Великая иллюзия - Степанова Татьяна. Страница 14
И погасил фонарь.
Катя слышала, как он выдохнул.
– Для нас с вами нет препятствий. – Его изменчивый голос охрип.
Он снова включил фонарь. Пятно света заскользило по примятой траве. До них тут кто-то уже явно побывал, как и у забора, где валялась лестница. В зарослях орешника, облепивших забор с внешней стороны, был словно проложен туннель.
Они двинулись вперед. Кусты закончились небольшой поляной – дальше подмосковный лес, спускающийся к реке Липке.
На поляне валялся мусор. Они подошли, Гектор посветил фонарем.
Кукла-статуэтка из раскрашенной глины. Маленькая одалиска в шальварах и лифе с голым животом, изогнувшаяся в восточном танце.
Головка статуэтки была оторвана. Ее разбили ударом о ствол сгнившего дерева, валявшегося на поляне.
– Катя, у вас сохранился пакет от груши? – спросил Гектор. – Выверните его наизнанку. Сойдет как упаковка. Нам надо забрать одалиску и то, что от нее осталось.
На участок они не вернулись, добрались только до калитки. Гектор ее снова закрыл, даже ленту желтую полицейскую вернул на место.
– Гек, что все это означает? – По пути в Москву Катя жаждала объяснений. – Регина Гришина на момент смерти находилась в саду с кем-то, да? Такой вывод вы делаете, обнаружив лестницу, заломы веток на кустах, примятую траву и глиняную фигурку?
– Да. – Гектор кивнул. – Я сразу для себя так решил, как только понял, что чашек и блюдец в доме осталось всего пять и ложек десертных тоже пять, а не шесть. Да и бокалов для вина… Перед нами, Катя, инсценировка дилетанта – талантливая, изощренная, весьма продуманная и тщательная на первый взгляд, однако испорченная промахом с лестницей. И одалиской, на которой убийца выместил то ли ненависть свою к покойной, то ли торжество от содеянного. Да, я теперь убежден, что на момент смерти Регина Гришина находилась в саду не одна. И это не самоубийство. Ее намеренно отравили. Причем убийца терпеливо и хладнокровно ждал ее конца, он не сразу покинул сад, перебравшись через забор. Он должен был быть уверен на сто процентов, что Регина Гришина мертва. Это некто из круга ее общения, кто-то ей знакомый, которого она сама пустила к себе на участок. С кем разделила свое последнее чаепитие. Посмотрим, что еще дадут экспертизы, а их теперь предстоит Блистанову и его криминалисту немало. Но уже сейчас я могу сказать – это дело очень, очень непростое. А убийца – человек жестокий, беспощадный, хотя и не профи, а дилетант.
Глава 10. Ночной чат
В Москве на темной, освещенной прожектором парковке у музыкальной школы они расстались. Катя села в свой «Смарт».
– До завтра, – произнес Гектор. Он стоял рядом с ее машиной – без пиджака, в одной рубашке, хотя к вечеру заметно похолодало и на пыльный асфальт капали крупные капли дождя.
В словах его присутствовали одновременно и утверждение и вопрос, словно он все еще не был до конца уверен, что и дальше они будут заниматься расследованием вместе.
– До завтра, Гек, столько всего нам с вами сделать предстоит, столько узнать. – Катя улыбнулась ему, и он, напряженный и сдержанный, сразу просветлел, смягчился.
– Вы отдыхайте, я заеду за вами в десять. К этому времени я уже буду располагать какой-то информацией насчет Регины Гришиной.
– Прямо ночью начнете информацию собирать? – Катя улыбалась ему.
– Два звонка, три мейла. – Он тоже улыбался. – Ну четыре мейла и три звонка. Чего-то да узнаю о ней. Когда доберемся до Полосатова, возможно, что-то прояснится и с судмедэкспертизой. Внушим Блистанову, что дело сложное и придется по нему не отказной сочинять, а вкалывать. Ну это я беру на себя. Принуждение – мать дисциплины.
– Хорошо. – Катя завела машину. – Тогда завтра в десять.
Она вырулила с парковки, Гектор открыл ей кованые ворота пультом. Смотрел на красные габаритные огоньки маленького «Смарта».
