Клянусь, это любовь была... - Камсар Алекс. Страница 43

Утром он просыпается помятым, слабым, но без температуры. Мы спешим на соревнования. Я, как и было задумано, выбываю из соревнований, а он, собрав все силы, пробивается дальше…

Ровно в двенадцать она уже стоит у почты. Она никогда не опаздывает… Мы не обнимаемся, не целуемся, как это делают при встрече наши ровесники. Я не говорю, как по ней скучал, как переживал, боялся, что больше ее не увижу. Она не говорит, что очень рада этой встрече. Она смотрит на меня с восхищением, ее глаза сияют.

— Что будем делать? — спрашивает она.

— Пойдем к нам в гостиницу, — говорю я, избегая ее взгляда.

— А там кто-нибудь есть?

— Кроме нас, никого…

По дороге мы заходим в небольшое кафе и пьем, по ее совету, очень вкусный напиток из вина и меда. В гостиницу мы приходим в хорошем настроении. Вначале мы сидим в номере и болтаем о всяких мелочах. Потом я беру ее за руку и смотрю в ее огромные, красивые глаза, в которых столько нежности, а сейчас и столько желания… Сердце бешено бьется в груди, руки дрожат. Я почему-то боюсь что-то испортить, что-то сломать. Мобилизовав всю свою смелость, я робко обнимаю ее и начинаю целовать. Она вспыхивает как огонь и от этого становится еще красивее. Я снимаю с нее свитер и запутываюсь во множестве пуговиц ее красной причудливой блузки. Руки еще сильнее дрожат. Тогда, на чердаке дома, я понимал, что есть определенная грань, дальше которой мне переступать нельзя, иначе ее потеряю. Теперь в этой красивой уютной комнате, где нам никто не мог помешать, я начинаю понимать, что она ждет от меня более смелых поступков. Может быть, поэтому я не могу смотреть ей в глаза, и голос мой стал каким-то хриплым, а слова, которые я произношу, почти лишены смысла? Проклятая блузка не сдается. Я еще больше запутываюсь.

— Чего ты хочешь? — спрашивает она едва слышным дрожащим голосом.

— Я хочу, чтобы ты разделась, — говорю я, снова избегая ее взгляда.

— Отвернись.

Я отворачиваюсь, и секунды тянутся, как вечность. Наконец сзади уже не слышны характерные звуки снимаемой одежды…

Я поворачиваюсь. Она сидит обнаженная на кровати. Невольно я оглядываю ее сверху вниз. Она неловко закрывается одеялом и краснеет, как красная гвоздика. Я подхожу к ней и глажу ее волосы, она обнимает меня. Я смотрю в ее глаза, прижимаю ее к себе, и все смешивается в безудержном порыве нежности, ласки, страсти…

Вечером приходит мой друг. Он выложил на этих соревнованиях все силы и выступил хорошо. Сейчас он выглядит, как выжатый лимон. У него снова поднялась температура. Единственное, чего он сейчас хочет, — лечь в постель и заснуть.

Мы с ней уходим из гостиницы. До отхода ее поезда еще достаточно времени. Я вижу, я чувствую, что что-то начинает ее тревожить. Что-то такое, чего раньше не было. Я не понимаю причину этого «чего-то», хотя я видел след крови на простынях и понял, что она в этот день стала женщиной. Однако ей не было больно, в этом я уверен. Потом, много лет спустя, я узнаю, что эти часы своей жизни женщина запоминает на всю жизнь и что очень часто этот день для нее в психологическом плане один из самых тяжелых…

Она молчит, молчу и я. Уже темно. Мы гуляем по спокойным заснеженным дворам и выходим на слабо освещенную спортивную площадку какой-то школы.

— Не уезжай, — говорит она и смотрит так, что у меня внутри все переворачивается.

— Это невозможно, — говорю я, пряча глаза. — Где я останусь? Что я буду здесь делать?

— Ты же умный, сильный. Ты ведь что-нибудь придумаешь…

— Я уже придумал. Понимаешь, я должен окончить университет, поступить в аспирантуру… Я должен…

— Оставайся, — говорит она и смотрит на меня так, что я понимаю, что уже готов сдаться.

Слушай, — говорю я ей, — давай поиграем в интересную игру — «ловитки» называется. Вот видишь, какая здесь маленькая площадка. Так вот, выйти за ее пределы я не имею права. Если ты сможешь меня поймать, значит, я остаюсь. Договорились?

— Хорошо, — смеется она, — я согласна. Можно начать?

