Дело о ядах (ЛП) - Торли Эдди. Страница 37
Когда я дохожу до шести, рот герцога открывается, и гадкая смесь крови и мокроты стекает по его подбородку. Я пытаюсь повернуть его на бок, но он воет и выгибается, спина оказывается под жутким углом.
— Почему не работает? — лепечет Йоссе. Его лицо такое же бледное, как полоса лунного света под окном. Его вот-вот стошнит.
— Сработает, — я сжимаю склянку. По моим подсчетам, мужчине должна была понадобиться только половина, но я кладу его себе на колени, засовываю пузырек ему в губы и выливаю ему в рот все до последней капли.
«Ты не умрешь».
Я не знаю, думаю я об этом, шепчу это или кричу. Но в моей голове слова грохочут как гром. Я почти не знала герцога, а то, что я знала, мне не особенно нравилось, но теперь мне нужно, чтобы он жил так же уверенно, как мне нужно дышать. Мне нужно, чтобы противоядие было эффективным.
Я так крепко сжимаю рюши воротника, что они отрываются от рубашки, когда его сотрясает новая дрожь, еще более сильная. Он вертится и стонет, его кости ломаются, как от удара кнута. Его рука сжимает мое предплечье, а его ногти пронзают мою кожу, как пять крошечных лезвий. Они режут все глубже и глубже, пока внезапно давление не исчезает. Его ноги дергаются в последний раз, и он застывает. Растягивается у меня на коленях.
Я трясу его, хотя знаю, что это бесполезно. Я трясу его, в то время как другие жуткие, кровоточащие лица мелькают в моей голове: Король-Солнце, мадам де Монтеспан, герцог де Вандом и его люди.
Сколько еще?
Я скулю в тыльную сторону ладони, и герцог соскальзывает с моих колен. Его вялая щека прижимается к полу.
— Это должно было сработать. Почему не сработало? — я не знаю, говорю я с герцогом, с Йоссе или с собой, но слова льются из меня, как кровь изо рта герцога. Обливают меня, и я дрожу, раскачиваюсь вперед и назад, прижав ладони к глазам.
Вытяжки из оленьего рога, камфоры и крепкого соляного раствора. Сваренные на медленном огне пять часов и пропущенные через сито. Я мысленно пересматриваю рецепт снова и снова.
Я все сделала правильно.
— Мира? — Йоссе касается моей руки, но я не отвечаю. — Нам нужно идти. Здесь мы больше ничего не можем сделать.
Я склоняюсь над телом герцога, как стервятник. Это еще не все. Я смогу сделать больше. Если бы я только могла…
Что? Я могу быть алхимиком, но у меня нет эликсира жизни или панацеи. Я даже не могу сварить достойное противоядие. Я неудачница. Позор.
Йоссе умоляет, подталкивает и толкает, но я сижу на полу, мои юбки впитывают кровь герцога Люксембургского, пока Йоссе не теряет терпение. Бормоча ругательства, он приседает рядом со мной и кладет руки мне на спину и под мои руки.
— Я не веду себя неприлично. Я просто помогаю тебе встать.
Я не могу двигаться и отбиваться. Он поднимает меня с пола, и я прислоняюсь к его боку, спотыкаюсь, пока он ведет меня по коридору. Какая-то далекая, далекая часть меня огорчена, но та часть меня, которая не смогла спасти герцога, слишком пуста, чтобы думать об этом.
16
ЙОССЕ
Мирабель ощущается как труп в моих руках — словно она умерла от Яда Змеи. Ее стеклянные глаза смотрят в пустоту. Ее руки висят, свинцовые, раскачиваются, пока я спускаюсь по лестнице и иду в сад.
Я переношу ее через стену и веду по улице. Все время она будто идет во мне. Я кашляю и поглядываю на нее каждые несколько минут, прося ее этим посмотреть на меня. Я не знаю, что сказать, но какой-то признак жизни успокоил бы меня. Она выглядит хрупкой, как осиное гнездо. Опустошенная горем.
