В слепой темноте (СИ) - Янг Энни. Страница 37

После громких тостов и вручения подарков, наша компания плавно перетекает в просторное помещение хозяйской библиотеки.

— Мария недавно, вот буквально этим летом окончила университет, теперь она полноценный филолог и ценный помощник в моей книжной обители. Я вот начал перестановку книг на днях, хочу внести кое-какие изменения, пару шкафов дополнительных прикупил, так она, маленькая, юркая госпожа, помогает мне с расстановкой изданий на полках… — сидя в кресле, сообщает Николай, но я не дослушиваю, немедля ступаю к многочисленным стеллажам, сверху до низу забитые пахнущей старой бумагой художественной литературой. Прекрасный мир в одной комнате, чего еще можно желать? Наверное, не следовало лишать себя большинства книг. Да, они о любви, но… о чужой. Это естественно, что люди пишут о любви, говорят о любви и испытывают это самое чувство. Неправильно — пытаться от нее отгородиться. Она есть везде. Она вокруг. Она живет в людях, ею дышат, словно воздухом. Неизбежно, не так ли? Вот и я наконец-то это осознаю. Осознаю, что любовь должна быть в этом мире, иначе… нет смысла, нет человека.

Тогда неужели меня нет? Кто я теперь? И где себя искать? Что я делаю не так? В какую сторону двигаться? К любви? Нет, там больно, тогда куда?

Мои пальцы замирают на одной из тяжеленных английских томов, я сглатываю ядовитый ком в горле и поспешно оглядываюсь. Нет, никто не заметил мой отстраненный вид, никому нет до меня дела, все о чем-то оживленно говорят, это хорошо.

Что со мной? Боже, я потерялась! Не знаю, куда идти!

Прекращай паниковать, Алекс! Не смей думать о чем-то подобном. Оставайся такой же холодной, какой была до сих пор. Не надо возвращаться! Слышишь?! Не надо!

Я выныриваю из этого тревожного состояния и делаю глубокий вдох, чтобы привести чувства в порядок. И есть ли эти самые чувства? Чтобы убедиться, затаив дыхание, вновь прислушиваюсь к себе и… всё правильно, ничего не обнаруживаю.

Отмираю и отхожу к окну, поднимаю глаза к небу. Ясному ночному небу с россыпью мелких чарующих звезд.

Не знаю, сколько я так стояла и завороженно сверлила неотрывным взглядом ночь за стеклом, но вдруг сзади подходит Николай Геннадьевич, и я невольно вздрагиваю, ощутив чужое касание на плече.

— Александра, я наблюдал за вами весь вечер. И наконец понял, что с вами не так, — серьезно заявляет мужчина, встав подле меня. — Вас отчего-то покинула жизнь, не поймите меня неправильно.

— Жизнь? — Я бы смутилась, будь этот разговор часа… полтора назад, когда я металась в сомнениях, но сейчас я лишь равнодушно вскидываю бровь, выражая легкую наигранную заинтересованность.

— Да, ваши глаза потускнели, — замечает хозяин особняка. Что там Миша говорил о боли в глазах? Что ее видят все неравнодушные? — Отчего, не расскажете? — делает мягкую попытку меня разговорить, но я не даюсь.

— Простите, но вы ошиблись, со мной всё хорошо. Я чувствую себя прекрасно, — нарочито жизнерадостным тоном заявляю я. — Но я ценю вашу заботу, вашу участливость, благодарю. Однако сегодня ваш день, и это остальным, в том числе и мне, следовало бы проявить элементарную вежливость и поинтересоваться у вас, как вы, как ваше здоровье, нравится ли вам общество, собравшееся здесь в такой радостный для вас день. Может, мы все вам уже давным-давно наскучили, а вы настолько добры и тактичны, что никогда нам об этом и не скажете, — я все превращаю в шутку. И да, как и следовало ожидать, Николай улыбается и больше не заговаривает на ту, неприятную для меня тему. Мы говорим о литературе, об Англии, о Марии, которая, оказывается, замужем, но увы — похоже, собирается разводиться. Должно быть, у нее за плечами непростая история. Я вспоминаю шрам на скуле и интуитивно прикладываю этот факт к разводу. Не может же быть, что бы она… Забудь, Алекс, не твое это дело!

