Во все Имперские. Том 4. Петербург (СИ) - Беренцев Альберт. Страница 26

Уже теряя сознание, я кастанул второе заклинание Корень-Зрищина, то, которое позволяло видеть духовные недостатки.

Эффект этого заклинания оказался оглушительным, я узрел такой кошмар, что даже чуть взбодрился. Людоедов, как и ожидалось, весь состоял из недостатков, из чистой тьмы. В нем не осталось ничего человеческого. Не душа, а натуральное отхожее место.

С тем же успехом можно было заглядывать в душу мокрице или псу на последней стадии бешенства.

Но было и кое-что еще… Самая высокая концентрация тьмы находилась у Людоедова чуть ниже сердца, там где у магов располагается древосток. Царь из моей головы еще называл его «вложкой». Вот эта чакра у Людоедова была не просто темной, там крутились настоящие вихри чего-то неотмирного и очень злого.

И ни одна пуля древосток людоеда не задела…

Я собрался и из последних сил активировал мою почти что иссякшую ауру, а потом проткнул древосток Людоедова пальцем.

Мой палец вошел в плоть противника на несколько сантиметров. Руку пронзила жуткая боль, но именно эта боль помогла мне получить дозу адреналина и не вырубиться.

Мой палец исчез, растворился в чистой тьме, которая наполняла древосток Людоедова, как в кислоте, вместе с костью.

Из моей кисти хлестала кровь, но хватка людоеда вдруг ослабла…

Людоедов умер за одно мгновение, совершенно беззвучно и без всяких эффектов. Просто вдруг стал трупом, которым ему уже давно положено было быть.

Я оттолкнул от себя тело монстра и рванул наверх, к спасительной поверхности Невы, к глотку воздуха…

***

На гранитную набережную я выбрался в крайне паршивом состоянии и не в лучшем настроении.

Одна рука у меня была сломана, на другой не хватало пальца. Из кишок и кисти хлестала кровь, в животе у меня все еще была пара пуль. Голова кружилась, меня вырвало водой, которой я наглотался, вперемешку с кровью.

Но ни желудок, ни сердце, ни мозг задеты не были. Я уже научился чувствовать такие вещи.

Значит, оклемаюсь, регенерирую. Ничего. Жить буду.

Только нужно отдохнуть, придти в себя. Если я сейчас брошусь искать дядю — то точно сдохну. О том, чтобы вести бой в таком состоянии, не могло быть и речи. Меня сейчас даже гимназистка развалит за пару секунд. Даже не владеющая магией.

Я тяжко повалился на гранит набережной, ощущая спиной его ледяной холод. Я сконцентрировался, направив всю мою ауру на то, чтобы быстрее и эффективнее восстановить организм.

Я созерцал уже вечерние голубые небеса, а магия тем временем лечила меня.

Где-то через пару минут палец у меня отрос, кишки зажили, пули, застрявшие в них, просто растворились.

Осталась странная едва заметная боль в желудке, а еще в голове гудело. Но я понял, что это уже не последствия боя. Это яд, полоний, которым меня траванул дядя. И вывести это дерьмо из моей крови магия не умела.

Значит, все зря. Мне все равно хана.

Я поднялся на ноги, взбежал по гранитной лестнице, которая вела на проспект, и огляделся.

Тут меня тоже, конечно же, ждал провал.

Прям передо мной тянулось вдоль набережной здание Зимнего дворца, за ним высилась громада монумента Магократии. За моей спиной были плавучий субмарина-ресторан с выбитыми иллюминаторами, Стрелка Васильевского острова и далекая Петропавловка на острове.

Справа расположился Дворцовый мост, слева — Троицкий. Вдали возносились к небесам небоскребы, которыми был зажат со всех сторон Центральный район.

На набережной торчала толпа в сотню магократов, которые с интересом разглядывали ресторан. Часть из них, видимо, убежала из трактира, когда началась заварушка, а другая часть просто остановилась поглядеть, что происходит. Еще на набережной было припарковано несколько дорогих авто. И всё. Никаких следов дяди.

В том, что этот ублюдок не утонул, я был уверен на сто процентов. Дядя, в отличие от меня, ранен не был, кроме того был забаффан пилюлей и летал на ауре со скоростью кометы.

