Под солнцем ягуара - Кальвино Итало. Страница 9

Короче говоря, как сел после коронации на трон, так и сиди. Круглые сутки. Не слезай ни на минуту. Всю жизнь ты ждал, когда станешь царем. Теперь ты — царь. Так сиди и царствуй. А что значит царствовать? Снова ждать. Долго ждать того мгновения, когда лишишься и трона, и скипетра, и короны, и головы.

Часы тянутся медленно-медленно. В тронном зале никогда не меняется освещение. Ты слушаешь, как течет время: гудит приглушенно, будто ветер. Во дворце по коридорам разгуливает ветер. А может, это шумит в ушах? У царей нет часов. Считается, что течением времени управляют они. Подчинение законам механического устройства несовместимо с царским величием. Монотонное воинство минут, грозя погибелью, медленно накатывается на тебя, словно песчаный вал. Но ты знаешь, как избежать этой опасности. Достаточно поднапрячься и запомнить порядок ежечасной смены звуков. Рано утром при подъеме флага на башне заливается труба, во дворе с грузовиков интендантской службы сгружают для кухни фляги и корзины с провиантом, уборщицы выбивают ковры, развесив их на перилах балконов. По вечерам, закрываясь на ночь, скрежещут ворота, на кухне гремит посуда, ржут кони в конюшне, напоминая, что пора их чистить.

Дворец — это часы. Их звучащий циферблат послушен движению солнца, а невидимые стрелки оповещают о смене караула на крепостной стене цоканьем подкованных подошв, стуком автоматных прикладов и ответным визгом щебенки на плацу под гусеницами всегда готовых к бою танков. Если эти звуки следуют один за другим в установленном порядке, через обычные промежутки времени, можно не беспокоиться: никакой опасности твоему царству сейчас нет. Сей час и сей день. По меньшей мере, еще один день.

Прижавшись к спинке трона, ты подносишь ладонь к уху и раздвигаешь складки балдахина: ни один звук, ни один отзвук не должен исказиться на пути к тебе. День — это чередование звуков, то внятных, то едва различимых. Ты научился не просто распознавать их, но и угадывать их источник, отдаленность, очередность, длительность пауз между ними. Какой-нибудь грохот, скрип, звон еще только приближается к твоей барабанной перепонке, а ты его уже поджидаешь, мысленно опережаешь. Но если вдруг он запаздывает, ты волнуешься и не находишь себе места, пока слуховая нить не восстановится, пока на полотне знакомых звуков не затянется мелькнувшая было прореха.

Во всех залах, коридорах, над лестницами и балконами — высоченные потолки-своды. Один шаг, легкий щелчок дверного замка, еле слышный чих — и звук гремит, обрастая эхом, разлетаясь во все стороны по горизонтали — смежным залам, галереям, коридорам, — и по вертикали — лестничным клеткам, пустотам в стенах, канализационным трубам, дымоходу, грузовым лифтам... И все эти акустические дороги сходятся в тронном заде. Все эти пульсирующие, перемежающиеся воздушные потоки впадают, словно реки, в огромное озеро тишины, где медленно дрейфуешь ты, перехватывая и старательно дешифруя сигналы. Дворец — это сплошные волюты, сплошные мочки, это одно гигантское ухо. Анатомия и архитектура сплелись здесь понятиями и функциями: павильоны ушных раковин, лестницы полукружных каналов, тимпаны барабанных перепонок... Ты засел в самом дальнем углу, на самом дне своего дворца-уха, своего уха. Дворец — царские уши.

Здесь стены имеют уши. За каждой занавеской, портьерой, гобеленом прячутся шпионы, агенты твоих спецслужб. Их задача — составлять подробнейшие доносы о заговорах при дворе. Дворец битком набит врагами. Их уже столько, что от друзей просто не отличить. Достоверно известно, например, что престола ты лишишься в результате заговора собственных вельмож, собственных министров. Ты прекрасно знаешь: не бывает секретных служб, куда не проникли бы агенты противника. Не исключено, что платишь ты тем, кто работает и на заговорщиков. Более того, заговорщики они сами. Но не платить им нельзя. Пусть сидят и не рыпаются. И чем дольше, тем лучше.