Спокойно рассуждающий на тему Англии двадцатого века, Николай вдруг спотыкается на слове и, едва не выругавшись, выдает:

— Совсем забыл, Александра, вас просил зайти в фотолабораторию ваш дед. Еще четверть часа назад. Не знаю, зачем, но говорил, чтобы вы там его нашли.

— А он разве не здесь? — Я оглядываю библиотеку, но деда не нахожу. Замечаю читающих в соседних креслах Марию с Софией, но больше никого. — А где…

Игоря тоже нет.

— Вы правы, все рассыпались по дому, как муравьи. Игорь полчаса назад отлучился по случаю важного звонка из Италии, с тех пор вот не появлялся. А дед ваш час исследовал все имеющиеся в доме комнаты, остановился в фотолаборатории. Весьма интересная личность, — усмехается он, — неординарная. Такие как Лев мне весьма импонируют, с ними никогда не бывает скучно.

— Так вы нашли общий язык? — понимающе киваю я, не спеша уходить. Подождет дед, ничего с ним не станется.

— А разве могло быть иначе? — с преувеличенным удивлением. — Лев, как вы и предупреждали в прошлом году, никого не может оставить равнодушным. Такова его натура. И он без сомнения внушает уважение и производит весьма положительное впечатление. Хороший человек. А, как вы уже знаете, на хороших людей у меня чутье. И сразу отвечу на интересующий вас вопрос. На данный момент в этом доме собрались исключительно хорошие и порядочные люди. Я счастлив быть окружен такими друзьями.

— Я рада это слышать, — искреннее говорю я.

— Ну идите же, не заставляйте деда ждать, — поторапливает меня Николай, и я, попрощавшись, иду искать деда.

— Деда? — Я с опаской вхожу в темную, подернутую красным маревом комнату. Под алым фонарем висят черно-белые фотографии, зажатые прищепкой на веревках-лесках, что крест-накрест протянуты высоко над столом. На стеклянной поверхности длинной столешницы размещены четыре кювета со специализированными химическими растворами для проявления фотопленок и водой. — Ты здесь?

Я делаю шаг и внезапно дверь за мной закрывается. В ту же секунду срываюсь назад к двери и звонко колочу по ней ладонью.

— Эй! Что за шутки?! Выпустите меня немедленно! — нет, не с испугом, а с яростью восклицаю я. Кто посмел вообще меня тут закрыть?!

Поняв, что за дверью никого уже нет, я сердито разворачиваюсь и, напоследок гневно пнув ногой назад, в крепкую, надо сказать, дверь, я отхожу от нее и за неимением другой деятельности от скуки начинаю рассматривать снимки.

Что это? Как… Когда?! В какое время они были сделаны?! И как я не заметила фотографа?

На всех фотографиях я. Задумчивая. Хмурая. Спокойная. Где-то в расфокусе, где-то поджимаю губы, где-то просто смотрю на кого-то. И везде — ни о чем не подозревающая. Чьих рук эти работы?

Я медленно изучаю каждый снимок, останавливаясь сначала возле одной, потом у другой, подолгу всматриваюсь в свое несчастное — даже удивительно, как фотографии могут передать смотрителю подлинное настроение души, — но в то же время "закрытое" лицо.

Вдруг краем глаза улавливаю шевеление и стремительно поворачиваюсь к источнику тихого звука. Мычит, кажется. Кто здесь может мычать, интересно?

Крадучись, подбираюсь к темному углу, где, помнится, стояло одинокое кресло, глубокое, но слегка жестковатое. Зрение постепенно привыкает видеть в темноте, и я ошеломленно замираю.

— Игорь? — не веря глазам, выдыхаю я, затем подаюсь вперед, чтобы лучше рассмотреть лицо. — Что ты… кто тебя так? — Я немедленно вытаскиваю из его рта кляп, и в следующую секунду он просит совершенно спокойным голосом:

— Помоги мне развязать руки, и тогда я уже сам смогу развязать себе ноги.

Я открываю и закрываю рот, не находя, что сказать. Но пообещав себе подумать о нелепости и странности происходящего позже, без лишних слов приступаю к освобождению пленника.

— Алекс, что ты здесь делаешь? — вполне закономерный вопрос.

— Николай Геннадьевич сказал, что дед здесь и ждет меня. Зачем — не сказал, — пожимаю плечами.

— Ясно, — понятливо тянет он, на какое-то короткое время задумавшись. — Всё, спасибо, дальше я сам, — и уже свободные руки шустро и почти без труда развязывают обвитую вокруг сильных ног змейку-веревку.