Явно сбежал. И теперь был где-то далеко.

И что я теперь скажу куратору? Этот ворон же меня уроет. Он обещал мне проблемы, если я не схвачу дядю, причем серьезные…

Но рассуждать об этом мне было некогда, ко мне уже спешили двое молодых людей, с автоматами и в синих мундирах.

Через мгновение автоматы уже были направлены мне в голову.

— Эй, магократия вообще-то выше закона, — напомнил я молодым людям.

— Да, — кивнул один, — Но Охранное отделение — носители воли самого Государя. А он выше магократии.

Автоматчик постучал себя по груди мундира, где располагался стальной жетон. На жетоне были изображены скрещенные швабра и бутылка — знак Охранки.

Вот блин.

Глава 81. Белый кот

«Босс!

Нами был схвачен странный человек, молодой парень, по виду нищеброд. Пытался перелезть забор и проникнуть в Специальное отделение социально опасных больных нашей Кащенки.

Про то, что забор под напряжением, этот чел явно был не в курсе. Так что током его норм шибануло. А потом мы его с пацанами еще отделали от души.

Вот только он оказался магократом. Причем, говорит — зовут его Александр Пушкин, лол.

Как поэта, ага.

Че с ним делать-то? Сдать в Охранку? Так вроде неудобно. Род-то древний, хоть и нищий.»

ОТВЕТ:

«Зачем он лез-то? В дурку захотел? Вышвырните его вон, да и всё.»

— Слушайте, бойцы, а вы видели тут черноусого? — спросил я у наставивших на меня автоматы агентов Охранки, — Этот ублюдок пару минут назад из иллюминатора вылетел. Башка у него седая, а усы черные. А еще он постоянно лыбу давит…

— Вопросы тут задаете не вы, — осадил меня автоматчик.

— А кто? Ты что ли?

— Нет, — мотнул головой боец, — Вот он.

Агент Охранки указал на люк ресторана-субмарины. Оттуда как раз вылез полицейский генерал, тот самый, который до последнего наблюдал за нашим побоищем и вызвал подкрепление.

Генерал был до крайности усат и еще больше толст, так что в люк, игравший роль входа в ресторан, едва пролезал. Следом за генералом из люка полезли, как муравьи из муравейника, полицейские-автоматчики, те самые, пули которых я вынужден был растворять в собственных кишках.

Двое автоматчиков тащили Шаманова.

Остекленяющее заклинание, которое наложил на Акалу Людоедов, развеялось со смертью людоеда. Но та часть ноги, которая у Шаманова отклололась, пока он был наполовину хрустальным, даже сейчас отсутствовала. Из культи Шаманова хлестала кровь, но вокруг раны уже крутилась серебряная аура эскимоса, рана регенерировала на глазах.

Лицо Акалу, которого тащили автоматчики, было искажено гримасой боли, но к тому моменту, как Шаманова затащили на набережную, нога у моего кореша уже стала отрастать обратно.

Предпоследним из люка вылез автоматчик, тащивший белого кота.

Кот, спасший мне жизнь, выглядел непострадавшим, даже ластился к агенту, который его нес. Это было странно. Насколько я помнил, вот этого кота дядя припечатал о железную стену с такой силой, что у него все кости должны были превратиться в труху.

Самой последней из люка вылезла траванувшая меня официантка, румяная блондинка в коротком платье-тельняшке. Вид у суки был несколько виноватым.

Генерал важно прошествовал ко мне, Шаманова швырнули на асфальт рядом.

— Штабс-генерал Починяев, второй заместитель Шефа Его Величества Охранного Отделения, — недовольно представился мне владелец синего мундира, усов и огромного пуза.

— Очень приятно, — вяло ответил я, — Нагибин, Александр Петрович. Лицеист Его Величества Царскосельского Лицея.

— Да мне насрать, как тебя зовут, — ткнул в мою сторону жирным пальцем генерал, — И мне плевать, зачем вы разгромили «Золотое Днище». А знаешь, на что мне не плевать? На ресторан, который вы раскурочили. Это собственность великих князей Дубравиных, моих хороших друзей. А еще я тут обедаю каждый день. Проще говоря, вы выбрали не то место для разборок, сволочи. Так что платите сейчас же сто тысяч штрафа или отправитесь в Петропавловку…