Как по книге (ЛП) - Соннеборн Джулия. Страница 37

Адам открыл бутылку шампанского и налил мне бокал, пока я осматривалась. Впервые за долгое время мы остались наедине, и я старалась скрыть свои нервы сплошным потоком поверхностных вопросов и наблюдений. Старалась не выглядеть слишком любопытной и не пялиться на что-то слишком долго. Адам наблюдал за мной, и я старалась вести себя естественно и невозмутимо.

Кухня и столовая были удобными и без украшательств: миска апельсинов на столе для завтрака и небольшая стопка книг, аккуратно сложенных рядом.

Справа был письменный альков, увешанный памятными вещами Фэрфакса — именными значками, вымпелами, чучелом Росомахи с красной лентой на шее. Доска объявлений была заполнена приглашениями, программами и визитными карточками, перемежающимися фотографиями с официальных мероприятий кампуса. Я присмотрелась внимательнее. Там была фотография Адама, позирующего с попечительским советом, другая — с собрания, третья — с какого-то мероприятия выпускников, а рядом с ним улыбалась Бекс.

— Красивые фотографии, — сказала я, но это прозвучало неубедительно.

Мы перешли в соседнюю гостиную, где в камине горел слабый огонь. Адам придержал для меня дверь и включил лампу, которая заливала комнату теплым золотистым светом. Через боковую дверь я мельком увидела библиотеку Адама, книжные полки были погружены в полумрак.

— Садись, пожалуйста, — сказал Адам, протягивая мне бокал шампанского. Я села на край дивана, а Адам сел напротив меня, наши колени почти соприкасались. Чарли с драматическим вздохом улегся у моих ног.

— Твое здоровье, — сказал он. — За твою книгу.

Мы соприкоснулись бокалами и пригубили шампанского. Адам нашел в корзинке для праздничных подарков орехи и шоколад и разложил их на кофейном столике.

— Должно быть, странно здесь жить, — сказала я, рассматривая резную каминную полку и изящную мебель нейтрального цвета. — Это так… по-взрослому.

Я вспомнила комнату Адама в общежитии колледжа, с ее полками из фанеры, пластиковым стеллажом и потрепанным, выцветшим футоном. А также свою собственную квартиру, с ее разномастной мебелью, сколотой посудой и перекати-полем из кошачьей шерсти.

— Это странно, — сказал Адам. — Только я и Чарли болтаемся в этом огромном пространстве. Иногда я разговариваю сам с собой, чтобы услышать чей-то голос.

В доме было ужасно тихо. Звук потрескивающего в камине огня, казалось, усиливался тишиной. Я взяла шоколадку и откусила кусочек. Он был наполнен вишневым ликером, и я постаралась не подавиться, сделав большой глоток шампанского, чтобы запить его.

— Как прошло твое Рождество? — спросила я, закашлявшись, когда пузырьки поднялись к моему носу.

— Это было расслабляюще — я поехал в Лос-Анджелес, чтобы увидеть свою мать. Я стараюсь приезжать к ней хотя бы раз в неделю.

— С ней все в порядке?

— Да, она отлично справляется. Я пытался заставить ее перестать так много работать, но она не слушала меня. Она вышла на пенсию несколько лет назад, но по ней этого не скажешь — она едва присела, пока я был там.

— Она уже навещала тебя здесь?

— Только один раз, на инаугурации. Я бы хотел, чтобы она бывала здесь чаще, но она говорит, что не хочет меня беспокоить. Эти официальные функции для колледжа — это очень ее подавляет. Все эти незнакомцы, этот большой старый дом… и, ну, она все еще стесняется своего акцента.

Я молча кивнула. За все время, что мы учились в колледже, мать Адама ни разу не навещала нас. Отчасти потому, что билеты на самолет стоили дорого, и она не могла взять отгул. Другой причиной, как объяснил Адам, было то, что ее пугал университетский городок. Во время одного из наших первых свиданий Адам сказал мне, что его матери было девятнадцать, когда она бежала из Гватемалы, взяв с собой младенца Адама. О своем отце Адам мало что знал — мать избегала разговоров о нем, но он подозревал, что тот был членом местного ополчения. Мать и сын были по понятным причинам близки, и они еще больше сблизились, когда Адаму исполнилось четырнадцать, и мать сообщила ему, что о колледже не может быть и речи, не из-за платы за обучение, а потому, что они не имеют документов. Последовал мучительный год визитов в адвокатские конторы, мать плакала рядом с ним, Адам понимал, что в любой момент их могут депортировать в страну, которую он не помнит. После почти двух лет отчаянных молитв, наряду с письмами поддержки от директора школы, работодателей его матери и даже архиепископа Лос-Анджелеса, Адаму и его матери было предоставлено убежище, была получена грин кард и, в конечном счете, гражданство.

