Во все Имперские. Том 2 (СИ) - Беренцев Альберт. Страница 22

Nesiota Khazarica

— Ну-ка, прикрой меня, — приказал я Шаманову, — Мне надо погуглить.

Я встал между статуей античной богини и Акалу, а экран смартфона прикрыл рукой, чтобы казаки не заметили света.

Гугл, который, напомню, в этом мире также назывался гуглом, выдал ровно одну ссылку, на сайт Императорского ботанического общества:

«Хазарская олива (Nesiota Khazarica) — вымершее дерево, принадлежало к семейству Nesiota. Вопреки историческому названию не имело никакого отношения к семейству Маслиновых. Произрастало на территории современного Дагестана, на побережье Каспия, являясь эндемиком.

В Хазарском каганате и средневековых кумыкских царствах культивировалось ради плодов, из которых изготавливали масло.

В настоящее время считается полностью вымершим. Последнее дерево погибло в садах возле Дербента в середине XVI века. Предполагается, что в дикой природе Хазарская олива перестала существовать еще раньше»

И всё. Больше гугл мне по хазарскую оливу не рассказал ничего.

Прикольно. Получается, что Чудовище оставило мне трикоин из давно вымершей породы дерева.

Но зачем? Есть сейчас этот трикоин мне очевидно бесполезно, ведь заклинания маг способен порождать только от древесных пород, выбранных магом во время самого первого каста нового заклинания. А мои древесные породы сейчас это пальма и афрокарпус. Только трикоины из них я могу жрать и превращать в заклинания.

И даже если у меня вдруг появится новое заклинание, привязывать его к Хазарской оливе будет просто глупо. Ведь других трикоинов из этого дерева я больше не найду, их, возможно, вообще не существует во всем мире.

Так что Хазарская олива — так себе ресурс. Ладно, потом разберусь.

Я вырубил смарфтон, тщательно очистил от земли загадочный трикоин и сунул его в карман.

Корону я тоже очистил от земли и для удобства надел её себе на голову.

— Ты чего? — перепугался Шаманов.

Корона Чудовища, предназначенная для двух голов сразу, была мне явно великовата, так что держалась только благодаря тому, что на мне была еще и маска Гришки Отрепьева, делавшая мою рожу шире.

— Ничего, — ответил я Шаманову, — Я теперь полноценный царь. Сам посуди. Рожа у меня сейчас Лжедмитрия, а корона — Императора, пусть и не удавшегося.

Шаманов хихикнул. Насколько я мог видеть, парк теперь опустел, казаки все сбежались в садик к Огневичам и своим товарищам, которые там в изобилии были раскиданы среди клумб. В нескольких окнах Лицея зажглись окна, суматоха перекинулась на здание.

Ну и плевать.

— Ты забрал у сынка-Огневича колпак? — спросил я Акалу.

— И не только колпак! — Шаманов извлёк из-под собственного мундира черный колпак-маску, а еще кусок ткани, аккуратно скатанный до размеров пачки сигарет.

Акалу развернул ткань, и я увидел, что это уже знакомый мне ритуальный балахон — черный, полностью скрывавший тело и украшенный цифрой «12» на спине и буквами «V. P. A. R.» на груди.

Именно в этом балахоне был Огневич, когда возглавлял прошлой ночью процессию масонов, пришедших убивать голландца.

— Масонское одеяние, — доложил Шаманов, — Интересно, зачем Огневич его потащил с собой?

— Он как раз направлялся на сборище ложи, когда мы его перехватили, — догадался я, — Поэтому и взял с собой это дерьмо. И, если я правильно всё понял, сегодняшнее сборище касается Корень-Зрищина. Я думаю, что сынки знати решили не терять времени даром и посвятить Корень-Зрищина в свою элитную ложу. В принципе, логично, Корень-Зрищин же теперь князь и сын самого канцлера.

— А мы что будем делать? — обеспокоенно спросил Шаманов.

— В смысле? — удивился я, — Ну, сам посуди, Огневич валяется без чувств, так что принять в ложу уже никого не сможет. А значит, я должен буду его заменить. Я отправлюсь сейчас к Корень-Зрищину и посвящу его в масоны, да так, что он надолго запомнит это посвящение, я уверен.

— А мне что делать?