Потом сам сел за руль внедорожника и…
Откинувшись на подголовник, закрыл глаза, расстегнул рубашку и сильно сжал грудь слева: сердце билось так, что он боялся, как бы Катя не услышала его бешеный стук.
Перед его глазами возник образ горы Аннапурны – он представлял ее себе в моменты наивысшего волнения, возбуждения, смятения чувств… Аннапурна, какой он увидел ее в первое свое путешествие в Непал, на Гималаи и в Тибет – белоснежная, сказочная на фоне вечернего неба.
Сейчас на фоне Аннапурны перед ним появился образ Кати – глаза ее, губы, брови темные вразлет, нежность, совершенство, скрытая сила – как ему представлялось в его снах во время их долгой разлуки. Катя была и прежней, и новой, он словно открывал ее для себя заново, восхищаясь каждой отдельной деталью образа. Ее не тронутые загаром руки (Катя была одета в простую белую хлопковую водолазку без рукавов и синие льняные брюки), умопомрачительная (как ему грезилось) линия шеи, подколотые густые волосы, ее пальчики на ногах с крашенными розовым лаком ногтями (на Кате были сандалии), ее плечи, он их касался… округлость груди, которую он даже и не мечтал когда-нибудь увидеть обнаженной и целовать, лаская губами…
Профиль Кати на фоне Аннапурны… Два образа сливались в один, излучая свет, внушая острую сердечную боль, неотделимую от счастья…
Взять себя в руки на этот раз было очень трудно. Он старался изо всех сил. Открыл отсек рядом с сиденьем и достал коробки таблеток, высыпал на ладонь сразу пять штук. При Кате он не хотел пить лекарства. Ему прописали их после операции – противовоспалительные препараты и снижающие риск отторжения тканей, иммунодепрессанты. Он еще не закончил свой лечебный курс. Он разом закинул таблетки в рот и запил водой из армейской фляжки.
Открыл ворота пультом и рванул домой, в Серебряный Бор, где ждали его больной отец, сиделка и горничная. По дороге он звонил по многим номерам и разговаривал по громкой связи. А на долгих светофорах писал и отсылал мейлы.
Катя, добравшись до дома, сразу распахнула в квартире, еще наполненной духотой, все окна и балкон. Дождь слабо капал, высыхая на лету.
Она скинула сандалии, вытащила из волос японскую шпильку и помотала головой, распуская волосы, которые так отросли…
Прошла в спальню, чтобы переодеться, и… опустилась на кровать. Силы покинули ее. Летний вихрь… Да какой там вихрь – торнадо, ураган…
Мысленно она возвращалась к событиям этого долгого августовского дня. Но думала не о Регине Гришиной, ее гибели и ее тайнах, а совсем, совсем о другом.
Наконец призвала на помощь всю свою сдержанность. Все свое женское умение скрывать, лавировать, не показывать вида.
Но в этот раз это было очень трудно.
Тихая радость плескалась волной в ее душе. Да и сама она вся как-то менялась – она чувствовала перемены, правда, они пока шли медленно. Но есть на свете вещи, которые не стоит подгонять, нельзя торопить.
Она была рада, что он жив и здоров. Не погиб. Не ранен. Что он вернулся и… что он пришел к ней.
Впервые в своей жизни она была ужасно рада и тому, что дело, по всей видимости, оказалось и правда сложным и им предстоит долгое запутанное расследование. Но не перспектива узнать правду о том, что случилось и кто же убийца, становилась путеводной звездой, главным движущим стимулом, а совсем, совсем иные мотивы.
Нет… Так сказала Катя самой себе строго.
Да… Так шепнул ей кто-то внутри ее нежно – кто-то новый и незнакомый.
Мраморный бюст античного воина, нареченного Гектором Троянским, преданно взирал на нее с подоконника. Катя поднялась, подошла и осторожно дотронулась до гребня его шлема. Шлемоблещущий… Ее пальцы скользнули по мраморной щеке, коснулись ключицы…
Она вспомнила, как он стоял на заборе, держа ее на руках на такой высоте.
Странно, но ее в тот миг посетило чувство, что они не свергаются вниз, а взлетают, обнявшись.
Нет… Еще строже заявила Катя самой себе.
Ты отлично знаешь, что все очень сложно. И в первую очередь надо думать о нем, а не о себе. Потому что он влюблен в тебя. Ты это знала и раньше. Но он не такой, как другие. Он особенный.