Бунтарка и Хозяин Стужи (СИ) - Чернованова Валерия М.. Страница 38

— А мы можем не говорить о нем? — сухо спросила я.

— Даже так? Он так сильно вас обидел?

— А вы как думаете? — Я невольно коснулась ошейника. — Я пытаюсь быть ему благодарна — за то, что сделал для Фабиана, но… простите, не получается. Поэтому я лучше побуду благодарной вам.

Снежный улыбнулся:

— Всегда рад помочь.

По сути, говорить нам с ним было не о чем, но мне хотелось поддержать разговор и как-то сгладить свою резкость в отношение его брата. Все-таки Бьяртмар тут вообще ни при чем, и он действительно искренне хотел помочь Фабиану. Не просто хотел. Помог.

— Как себя чувствует маркиза Ланге? — поинтересовалась я, чтобы хоть за что-то зацепиться.

— Хелена? — Бьяртмар приподнял брови, потом нахмурился. — Хелена уехала.

— В гости к отцу?

— Если честно, не представляю. — Он безразлично пожал плечами. — Мы с ней никогда не общались. С того самого дня, как она появилась в Эрнхейме и чуть не стравила Дойна с Хьяртом, я как-то не испытывал желания с ней общаться.

Что?

— Что значит: чуть не стравила? — Я нахмурилась. — Разве Хьяртан… его величество не привез ее для себя?

Бьяртмар приподнял брови:

— Разумеется, нет. Кто вам такое сказал, Ливия? Хелена приехала с родителями на летний бал и сделала все, чтобы здесь остаться. Точнее, чтобы остаться при моем правящем брате.

В этот момент я почувствовала себя очень и очень странно. Хелена мне солгала? Получается, что да.

— А Эггарт? — растерянно спросила я.

— Кто? — вот теперь Снежный нахмурился.

— Эггарт. Ее жених.

— Эггарт Ортор? Маркиз, который волочился за Хеленой? А что с ним?

— Он погиб в битве с гротхэном?

Бьяртмар покачал головой.

— Не представляю, откуда вы это взяли, Ливия. Эггарт Ортор любил женщин и приударить за каждой юбкой. Особенно выделял Хелену. Как-то спьяну он ее облапал, она пожаловалась Хьяртану, и его сослали в дальний гарнизон, пока не поумнеет. Но поумнеть он не успел, напился до ларгов и свалился с дозорной башни в свое дежурство.

Правда-правда, где же ты? Это была такая детская игра. В детстве мы играли в нее с девочками, еще когда были живы отец и мама. Надо было говорить несколько фактов, и собравшиеся должны были угадать, что из них правда, а что — ложь. При этом считалось, что, если сцепить руки за спиной и мысленно произнести: «Правда-правда, где же ты?» — это поможет тебе выиграть. Выигравший, то есть угадавший наиболее точно, получал право загадывать следующим, а еще можно было попросить у подружек себе любую куклу поиграть на день, и девочки не имели права отказать. Если не угадывал никто, те же привилегии были у загадавшей, плюс она могла продолжать игру и загадывать в следующий раз.

Я почти никогда не выигрывала, потому что попросту не умела врать.

— Подождите… так это Хелена вам наговорила?! — догадался Бьяртмар, своим восклицанием вырывая меня из мыслей.

— Да, — не стала отпираться. Да и зачем?

Сама поверила, сама дура. Даже тот факт, что я была на эмоциях, меня не оправдывает. Надо было думать своей головой.

— Перед казнью? — он поморщился, но тут же продолжил. — То есть перед наказанием вашего сводного брата. Получается, это она вас спровоцировала на то, что произошло? Ну тогда понятно, куда она делась.

Он произнес все это так быстро, что я даже не успела и слова вставить.

— Хьяртан такого точно не потерпит. Он наверняка ее отослал.

Мысли вслух Бьяртмара вырвали меня из состояния самобичевания, я вскинула голову:

— Отослал?

— Я же говорил, Ливия. Мой брат может быть жестким, но он не терпит несправедливости и провокаций. И уж тем более он не потерпит в Эрнхейме интриганку, которая манипулировала вами.

Почему-то изо всего этого я выделила «вами». С чего, спрашивается? Особенно после всего, что было. После ошейника…

Вот только теперь даже злиться на Хьяртана не получалось. Скорее, я злилась на себя, за то, что поверила. За то, что вообще побежала на ту площадь. Почему-то сейчас в своих мыслях я зашла настолько далеко, что подумала — не стал бы он убивать Душана. Он бы сам остановил «казнь».

