Кевларовые парни - Михайлов Александр Георгиевич. Страница 50

Виповский зал мало чем отличался от общего. Народу — не сравнить с эпохой развитого социализма — здесь было не меньше, чем внизу. Сонная буфетчица, навалившись массивным бюстом на стойку, олицетворяла картину Репина «Не ждали» в ее шереметьевском варианте. Японский калькулятор под наманикюренными пальчиками пытался свести вчерашний кредит с утренним дебетом. Красноречивая табличка «Бар закрыт» не оставляла шансов на утренний кофе.

Лысый не стал испытывать судьбу и, плюнув на потраченные бабки за обслуживание, распахнул свой необъятный портфель. На журнальном столике появились бутылка коньяка, бумажные стаканчики. Нежнейшая лососина и дольки лимона дистанционно включили выработку желудочного сока.

— Катенька, Василь Василич, — шелестел лысый, — за ваш полет, за скорый взлет и мягкую посадку!

Бумажный стаканчик вспорхнул над поверхностью стола и, мягко коснувшись сотоварищей, опрокинулся в розовый рот тостующего.

Катенька снисходительно кивнула лысому, соблаговолив пригубить коньяк.

— Мужчина! Что вы здесь позволяете? Здесь не распивочная, а зал официальных делегаций. — Для проформы обозначила свое присутствие буфетчица.

— Ма-а-дам! — расплылся в улыбке лысый. — Нижайше извиняюсь… Товарищей вот провожаю, а без топлива что за полет?

Его глазки часто-часто заморгали, демонстрируя детскую наивность на лице стареющего прохиндея. Улыбка была настолько обезоруживающей, что блондинка весело расхохоталась, а дива за стойкой одарила его не менее обворожительной улыбкой на пяток золотых коронок.

— Меня ругают. — Буфетчица попыталась выйти из неловкого положения.

— Кто может ругать такое очарование? — изумление лысого была настолько правдоподобно, что буфетная дива махнула рукой и уткнулась в свои записи.

— Василь Василич, за наши успехи! — Вторая доза обожгла пищевод лысого. — Значит, как условились, в Мюнхене вас будет встречать Гюнтер. Он уже звонил утром в офис, справлялся о вашем прилете. Я сказал, что все идет по плану. Для вас заказаны номера в отеле «Метрополь». Для Катеньки, уж вы не обессудьте, Василь Василич, апартаменты. Вы помните этот отель — он в центре, недалеко от вокзала.

По московским меркам четырехзвездный «Метрополь» был вполне приличным заведением. Единственный недостаток — близкое соседство с вокзалом и большое скопление турок и арабов в этом районе.

— Машина с водителем и сотовым телефоном на весь период вашего пребывания. Факс в офисе Гюнтера. Программа продумана до мелочей. Встречи, рауты, переговоры. Во вторник Пинакотека — музей современного искусства. Завтра прием у президента компании. Господин Шварбах надеется быть лично, во всяком случае, обещал. Документы по предстоящим переговорам — в вашем кейсе. Все оговоренные детали там учтены. Вчера в правительстве я беседовал с известным вам лицом. Он обещал всестороннюю поддержку, так что можете вести себя вполне свободно. Думаю, что в ближайшие два-три дня все решится. Квоты и лицензии будут выделены. — Толстяк поморщился: лимон был на редкость кислым.

— Я всегда веду себя свободно, — подал голос Василь Василич.

Трескотня раскрасневшегося от коньяка помощника ему уже порядком надоела. Утверждение, что пароходы провожают совсем не так, как поезда, хотя бы частично соответствовало действительности, но к проводам на воздушном флоте это вряд ли относилось. Самолеты провожают так же занудно и скучно. Провожающие уныло переминаются с ноги на ногу, не решаясь покинуть аэропорт до последнего «прости» и традиционного целования перед посадкой. Переговорив обо всем, о чем можно переговорить в последние минуты, они на разные лады повторяют фразы вроде «пишите чаще» или «как прилетишь, позвони». На исходе получаса обе стороны начинают тяготиться взаимным присутствием и, поглядывая на часы, подгоняют время. Особенно тягостными бывают минуты прощания в зале VIP, где пассажир покидает зал ожидания буквально за несколько минут до формального времени отлета.