Начинает капать легкий дождь, и я опускаю шляпу ниже, чтобы прикрыть лицо. Мирабель делает обратное, запрокидывая голову, так что струйки воды стекают по ее щекам. Они почти похожи на слезы.
— Ты не должна быть такой строгой к себе, — выпаливаю я, когда больше не могу терпеть молчание. — Ты спасла множество людей. Подумай о бедных на дю Темпл и о больных в Отель-Дьё. Это всего лишь небольшая неудача.
— Небольшая неудача? — кричит она, оборачиваясь. Мы оба вздрагиваем и смотрим на дорогу. Она подходит ближе и продолжает яростным шепотом. — Как ты можешь так говорить, когда видел, на что способна моя мама? То хорошее, что мы сделали, не имеет значения. Этого недостаточно.
— Так мы сделаем больше…
— Я не могу больше, — ее голос срывается на словах «не могу». — Мой отец верил, что я стану великим алхимиком, но я не могу даже сварить простое противоядие.
— Противоядие от Яда Змеи — непростое дело! Ты сама так сказала.
— Забудь все, что я сказала. Понятия не имею, о чем говорю, — она бросается вперед, ее кулаки сжаты по бокам, и мне становится легче дышать, когда я бегу, чтобы догнать ее. Возможно, я не утешил ее, но гнев лучше, чем пустое ничто.
Гнев означает, что она не сдалась.
Наконец-то в поле зрения появляется магазин шляп. Я с трудом тащу тело, почти истекая слюной при мысли о моей куче обрывков. Мое тело кажется безвольным, как фазан без костей, и я собираюсь провалиться в дверь и проспать несколько дней, но что-то хрустит под моими ботинками, когда я поднимаюсь по ступенькам. Я смотрю, щурясь, сквозь тени на то, что кажется крошечными кусочками потрескавшейся белой краски. Мирабель тянется к двери, когда я понимаю, откуда взялась краска. Я бросаю руку, чтобы остановить ее.
— Нет!
— Клянусь честью отца, если ты попытаешься…
Я прижимаю палец к своим губам и указываю на коричневую дыру в центре перемычки двери, потом на краску, будто снег покрывшую ступени.
— Кто-то внутри, — я с трудом могу пройти в дверь, не потревожив старую краску, так что тот, кто вошел, выше меня и все еще внутри, иначе он смел бы ногами крошку краски.
Мирабель белеет, и мы отступаем, смотрим на магазин. Он выглядит так же, как когда мы ушли — почерневшие окна, забитые досками, плотно закрытая дверь. Но крошка краски кричит: «Не ходите дальше».
— Жди там, — я указываю на переулок между магазином шляп и игорным домом.
Мирабель скрещивает руки.
— Мне не нужна твоя защита.
— Я этого и не говорил. Но я послушался тебя на дю Темпл и Отель-Дьё. Теперь твоя очередь слушаться.
Мирабель хмурится, но подчиняется.
Как только она безопасно скрыта, я вытаскиваю кинжал из ботинка и двигаюсь к двери. Скорее всего, бродяга решил укрыться в заброшенном магазине. Не о чем переживать. Или это патруль Теневого Общества. А если это Ла Вуазен? Или Лесаж?
Трепет пробегает по мне. От ужаса, да, но и от жуткого голода. От горящей надежды, что это кто-то из них. Мои кости жаждут мести — за Ризенду, которая приняла удар за меня. За моих сестер, которые заслуживают жизни под солнцем. За Мирабель, которую отвергли и бросили врагам. И за моего отца — хоть мне больно это признавать — у которого никогда не будет шанса увидеть во мне что-то, кроме бастарда.
Я расправляю плечи и ударяю ногой по двери.
Я так стремлюсь найти Ла Вуазен, окутанную ее плащом двуглавого орла, что не сразу понимаю, кто стоит передо мной.
— Дегре? — паника выводит меня из равновесия, и мой кинжал с грохотом падает на пол.
— Ты знал, что, в конце концов, я найду тебя, — его голос льдом распространяется под моей кожей, и я отступаю. Он стоит в центре комнаты, широко расставив ноги, скрестив руки на другой маскировке — на этот раз рваной коричневой рясе священника.