Каждый день компьютеры выдают увесистые кипы секретных отчетов. Их приносят к трону и складывают на ступеньках лестницы. Читать их — занятие совершенно пустое. Чтобы оправдать свое существование, шпионы могут только подтверждать наличие заговоров. В то же время они должны доказывать, что непосредственной опасности нет, а следовательно, твой хлеб они едят не даром. Впрочем, никто и не думает, что когда-нибудь ты примешься изучать эту писанину. В тронном зале слишком мало света. Да и вообще считается, что царю читать незачем. Все, что надо, он знает и так. А для успокоения достаточно слушать, как по восемь положенных часов в офисах секретных служб однообразно стрекочут ЭВМ. Толпы операторов ежедневно вносят в память компьютеров новые данные, следят за мельканием сложных графиков на дисплеях, снимают с принтеров бумажные ленты со свежими донесениями. Кстати сказать, эти донесения могут повторяться изо дня в день с минимальной поправкой на погоду — мало ли, дождь пойдет, солнце выглянет... С тех же принтеров почти без изменений сходят и циркуляры заговорщиков, распоряжения о порядке подготовки к выступлению, подробные планы твоего низложения и казни.

Почитай, если есть желание. Или сделай вид, что прочел. Чей бы приказ ни выполняли твои шпионы — твой или заговорщиков, — все, что улавливает их шпионский слух, переводится на язык строго определенных шифров и закладывается в машины, запрограммированные на выдачу информации только по официально утвержденным образцам. Что бы ни сулили эти клочки бумаги — тревогу или покой, — развеять твои сомнения они уже не могут. Другого откровения ты ждешь, затаив дыхание, в бессонные ночи. Со страхом и надеждой, чтобы постичь свою судьбу, ты напрягаешь слух.

Заняв трон, то есть сделавшись полноправным хозяином дворца, ты обнаружил, что дворец-то тебе чужой. В последний раз ты прошествовал по нему под факелами и опахалами во главе торжественной процессии по случаю коронации. Потом удалился в этот зал. Выходить теперь отсюда было бы неосмотрительно, вдобавок это нарушило бы правила дворцового этикета. Зачем, спрашивается, царю шататься по коридорам, офисам, кухням? Тронный зал — твой, другого места во дворце у тебя нет.

Очень скоро потускнело и это воспоминание об остальных дворцовых покоях. Собственно, их тогда украсили в честь праздника, теперь разве узнаешь? Только заблудишься.

Гораздо глубже врезались в память некоторые картины многодневной битвы за дворец, когда ты шел на штурм во главе преданных (а ныне, конечно, готовых предать) войск: разрушенные минометным огнем балюстрады, рябые от автоматных очередей стены в опалинах и проломах. Ты не допускаешь даже мысли, что сидишь в том же самом дворце. Но если бы вдруг оказалось, будто ты действительно сидишь в том же самом дворце, это означало бы: цикл завершился, настал твой черед лететь в тартарары.

А еще раньше, когда ты только плел сеть заговоров против своего предшественника, дворец и вовсе представлялся тебе иным. Персоналу твоего ранга отводился вполне определенный круг помещений, и честолюбивые замыслы о преобразованиях, которые осуществились бы, окажись ты у власти, охватывали именно эту половину дворца. Всякий новоиспеченный монарх, утвердившись на троне, первым делом изменяет расположение и предназначение дворцовых покоев, заказывает другую мебель, обои, лепнину. Ты сделал то же самое, желая показать, кто здесь хозяин. А вышло наоборот: твои воспоминания попали под жернов забвения. Ничего уже не вернешь.

Само собой разумеется, во дворце осталось несколько так называемых исторических залов. Ты не прочь побывать там снова, хотя их и переиначили с ног до головы — для возрождения старинного духа, который с годами улетучивается. Но вот недавно их открыли для посетителей, и туда теперь лучше не соваться. Съежившись на троне, по шуму автобусов, по занудной трескотне гидов, по многоязыким восклицаниям туристов ты отмечаешь на своем звуковом календаре дни, когда доступ в залы открыт. Строго говоря, тебе не рекомендуется захаживать на историческую половину и когда никого не пускают. Прислуга ведь бросает где попало метлы, швабры, ведра, не дай Бог напорешься на что-нибудь. Ночью заблудишься, не в ту дверь ткнешься, засечет тебя красный глазище сигнального устройства. Наутро некуда будет деться: опять нахлынут толпы туристов с кинокамерами, полчища старух со вставными зубами и перманентом, в голубых капроновых платочках, толстопузые господа в соломенных шляпах и цветастых рубахах навыпуск.