Или мне просто хочется в это верить?

Закусив губу, отбросила все лишние мысли прочь, еще раз поблагодарила Снежного за то, что он сделал для Фабиана, а мысленно еще и за то, что просветил меня относительно Хелены, и направилась к брату.

Очень скоро Бьяртмар и Каэтан ушли, а чуть позже ушла и Дорота — она на редкость быстро освоилась в Эрнхейме, мне кажется, гораздо быстрее всех нас, и уже успела подружиться почти со всеми слугами. Что касается меня и Фабиана, мы опять сходили на прогулку в заснеженный парк. Несмотря на хрустящий от мороза снег, умудрились даже поиграть в снежки, которые едва-едва не разваливались на лету, приходилось греть их в руках, чтобы снег хоть немного становился плотнее.

Перемещаясь на сделанном для него магическом кресле, брат сиял, как солнышко, напоминая мне о тех безоблачных днях, когда были живы мама с папой, когда мы вот так же вместе ходили гулять и на ярмарку, лепили снеговиков. Глядя на него, укрывшегося от меня за беседкой, и готового забросать снежками, я невольно думала о весне. До нее еще не так близко, но сейчас, в этом парке, залитом солнцем, она словно готова была вот-вот шагнуть в Эрнхейм. Пройти между застывших в зимнем сне деревьев и аккуратно подстриженных кустарников, оживляя их, коснуться пальцами веточек, на которых набухнут почки и раскроются листья. Оставить за шлейфом своего платья сочную зеленую траву, усыпанную лепестками цветения.

Все это представилось мне так ярко, что я невольно прижала руки к груди, чувствуя заточенное внутри пламя. Солнечное, теплое — так, как никогда раньше. Этот краткий миг отозвался во мне так ярко, что я поняла: никогда его не забуду, и это чувство оставалось во мне, когда мы вернулись в замок.

Когда обедали, когда читали с Фабианом книгу о приключениях морских разбойников, и когда он заснул, а я направилась к себе.

Вошла в комнату и замерла: там вовсю хозяйничали трое служанок. Одна — хорошо мне знакомая, которая постоянно у меня появлялась. Именно она осторожно устанавливала манекен с платьем, другие, завидев меня, просто обернулись и поклонились.

— Нэри Селланд! Мы как раз собирались за вами послать.

Я изумленно вскинула брови, но задать вопрос мне не дала девушка, стоявшая у манекена.

— Ваше платье для праздника, нэри Селланд, — поспешила сообщить она. — Сегодня вы сопровождаете его величество на балу.

— Что? — переспросила я, не в силах поверить в услышанное.

Служанки переглянулись: должно быть, вид у меня был более чем говорящий.

— Вы сопровождаете его величество на балу, — повторила моя постоянная горничная, разглаживая складки на платье. — А мы здесь, чтобы помочь вам подготовиться.

— Ох, нэри Селланд! — не выдержала одна из девушек. — Какая же вы счастливая!

Вторая шикнула на нее, но я только что и могла — хлопать глазами. Я чувствовала себя какой угодно: оглушенной, изумленной, шокированной, но только не счастливой. Что значит — сопровождаю на бал? В качестве кого?!

Спрашивать это у служанок было бессмысленно, я уже поняла, что здесь все решает его снежное величество, а как, почему и зачем, никого в известность не ставит. Поэтому я сделала то, что, наверное, сделала бы любая женщина на моем месте — подошла к платью поближе, чтобы его рассмотреть.

Никогда раньше я не видела такой красоты! Ни у Стеллы, ни у Арлетты, ни у богатых или зажиточных горожанок на праздниках. Выполненное из алого шелка, оно казалось легким и невесомым, ткань переливалась в лучах заходящего солнца, собирая, казалось, в себя весь его свет и полыхая, как самое настоящее пламя. Взгляд притягивали и пышные рукава-воланы, и более чем глубокое декольте.

— Красивое, — тихо сказала служанка, и было видно, что она в самом что ни на есть искреннем восхищении. Правда, девушка тут же потупилась и добавила: — К нему еще полагается белье и корсет, нэри Селланд. Их принесут чуть позже. И пояс — он уже здесь.