CULVER (СИ) - "sladdkova". Страница 8
Гермиона же боролась с синдромом отличницы, старалась начать спать и не видеть во сне мерзкую улыбку Беллатрисы и не слышать сладкий шепот Тома Реддла из крестража. Она не говорила об этом даже Гарри, ей было стыдно, поэтому они разбирали это на одиночных встречах с врачом. Поначалу она не могла вымолвить ни слова: стыд, такой стыд. Было очень стыдно за то, что чуть не поддалась, стыдно за свои сны, где Воланде-Морт, превращаясь в другого человека, ласкал ее тело и говорил, какая она прекрасная, и что ему плевать на ее кровь, что он ее любит, и если она присоединится к Темному Лорду, он будет просить, чтобы ее пощадили. Однажды она почти сорвалась — ее остановил лишь страх, что Поттер может с собой что-то сделать, если останется один.
Реддл много ночей подряд шептал ей то, что она хотела услышать больше всего на свете. Иногда он превращался в ее родителей, обещая, что вернет им память, иногда в Лаванду, которая признавала, что всегда завидовала Гермионе и хотела с ней дружить, и озвучивал еще много-много-много потаенных желаний, что скрывались глубоко внутри.
Они все страдали на этой войне. Кто-то больше, кто-то меньше. Абсолютно чистым не вышел никто. И ей так хотелось узнать, почему же Теодор не намекнул, что он в Ордене, почему Забини молчал, почему Панси плевалась ядом, но упорно отводила взгляд. Гермиона бы помогла — не важно как и чем, но помогла бы, а теперь на языке теплится простое «спасибо», но она никак не может подойти и сказать это.
Ей стыдно. Стыдно за то, что не верила в них. Да она даже Нотту не верила, когда тот ее вытащил с того света, а больших доказательств нельзя привести. Смущенная, она кинула взгляд в сторону слизеринского стола.
Гермиона краем глаза заметила, как с кривой улыбкой возвышается Нотт над первокурсниками, и как те благоговейно смотрят на него, и, не выдержав, тихо рассмеялась, прикрывая ладошкой рот; вот только он все равно услышал и подмигнул ей, резко взмахивая полами мантии и заставляя юных утят следовать за ним, как за мамой-уткой.
Она двинулась следом, и они уже вдвоем около кабинета зельеварения уверяли мелких, что профессор Слизнорт добрейшей души человек, и бояться его не стоит.
— Знаешь, с тобой легко работать, когда мы не ссоримся, — заговорила Гермиона первой. — Спасибо, что не бросаешь меня разгребать это все одной.
Она решила благодарить его за все мелочи — это посоветовал мистер Грин: «Просто начни благодарить людей вокруг себя, им будет приятна твоя благодарность». И Гермиона решила точно следовать указаниям: она уже поздоровалась с Панси и улыбнулась той, в ответ увидев смущенную, но тоже улыбку. Главное — начать.
Утром она и Нотт неловко встретились в гостиной, но стоило начать говорить о плане дня, как вся неловкость испарилась, оставляя за собой лишь двух старост школы, занятых работой. О поцелуе он ей тактично не напоминал. И вот теперь они вдвоем неторопливо шли на свой первый урок по Истории магии.
— Мне просто нравилось тебя выводить, ты начинаешь рычать, как маленький львенок, — улыбается, отчаянно смущая. — Но согласен, мы с тобой хорошо сработались.
Невесомо пробежался пальцем по ее руке и придержал дверь, пропуская вперед.
— Д-да, — Грейнджер опускает глаза в пол и незаметно поправляет галстук, ведь именно он, а не слова Нотта заставили ее на секунду задохнуться.
Историю магии, к сожалению, все так же преподает профессор Биннс, и все невольно закрывают глаза от уныния. Гермиона сидит рядом с Невиллом, наблюдая, как Рон с Лавандой, до сих пор перевязанной, но все равно болтливой, сидят за соседней партой и активно переписываются на куске пергамента. Гермиона переводит взгляд на одноклассников, подмечая, кто чем занимается.
Невилл читает книгу о растениях Южной Америки. Луна с Джинни листают «Придиру». Гарри просто спит, подложив ладонь под щеку. Паркинсон и Забини тихо переговариваются между собой. Малфой смотрит прямо на нее.