— А ты, Акалу, иди и спрячь корону.

— Опять? — грустно вздохнул Акалу, — Мы же её только что откопали! И опять прятать?

— А что ты с ней собрался делать? — парировал я, — Час ночи на дворе, боюсь, что все скупщики краденых Императорских корон сейчас спят. Так что до утра мы её продать не сможем. А носить её я не намерен, хотя она мне и определенно идёт.

Ты, главное, никому на глаза не попадайся и не возвращайся в нашу комнату. Я уверен, что по Галерее уже рыщет Глубина, который тоже очень хочет эту корону. А Огневич-старший сейчас оклемается и будет обыскивать парк и Лицей. Так что осторожнее, Акалу, смотри в оба.

Я отдал корону Шаманову, а сам надел вместо неё черный колпак, прямо поверх маски Отрепьева, а еще накинул масонский балахон.

Из парка я вышел прямо через главные ворота.

Дело в том, что нужное мне сейчас историческое здание Лицея, пристроенное ко дворцу, располагалось уже за пределами парка, возле переулка, того самого, где я храбро защищал лавку голландца.

Было около часа ночи, в отличие от Лицея, где продолжалась суматоха, город спал и видел сны. На нужную мне пристройку, где теперь обитал Корень-Зрищин, паника пока что тоже не перекинулась.

Казаки, дежурившие на входе в парк, удивленно уставились на меня, но ворота открыли. Видимо, мой колпак и балахон их успешно обманули, и они приняли меня за младшего Огневича.

Я величаво вышел из парка, тем более что трудно ходить невеличаво, когда на тебе ритуальное одеяние.

Потом я поднялся по ступенькам на крыльцо исторического здания Лицея, и казак у дверей вежливо открыл мне дверь. Я ощущал себя героем фильма Кубрика «С широко закрытыми глазами», не меньше.

Оказавшись внутри пристройки, я убедился, что понятия не имею, куда идти. Но долго раздумывать мне было некогда, поэтому я просто пошёл вверх по главной лестнице, устланной зеленым ковром.

На первом этаже не было никого, на втором торчали казаки и мыли пол две крепостные девки, а вот на третьем я увидел в коридоре старых знакомых.

Знакомых было сразу трое — Псобчакова, Оживлялов и Медведянский. Медведь при Медведянском имелся и явно новый — злой, черный и огромный.

Кроме этой компании тут же в коридоре стояло восемь казаков с автоматами и незнакомый мне молодой маг-второкурсник. Второкурсник был мрачным и бледным парнем, на клановом гербе у него помещалось изображение пылающего шара. То ли Солнце, то ли комета без хвоста, а может и просто фаерболл.

Мда.

Я понял, что я, пожалуй, погорячился, когда пришёл сюда.

Четверо магов, вдвое больше казаков и медведь. Охрану Корень-Зрищину выставили — моё почтение.

Впрочем, хрен с ней, с охраной. На мне все еще балахон и колпак-маска Огневича, так что если всё сделаю правильно — обойдёмся без боя.

Придав себе пафосно-безразличный вид, я уверенно и неспешно двинулся по коридору. Вскоре я увидел небольшую дубовую дверь с золоченой табличкой:

«В этой комнате в 1811–1816 годах во время своего обучения в Лицее жил поэт Александр Сергеевич Пушкин».

А теперь тут живёт Корень-Зрищин, и при этом неплохо охраняется. Я сильно сомневался, что во время пребывания здесь Александра Сергеевича у его дверей торчал десяток вооруженных казаков, так что Корень-Зрищин в некотором смысле даже превзошёл поэта.

Я уже почти подошёл к дверям с табличкой, казаки почтительно расступились передо мной.

— Ты чё так рано? — нахмурился Медведянский.

Я не отвечал. А как я могу ответить? Я, конечно, могу пробасить что-нибудь в ответ, но выйдет наверняка фальшиво, скопировать густейший бас младшего Огневича не смогли бы даже лучшие пародисты из телепередачи «Аншлаг». Так что придется мне помолчать.

Парень с огненным шаром на клановом гербе тем временем поднял вверх два сложенных пальца, а потом быстро опустил их. Движение было быстрым, едва заметным, но явно что-то означало. Что-то нехорошее для меня лично.