Старшая школа Йокай (СИ) - Кемпф Станислав. Страница 42

— Привет, меня зовут Сон-Хо, — красавчик кивнул мне. — Я ученик третьего класса, в постановке играю Ивана-царевича.

— Привет, Сон-Хо-сэмпай, — я поздоровался в ответ. — Я Кощеев Константин. Айсонаку-сэмпай позвала меня в качестве консультанта по русским народным сказкам.

— Да, отличная идея, — согласился Сон-Хо. — Если вкратце — мы взяли концепт «Царевны-лягушки» как вариацию бродячего сюжета о заколдованной невесте…

Я смотрел на репетицию, и мне хотелось сыграть Станиславского. Они показали пару фрагментов, а потом посмотрели на мое лицо и дружно прекратили.

— Что-то не так?

Сон-Хо-сэмпай в виде Ивана-царевича был уместен: в меру героичен, в меру способен на подвиги, в меру патетичен. Неплохо. Айсонаку-сэмпай изображала Царевну-лягушку, и даже кокошник на ней выглядел органично, благодаря правильно уложенной косе не падая в неподходящий момент. Некий Минамото был, разумеется, Кощеем. Вот в последнем и находилась проблема. Не то чтобы парень, чью видовую принадлежность я не определил, играл плохо — для школьника это был весьма приличный уровень. И выглядел он достаточно кощейно, и вел себя как идейный сказочный злодей, которого гречневой лапшой не корми — дай девицу украсть и главного героя по носу щелкнуть. Но будем честны, за такую фальшивку в роли Кощея семья не постеснялась бы проклясть до седьмого колена. Родовая гордость начинала бунтовать.

— У вас злодей слишком европейский, причем с современными ценностями, — начал объяснять я. — Кощей тем и известен, что он, во-первых, чтит русские традиции, а во-вторых, бескомпромиссный и разговаривать должен в другом ключе.

— Может, тогда Сценарист-кун покажет, как правильно? — чуть иронично поинтересовался кореец. Кажется, красавчик-не-знаю-как-тебя-по-имени-кун решил не запоминать мое имя. Почти взаимно. Я бы тоже его проигнорировал, не будь он таким броским.

— Ладно, но потом не жалуйтесь, — предупредил я, откладывая сценарий.

— Опоздал ты, бака-Иван, — грохотал мой голос по сцене. Я хозяйским жестом прижал к себе теплое женское тело. — Быть теперь царевне моей невестой отныне и на веки вечные!

Кажется, я слегка перестарался и выпустил ауру, потому что все застыли. Ладно, не хотят спасать — будем на ходу импровизировать. В театральном клубе я или где.

Я подхватил слегка вскрикнувшую сэмпай на руки и сделал два шага, обозначая переход в кощеево царство. И поставил на место.

— Отныне это твой дом, красна девица. Будешь ты в нем хозяйкой, а мне женой верной.

— Но… — попыталась возразить Айсонаку.

— Иначе заточу я тебя в тереме, — я подошел совсем близко и грозно уставился в ее зеленые глаза. — И станет тебе жизнь не мила!

«Полюбишь и козла», — шепнул я совсем тихо, не зная, что еще добавить.

— Пффффф, — прыснула от смеха девушка. — Стоп сцена! Кощеев-кун, поясни с точки зрения культуроведения: это что сейчас было?

— Первый уровень ухаживаний — показать похищенной девице, что опасность ей не угрожает, — пустился я в теорию. — Цель — продемонстрировать, что Кощей не страшный маньяк-похититель, а идейный злодей и может в самоиронию. Дальше есть еще уровни.

Айсонаку задумалась.

— И что, часто срабатывало?

— А вот это семейная тайна.

— Любопытная у тебя семья, — хитро улыбнулась девушка. — И да, можешь отойти.

— А, точно.

И мы оба не заметили раздраженный взгляд бака-Ивана, то есть исполнителя главной мужской роли.

— Делайте что хотите, — прохрипело одно из еще сидящих тел. — Но чтобы это был последний визит Кощеева в текущем десятилетии. Больше я пить не могу… Великая Идзанами-сама, забери меня к себе. Лучше бы я просто умер.

— Не выйдет, — мрачно отозвался кто-то. — Кощеев-младший учится в Сайтаме. Вот приедет кощеева тещенька внучка проведать…

— И что?

— И устроят они с Идзанами-ками-сама посиделки. И вот это будет zastolie. И явка по-любому обязательна. Там-то мы и сдохнем.