— Она, должно быть, очень гордится тобой, — спросила я.

— Да, хотя, честно говоря, сейчас ей нужны только внуки. — Он грустно рассмеялся.

— Это она на фотографии? — Я встала, чтобы взглянуть на маленькую фотографию в рамке на каминной полке. На ней был изображен сияющий Адам рядом со стройной темноволосой женщиной, стоящей перед красивым домом в ремесленном стиле, увитым бугенвиллеей.

— Да, это она. Мы сделали эту фотографию несколько лет назад.

— Где это?

— В Альтадене. Я купил ей там дом несколько лет назад.

— Ты купил ей дом? — Я сглотнула.

— Я долго копил, — смущенно сказал Адам. — Это то, что я всегда хотел сделать для нее.

— Вот это да. Ты самый лучший сын на свете. Все, что я подарила отцу на Рождество, — это десять упаковок носков «Костко».

Адам рассмеялся.

— Я уверен, что он оценил их по достоинству. Очень практично, как и он сам. — Прежде чем я успела возразить, он протянул руку и снова наполнил мой бокал шампанским.

— А как насчет тебя? Как прошло твое Рождество? — спросил он.

— О, достаточно скромно, — сказала я, делая еще один глоток. — С отцом в доме престарелых. К счастью, он, кажется, лучше адаптируется к окружающей среде. У него даже есть пара подружек.

— Не шутишь? — Удивился Адам.

— Да, это безумие, — сказала я. Смесь шампанского и текилы заставляла меня чувствовать себя остроумной и экспансивной. — Там соотношение примерно десять женщин на одного мужчину, так что у моего отца есть выбор. Лорен волнуется — она думает, что это странно.

— Она часто здесь бывает?

— Время от времени. Лорен занята детьми, так что она вроде как зависит от меня, так как я присматриваю за ним в течение недели. Это самое меньшее, что я могу сделать — я имею ввиду, что она платит за все остальное. — Я снова подумала о носках «Костко» и съежилась.

— Твоему отцу повезло, что ты так близко, — сказал Адам. — Возможность просто регулярно видеться с тобой — это огромный дар.

Адам ушел, чтобы разогреть Тамале своей матери, предварительно включив телевизор, чтобы я могла посмотреть, пока его не будет. Я налила себе третий бокал шампанского, опустошила его и тут же пожалела об этом. Что я ела на ужин? Я не могла вспомнить, но была почти уверена, что не более, чем кусок тоста или банка супа. Комната начала слегка кружиться, и я откинулась на спинку дивана, пытаясь сосредоточиться на том, что происходило по телевизору. Райан Сикрест брал интервью у людей на Таймс-сквер, и я вдруг поняла, что в Нью-Йорке уже почти полночь. Камера приблизилась к новогоднему шару, и я поняла, что не могу сконцентрировать взгляд.

Адам вернулся, и я постаралась аккуратно съесть Тамале, в надежде ослабить влияние алкоголя.

— Очень вкусно. Передай маме мои слова. — Я уронила еду на ковер и попыталась незаметно вытереть ее, пока Чарли ждал у моего локтя, желая помочь.

Начался минутный отсчет, и мы с Адамом замолчали, наблюдая, как камера скользит по толпам людей в Нью-Йорке.

— Кажется, там холодно. — Я пыталась придумать, что мне делать, когда часы пробьют полночь, пожелать Адаму счастливого Нового года? Обнять его? Снова чокнуться бокалами? Поцеловал бы меня Адам? Он сидел прямо напротив меня, наши колени почти соприкасались, его рука небрежно покоилась рядом. Как сильно мне хотелось взять его за руку или, еще лучше, скользнуть на диван рядом с ним и положить голову ему на плечо. Мои самые теплые воспоминания о наших отношениях были связаны с тем, как я сидела с ним в безопасности и довольстве, держа его руку в своей. Именно так мы провели один Новый год в колледже, свернувшись калачиком под одеялом и попивая горячий шоколад, не обращая внимания на крики и вопли пьяных завсегдатаев вечеринок на улице.