Сейчас и Василь Василичу, и Катеньке хотелось побыстрее в самолет, где можно погрузиться в то особое состояние, которое всегда сопутствует подобным вылетам. Во времена, когда даже поездка в Монголию рассматривалась как посещение потустороннего мира, казалось, что пересечение условной черты, называемой границей, вводит тебя в новую, неведомую жизнь, лишенную привычной совковой обыденности. В салоне лайнера, как правило, царило приподнятое настроение, обусловленное принятием приличной дозы спиртного, что позволяло скоротать время полета и приготовиться к встрече с райскими кущами. Увы, в порту прилета ждал не апостол Петр, а таможенная и пограничная службы. После встречи с ними все вставало на свои места. Но пока длился полет, а привычная суетная жизнь с ее мелкими и сиюминутными проблемами отдалялась со скоростью реактивного лайнера, можно было расслабиться и дать волю чувствам.

Аэровокзальный инструктаж, который проводил сейчас подвыпивший и чуть закосевший Борис Семенович Энгельсгард, раздражал и коробил. Его ритуальная бессмысленность была очевидна и для улетающих, и для провожавшего. Цели и задачи поездки были отработаны до мелочей. Десятки факсов, множество телеграмм и телефонных переговоров… Фактически перенос двух тел на сотни километров был компенсацией за проделанную работу, и, несмотря на протокольность поездки, во время нее можно будет прилично отдохнуть, принимая заботы и внимание зарубежных хозяев как неотъемлемое должное. Чаще всего навязчивое должное.

Катенька взглянула на свои часики. До отлета оставалось чуть больше сорока минут. Борис Семенович проследил за этим взглядом.

— Скоро, скоро, господа. — Он суетливо стал упаковывать в фольгу оставшиеся от трапезы продукты. — Скоро вы сядете в самолет и ту-у-у, — воспроизвел Энгельсгард гудок паровоза «Феликс Дзержинский». — Через два-три часа вас ждет солнечный Мюнхен, рестораны, магазины. — Он покосился на невозмутимого спутника Кати, что свидетельствовало об определенной степени подпития. В трезвом состоянии обозначать тайну связи шефа и прекрасной начальницы протокольного отдела — на самом деле, конечно, тайну Полишинеля — Борис Семенович не решился бы под угрозой расстрела.

Проводы утомили Энгельсгарда еще раньше. Когда до отлета оставались минуты, Борису Семеновичу стало невмоготу. Ужасно захотелось в туалет. Первый признак крайнего нервного возбуждения.

Словно услышав его мольбы, диспетчер зала объявил о посадке.

В самолете было прохладно. Сбросив шубку, Екатерина Васильевна зябко поежилась. В салоне первого класса, кроме нее со спутником, пока не было никого. За занавеской стюардессы звенели посудой, спеша еще до взлета ублажить состоятельных пассажиров. Войдя первыми, они с Василь Василичем удобно разместились в комфортных, не в пример экономическому классу, креслах. И только сейчас Катя почувствовала, как она устала. Устала от всего. От близких, от работы, хоть и интересной, но невероятно динамичной, требующей огромных душевных и физических затрат. Откинувшись в кресле и прикрыв глаза, она думала о своем спутнике, сделавшем ей такой королевский подарок. Несколько дней в Мюнхене ей представлялись сказкой. Катя много раз бывала в Германии: работая переводчицей, она вывозила в туры различные группы. По никогда еще она не выезжала туда сама по себе, без суетливой толпы туристов, шалеющих от магазинов и изобилия товаров.

Катя понимала, что благодаря именно Василию Васильевичу она перешла в новое состояние. Шеф относился к ней не как к сотруднику, а как к человеку, способному понять его, человеку, с которым можно и посоветоваться, и расслабиться, открыть душу. Кате было безразлично, что по этому поводу говорят за ее спиной. О том, что в фирме заглазно сплетничают, она, конечно, догадывалась. Но суровый нрав руководителя быстро отучил сотрудников обсуждать что-либо «вне программы». Три таких любителя стремительно лишились своих мест.

Василь Василич был и царь, и бог, и воинский начальник. Заведенный им железный порядок не мог быть нарушен никем, и никакие заслуги в прошлом не принимались в расчет. Немногословный и на первый взгляд угрюмый глава фирмы «Рецитал» смог менее чем за полгода создать мобильный рабочий коллектив, где каждый отвечал за себя и за всех вместе.