве, — восхитился старичок, но Сметвик отмахнулся и снова зашелся в кашле, а потом, справившись с приступом, удрученно покачал головой. В лице его читалось отчаяние.

— Это здорово помешало заживлению обычных механических повреждений. То, что лечится неделей постельного режима и парочкой грамотно сваренных зелий, чуть не отправило ее на тот свет.

— Хм… Вы говорите, жизненная энергия… — старичок задумался, почесывая жиденькую бороденку. — Может, попробуете вот этот эликсир?

Он взмахнул палочкой, и в морщинистые руки скакнула небольшая колба, которую аптекарь не преминул показать целителю.

— Этот?

— Вреда от него точно не будет.

— Хм. Что ж… Спасибо, господин Малпеппер, — маг снова кашлянул. — Еще зелье сна без снов. Дайте десять унций. Ну и, как в прошлый раз, крововосполняющее, еще экстракта бадьяна и противоожоговую мазь на всякий случай. Та, что оранжевая, да, — он отсыпал несколько галлеонов. — А, и для меня, пожалуйста, бодроперцовой настойки.

Наконец, сделка, кажется, была завершена. Драко все косился в сторону витрины, прислушиваясь и, одновременно, морально настраиваясь и готовясь отвечать на возможные неудобные вопросы.

— Благодарю, мистер Сметвик, сэр. Выздоравливайте! И вашей пациентке выздоровления, — улыбался старик-аптекарь, довольный оттого, что продал так много.

— Вашими бы устами… Я надеюсь на это. Доброго вечера, сэр, — кивнул волшебник, проходя мимо Драко, и снова закашлялся.

Малфой подошел к прилавку, прочищая горло, а спустя четверть часа, не узнанный, вышел из аптеки с бумажным пакетом, в котором лежала шкурка Бумсланга и сушеные Златоглазки. Случайный разговор этого Сметвика с продавцом не шел у него из головы до глубокой ночи. Отчего-то Драко был уверен, что понял, о ком именно шла речь.

***

Тьма цвета воронова крыла мягко укрывала все вокруг, укачивая в упругих, бесконечных волнах утлую лодку убаюканного сознания. Было хорошо, правда, хорошо, настолько, что даже во власти глубокого сна ощущалось это незыблемое спокойствие, о котором она так мечтала долгие месяцы. Теперь она была предоставлена сама себе — и пусть в пустоте не было ни одной осмысленной грезы, ничего, что можно было бы обдумать, объять живой мыслью, она все равно чувствовала себя практически счастливой. У нее не было никаких воспоминаний. Не было ни одной мечты. У нее не было прошлого, настоящего и будущего, и, одновременно, было все, была бесконечность. Несколько раз ее выдергивали из этого созерцательного состояния (она понятия не имела, кто и зачем) и это ей не нравилось — было отчего-то ужасно больно, и источник этой боли был ей неизвестен. Ее чем-то поили, аккуратные руки убирали волосы со лба, потом в права снова вступала бесконечная ночь.

Сны стали возвращаться неожиданно — понемногу, начинаясь с одиноких и очень знакомых, но пока не осознанных образов, продолжаясь, разрастаясь и, в конце концов, обрушившись знакомой ледяной лавиной эмоций, чувств и видений. Реальность вернулась с осознанием, и тогда и только тогда Гермиона поняла, что ничего еще не кончено, а она сама еще существует. Почему так сложно проснуться?! Веки были тяжелыми, не получалось открыть глаза, сознание затягивало в знакомую пучину разрозненных мыслеобразов, будоражащих сильнее обычного, но потом почему-то возвращался покой, и так по кругу, бессчетное множество раз.

«Вводи еще животворящий. Половину унции, все, что осталось. И без снов, как всегда».

«Но, позвольте, милорд, она бы очнулась быстрее, если бы…»

«Смеешь спорить со мной?! Мне нужно, чтобы девчонка полностью исцелилась, вне зависимости от того, сколько времени это займет!»

Какие-то люди приходили и уходили. Кто-то бесконечно важный периодически подолгу был рядом, и его очень хотелось взять за руку, но мысль эта ускользала, как и все остальные. А она, хрупкая, лежала на кровати — и Гермиона всегда смотрела на нее пристально, долго, не отводя взгляда. Снова темнота. Чарующая, бархатная темнота. Сама магия просыпалась в это время, а тот, кто ею владел, не мог не чувствовать этого прекрасного спокойствия. Он одним импульсом своего желания создавал неяркие огни, собирающиеся под тяжелым пологом, и в их голубоватом свете ее кожа казалась жемчужной, а волосы — черными как смоль. Она пыталась повернуться на бок, на живот, но ей не позволяли, Гермиона знала, как опасался кто-то, что от ее движения снова откроются едва зажившие раны. Глубокая, мягкая темнота, наполненная шепотом и чьим-то убаюкивающим шипением. Ночь сменялась днем — она так и оставалась на кровати, на шелковых простынях цвета французской ванили, и Гермиона смотрела на нее, смотрела, смотрела и никогда не прикасалась. Почти никогда. Неожиданно прекрасная, такая же прекрасная как какая-нибудь драгоценная диадема или бесценный медальон. Только лучше, лучше, желаннее… Темнота поглощала все, в конце концов.

Все прекратилось резко, в один момент, как будто Гермиона, как каким-нибудь давним счастливым летом, смотрела с родителями интересный фильм, и вдруг выключили электричество, заставив рывком вернуться из чужой чудесной истории в реальность. А реальность оказалась поистине оглушительной: в первую секунду она оглушила тишиной, а во вторую — белым дневным светом, что лился из огромных окон, освещая незнакомое помещение. Потом пришли и остальные ощущения, а за ними — воспоминания: так остро и отчетливо, что кожа моментально покрылась мурашками. Она же… Это было так… Гермиона вспомнила вдруг, что именно предшествовало ее долгому беспамятству. Мысль прошлась жаром по телу, отдавшись тревогой в груди. Это моментально утомило ее, она совершенно не была готова сейчас анализировать. Прежде всего нужно было понять, что именно с ней произошло и насколько это серьезно.

Опустила взгляд и похолодела, под покрывалом почти не обнаружив на себе одежды — вообще никакой, Мерлин, одежды, какого-то черта, кроме части нижнего белья! — и смущение затопило румянцем бледные щеки. Однако, внимание от этой неловкости отвлекли три уродливых длинных шрама в районе правого плеча и груди, уже почти заживших, но, тем не менее, очень даже заметных. Грейнджер передернуло. Отстраненно, не концентрируясь, она припомнила, как и при каких обстоятельствах они были получены. Интересно, сколько времени прошло? И не менее интересно, чем именно ее ранили?..

Страшно, невыносимо хотелось пить. Прикроватная тумбочка была девственно чиста, в поле зрения не было никакой воды, а главное, не было заметно даже двери в ванную комнату. Впервые за все время своего пребывания в этих стенах Гермиона решилась позвать эльфа, но с досадой поняла, что не знает ни одного из них по имени. Самонадеянно попыталась встать, но и это оказалось сложнее, чем она думала: конечности совершенно не слушались, и, зарычав от бессилия, она откинулась обратно на подушки. Из нее как будто выкачали все силы разом, рука безвольно свесилась с кровати.