Стоп, что? Она резко отводит взгляд обратно на свои записи и косит взгляд направо. Малфой так и сидит, даже голову повернул в ее сторону, будто хочет, чтобы она обратила на него свое внимание. Она снова переводит взгляд на него в надежде, что он скривится, прошепчет: «Грязнокровка» и отвернется. Но нет, он все так же сидит и смотрит, будто с вызовом.
«Ну же, посмотри на меня, я здесь».
Малфой уже добрые пять минут своего драгоценного времени тратит на такой идиотский прием. Вряд ли она посмотрит на него еще раз, но нет — гриффиндорская храбрость в ее крови.
Грейнджер выгибает тонкие брови с немым вопросом и наклоняет голову, мол, что?
«Да, ничего, собственно, просто пялюсь на тебя и думаю, как привлечь твое внимание, потому что план составить так и не удалось, а игра в гляделки с девушками с других факультетов всегда срабатывала».
То, что Грейнджер — не любая другая девушка с факультета становится ясно, когда она фыркает на его улыбку — ему говорили, что он красив, когда улыбается — и вовсе отворачивается от него. Вот же сука. Неужели ей не интересно, зачем он на нее смотрел?
Малфой хмурится и переводит взгляд в окно — хочется в него выброситься прямо сейчас, потому что теперь он чувствует, как смотрят на него. Нотт улыбается ему, расцветают ямочки на щеках. Ангел, блять. Медленно качает головой, будто осуждая, и подталкивает к нему пергамент.
«Зачем?»
Один единственный вопрос, на который Драко не имеет понятия, как отвечать.
«?»
Ответ не приходится долго ждать.
«Зачем смотрел?»
Малфой хмурится — изображать дебила он научился еще когда жил с Темным Лордом по соседству.
«Куда, блять? В окно?»
Он снова смотрит на Грейнджер, но она не поворачивается в ответ. Как же удобно, что за ней действительно находится окно, и можно даже не лгать. Почти.
Нотт смотрит на него еще пару секунд — Малфой чувствует, — а затем тихо выдыхает и забирает пергамент, моментально воспламеняя его в пальцах. И это невербальное «Инсендио» без палочки заставляет Драко невольно съежиться…
***
Малфой наблюдал за ней весь оставшийся день украдкой, чтобы не разозлить дракона, ревностно охраняющего свою принцессу. А охранять теперь было что — Драко разглядел.
И теперь отчаянно хотел вернуться назад во времени и не знать, не понимать, что это может значить. Его заело на ней. На чертовой Грейнджер. Хватило лишь половины дня его наблюдений, чтобы он понял Нотта. И ему это не нравилось. И плевать, что она снилась ему пару… десятков раз после Святочного бала. И что он думал о ней на пятом курсе, когда следил за деятельностью их маленького тупого отряда. И пристально наблюдал на шестом на вечерах у Слизнорта, как она бегает от Маклаггена.
Он просто наблюдал без задних мыслей. Это же заучка Грейнджер. Фу.
Абсолютно плевать, что в его снах эта заучка корчилась от боли под ним, пока он трахал ее, пораженную Круциатусом. Это просто сны. А выбирать для секса маглов с каштановыми волосами было лишь подсознательным решением. Она ему не нравилась. Точно нет. Просто она стала другой. И он заметил. Вот и все.
***
Нотт всегда думал, что у него железная выдержка. Ведь наблюдать за девушкой шесть лет и не прикасаться к ней он как-то мог… раньше. Потому что теперь этот зуд под кожей стал невыносим. Она спит в паре шагов от него, купается в той же ванне, что и он, она буквально в паре метров от Тео постоянно, и он понимает, что скоро его переклинит.
Он чувствует это.
Легкие касания стали рутиной. Придержать ее за талию на входе в Большой зал, сжать пальцы под партой, когда она о чем-то задумывается, утром пригладить ее волосы и заправить за ухо. И улыбаться ей в открытую, как раньше не мог. Улыбка, кажется, приклеилась к его лицу, привлекая слишком много внимания противоположного пола, но он терпел, потому что совсем скоро она будет стонать под ним так громко, что услышат в подземельях Слизерина. Он представлял себе миллион раз, как он войдет в нее, как она будет плакать и пищать, просить остановиться, а он, галантный джентльмен, конечно же, поцелует ее и утешит, но не остановится, пока она не сорвет голос.