— Да, лучше умереть заранее.

— Я же сказал, не выйдет. От двух богинь смерти мы точно не смоемся.

— Блжад… — повторил кто-то выученное русское ругательство и, судя по звуку, снова упал головой на стол.

Кощей Кощеевич действительно явился не утром, а по темноте, и не в понедельник, а во вторник, и еде в холодильнике настал конец. Руководство школы любезно отозвало особое распоряжение, снова разрешив посещать центр города «в квадрате, ограниченном Четвертым шоссе, железной дорогой, рекой Сиба и…» так далее.

Батя быстро уничтожал ужин. Видок у него был тот еще. Он пришел с расцарапанной физиономией, в порванной рубашке и со следами женской помады на шее. Кажется, его пытались загрызть. Или поцеловать? Или то и то одновременно?

— Вы что, еще и пили? — поморщился я от ядреного запаха перегара.

— Ах, какая женщина, — мечтательно протянул отец. — Пили, но не с ней. К нам на огонек заглянуло еще несколько личностей. Пришлось намекнуть, что дама на вечер занята, запечатывать страшного разгневанного монстра не нужно. А надо обнять и приласкать.

Я ущипнул себя за щеку. Больно мне не было. Опустил веки и легонько надавил на глазные яблоки. Когда я проморгался, батя по-прежнему был занят едой и был одет ровно в то же самое. Все-таки не иллюзия. Вот он, мой отец, прямо передо мной, живой и невредимый… после таких-то слов.

Да кощей я или не кощей? Чему я вообще удивляюсь? У него блин восемь жен!

— Поверь, Костя, я прямо с утра шел к тебе. Но тут приперлась целая делегация наиважнейших шишек и начала интересоваться, какого лешего я забыл в их тихой и мирной стране. Пришлось налаживать контакт.

— Удачно? — я не мог не поинтересоваться.

— Конечно, удачно. Они сдались уже к концу первых суток застолья. Слабаки.

Я представил себе типичную русскую попойку со знакомым мне шестируким они, каким-нибудь высокоуровневым шинигами, со всей стопкой храмовых шикигами, а также слетевшимися со всех концов Сайтамы крутыми йокаями и ками.

«Вчера пил с русскими. Чуть не умер. Сегодня снова пил с русскими. Лучше бы я вчера умер».

Подробности налаживания межнациональных отношений мне были не очень интересны.

Вернувшийся из душа Кощей Кощеевич выглядел уже по-человечески. Ни следов воскресного сражения, ни намека на вчерашнюю цистерну саке. Одежда стиралась, с холодильника сняли записку, и было потеряно всего два дня.

— Ну, Костян, — отец последний раз махнул полотенцем по волосам и сел за стол, — а теперь давай по делу. Что ты разглядел в воскресенье?

— Печати я разглядел. На лисьих хвостах. Много.

— А что тебя в них интересует?

— Я за один день изготовил четыре штуки, а потом чуть не загнулся — как назло, прямо перед промежуточными тестами, — вкратце пришлось рассказать про историю с медпунктом и сидящим там преподавателем ёго.

Экран смартфона вспыхнул подсветкой.

— Секунду.

«Открой окно». Писал Хана-кун.

Я открыл. Из темноты на стол приземлился небольшой герметично запакованный сверток. Маркером на нем было написано: «А. С. Киото»

— Спасибо! — я высунулся в окно, чтобы негромко это сказать в пустоту. С моего третьего этажа было не очень видно, но мелькнувший хвост вроде бы был длинным и безволосым.

— Но перед тем как я узнаю твой способ изготовления печатей, мне нужно кое-кого вызвать.

— Да пожалуйста, — отец уселся поудобнее и приготовился наблюдать.

Я положил пакет на пол, сосредоточился и хлопнул рукой рядом с посылкой.

— Призыв. Абэ-но Сэймэй, изобретатель печати о-фудо.

Вокруг пахнуло свежим воздухом, на фоне заскрежетали цикады. Передо мной сидел бледный призрак. Абэ-но Сэймэй был пухлощек, и его маленькие глазки с трудом меня нашли.

— Вы Абэ-но Сэймэй, великий оммедзи Киото?

— Да, — бесцветным голосом согласился тот. Ну недзуми, ну силен!

— Вы умерли в возрасте восьмидесяти четырех лет?

— Да.

— Вы изобрели технику изготовления печати о-фудо?