— Да, — говорю я, совершенно уверенный, что поймать меня ей не удастся. Как-никак я спортсмен и нахожусь в прекрасной форме. Но я ошибся. Она делает мгновенный рывок и быстро меня догоняет.

— Нет-нет, это не считается, — протестую я, — дистанция между нами была слишком короткая. Давай снова.

Мы начинаем все снова. На этот раз я уже начеку. Я делаю быстрые рывки, обманные движения и постоянно ускользаю от ее рук. Если и было это игрой, то игрой очень жестокой. Скоро она останавливается и, тяжело дыша, выговаривает:

— Я больше не могу, не мо-гу…

После этого она долго приходит в себя. Я молчу. Мы снова идем по заснеженным темным дворам.

— А если я забеременею? — спрашивает она.

— Ну, тогда мы поженимся и все, — говорю я, почему-то абсолютно уверенный, что с ней этого не случится…

Через час мы уже стоим на вокзале и ждем электропоезда, который идет в город М. У нее настроение упало еще ниже. Я боюсь, что она заплачет, и тогда я тоже окончательно скисну.

— Ты знаешь, — говорит она мне, — вчера по радио передавали какую-то сказку. Я услышала только конец. Сказка такая необычная… грустная какая-то. Там мальчик жил на маленькой планете, и у него была роза. Потом он встретил лису и приручил ее. Она потом мальчику сказала: «Мы в ответе за тех, кого приручили»… Ты понимаешь… в ответе…

— Не правда, — почему-то сильно возмущаюсь я, — это не сказка, а это… рассказ Антуана де Сент-Экзюпери «Маленький принц».

— А какая разница? — удивляется она.

Сказать ей, что она нашла очень точную формулировку того, что я сам понимаю, но в чем не хочу признаться даже самому себе; признаться в том, что себя чувствую подлым, гадким, мерзким, я не могу.

Тут подходит электропоезд, и я начинаю понимать, что нам не избежать душераздирающей сцены прощания. Прощания, которое каждый раз обещает быть последним. Но на этот раз события развиваются по другому сценарию. Какой-то пьяный здоровяк проходит мимо и нарочно меня толкает. Я мгновенно вспыхиваю и говорю ему пару «ласковых» слов. Это ему явно не нравится, и он, ругаясь, идет на меня. Кажется, что драка неизбежна. Меня это полностью устраивает, появляется внезапная возможность на ком-то сорвать душащую меня злость, причина которой, наверное, неуважение к самому себе. Но тут она вскрикивает и, крепко обняв меня, тащит в сторону. Мой противник быстро оценивает ситуацию. «Жених и невеста!» — кричит он вслед и, криво улыбаясь, идет прочь.

Что касается меня, то от ее прикосновения у меня возникают совершенно другие желания… Но по радиосети звучит объявление, что электропоезд отправляется через две минуты. Он последний сегодня. Она отпускает меня и бежит к поезду.

— Напиши! — кричит она мне.

Двери закрываются, и электропоезд постепенно набирает ход. Я бегу за ее вагоном и кричу:

— Я вернусь! Вернусь! Верну-у-сь…

…Вернулся я через год. За этот год со мной произошли большие изменения. Я окончил университет и по распределению попал на работу в такое жуткое место, где мне ничего хорошего не светило. Как выяснилось, в этой новой для меня жизни шла жестокая борьба за выживание, и у меня не было ни соответствующих навыков, ни стремления их приобрести. Я уже не летал в облаках, но и не смирился с той серостью и убогостью, которые были уготованы мне, как я сначала думал, случаем, но потом оказалось — судьбой. С другой стороны, я возмужал, стал опытнее и спокойнее в отношениях с женщинами, и это сразу дало ощутимые результаты. Я уже твердо знал, что привлекателен для женщин, и успешно этим пользовался.

Мы с ней снова встретились у почты. Она тоже изменилась. Красивее выглядела, увереннее держалась. Мы гуляли по хорошо знакомым улицам, и я рассказывал о своих проблемах. Она молча слушала меня. О себе она ничего не рассказывала. Да я и не спрашивал.

Потом мы пошли в гостиницу. В ту самую гостиницу, где мы с ней были год назад. У меня в то время уже появились кое-какие деньги. Я заранее все устроил, и номер в гостинице был забронирован до моего приезда. Когда мы остались вдвоем, я понял, что она по-прежнему моя, что она хочет, чтобы я целовал ее, гладил ее восхитительные волосы…