Ржавое золото (СИ) - Болото Алина Николаевна. Страница 26

— Нет! — сказал он, глядя прямо в глаза призрака. В зрачках Рене вспыхивали и угасали лиловые огоньки. — Я не… апчхи!

Виконт де Эй чихал добрых пять минут.

Глава 15

Фредерик Доминик Теофил мечтал о встрече с Ленивым Драконом. Но сейчас, в такой важный момент в жизни, отчего его занесло в драконью пещеру? Ведь здесь будет искать наверняка! Надо бежать, за ночь попытаться уйти как можно дальше от родительского замка, а на день понадежнее укрыться в лесу. Но его занесло в пещеру… и уходить совершенно не хотелось… Вопреки рассудку он чувствовал себя здесь в безопасности. Да, ночью сюда вряд ли сунутся, ночью в собственной погреб войти жутко! Папочка даже в подпитии туда за бутылкой не сойдет. Но утром…

Кто такой этот Фредерик Доминик Теофил, вы спрашиваете? Он — второй сын очень бедного дворянина… Имя этого семейства мы не будем тревожить, ибо род этот выжил среди всех вековых междоусобиц, эпидемий и прочих бедствий, и потомки его, точнее, потомки брата нашего героя проживают и ныне, и это люди совершенно заурядные и небогатые. А сам Фредерик Доминик Теофил уже с рождения был обречен на безбрачие. Ох, уж эти младшие отпрыски благородных семейств! И что только с ними не происходило — начнешь припоминать — столетия не хватит. А все законы майората. Правда, кое-где правили законы минората, и тогда обделенными оказывались старшие братья. А результат один — интриги, злодейство и братоубийства. И за целые королевства дрались, и за герцогства, и за баронства, и за графства… да, и просто за жалкие замки, которые в ваше время и виллой бы не посчитали, и за единственное штаны. Вот и у отца Фредерика совсем нищим было владение. Штаны, правда, у каждого были собственные, но средств едва хватало, чтобы прокормить семью, содержать трех коней да двух слуг. Впрочем, слуги были приходящими, обычными крестьянами.

Скудное наследство должно была достаться старшему сыну Гуго, а дорога младшему — в монастырь. Правда, иногда излишек отпрысков отправляли в дальние края на поиски счастья, но отец нашего Доминика решил — на службу Господу.

Надо заметить, что до поры до времени наш Теофил был ребенком тихим, не склонным к авантюрам, покорным. О своих способностях он был мнения невысокого: и силой, и ростом не вышел, не то, что отец и брат! Бедняга больше не видел никаких воинов, а отец и брат комплекцией смахивали на заморского зверя гориллу. Считая себя заморышем, Фредерик смирился с участью скромного служителя Божьего и налегал на гуманитарные науки. Но… я не зря говорил: до поры до времени. Для всех нас наступает то чудесное, но опасное время, когда вдруг обнаруживается, что до той поры был слеп, глух, нечувствителен и туп. Ибо как же не замечал очарования, красоты, притягательности этого грешного, но соблазнительного мира! И Доминик стал внимать соловьям и прочим певунам, задыхаться от сладостных цветочных ароматов, цепенеть при давно знакомых, но, оказывается, несказанно гармоничных пейзажей, сочинять стихи и даже, уединяясь, петь под лютню чувствительные романсы! Вы скажите — все понятно, влюбился, знакомые симптомы. Нет, уважаемые, наш Теофил еще не влюбился, хотя сельские девки уже строили ему глазки, но выбрался из детства в юность. И вместе с телом мужал и развивался ум, и, надо отметить, развивался в очень критическом направлении.

И этот взрослеющий ум честил прежнего Фредерика отпетым дураком! Как же, этого молокососа радовали похвалы за покорность и послушание, за желание удалиться от грешного мира и отмаливать грехи. Если уж так хорошо это отречение от мирских соблазнов, то почему сами не подались в монастыри? Почему Гуго хвалят за драчливость и умение в боевых науках? Каждому, значит, свое? Кому все радости мирские, а кому прозябание и умерщвление плоти?

А плоть Фредерика оформлялась в довольно недурной облик. И, уединившись у зеркала, он размышлял: «В монастыре краса телесная презираема. Локоны не отпустишь, ноги ряса скроет… Кстати, сейчас в моде две пары чулок: нижние пурпурные, а верхние — ажурные, серебром расшитые. Красота! Подвески шелковые, с двойным бантом. Каблук в три пальца, пробковый, алый; носок несколько расширенный и обрубленный, совершенно вышли из моды носки удлиненные. На пряжках — россыпь стразов. Штаны заужены в бедрах и просторны книзу. Сапоги тугие, почти без раструба, особенно ценится белый цвет. Снова вошел в моду галун…»

Размечтался! Но, почему бы и нет? В божьей обители и уж точно скиснешь. Надо довериться судьбе и бежать! Довериться-то довериться, но следует подготовиться к встрече с грешным миром. А Доминик оружием почти не владел, ибо отец его почему-то решил, что слуги Господа лишь при помощи слова воюют с дьявольскими кознями. Посему Теофилу довелось тайком брать уроки у брата, предварительно расхвалив его ратное умение. «Мне наверняка этому никогда не научится!» — и польщенный Гуго принялся раскрывать брату секреты смертоубийственного искусства.

В общем, Фредерик готовился к побегу. Конечно, путь он свой направит к морю, туда, где бьют о грудь тверди белогривые валы, где в неизбывной тоске кличут белые чайки, где веет соленый ветер вольных просторов, где начинаются пути ко всем материкам и странам. А там, за горизонтом — острова пряностей и золота, ревущие сороковые и верные пассаты, ураганы и тайфуны, и нежные бризы… Ах, кого не манил ветер странствий! И я в свое время поддавался зову морской стихии… Не верите? Но ведь я не всегда был призраком домоседом, бесплотным болтуном, а был очень даже плотным. И плотским. Сама герцогиня Гортензия изволили заметить: «Полегче на поворотах, олух! Шлейф оторвешь!» А ведь я тогда был всего лишь восьмилетним пажом…

Итак, наш Доминик решил бежать в ближайший порт и срок наметил — конец весны. Соберет провиант, экипируется, быть может даже деньжат раздобудет и отправится на поиски счастья.

Но двинуться пришлось гораздо раньше, в совершенно не подходящие для начала приключений время — поздней осенью. В замок заехал двоюродный дядюшка, который потом направлялся в Ласский иезуитский монастырь. Отец Теофила счел это подходящей оказией, что было доведено до наиболее заинтересованной стороны только вечером, а выступать следовало ранним утром. Но, наверное, Фредерику помогал покровитель начинающих авантюристов, ибо удалось стащить на кухне пару колбас, кусок копченой козлятины, прихватить кое-что из одежды, кинжал отца и незаметно скрыться.

Конечно, беглеца хватятся, в лучшем случае, утром, в наихудшим — ночью, хотя доблестные мужи отметили встречу и предались рассуждениям на политические темы, но… капризы захмелевших непредсказуемы, вдруг им пожелается поговорить с будущим монахом?

Теофил очень торопился, бежал, когда дорога шла под уклон, но быстро темнело, а дорога к захудалому замку вела не менее захудалая и абсолютно не предназначенная для ночных путешествий.

Может быть, поэтому беглец и заблудился? Но что-то не верится, чтобы он ненароком оставил накатанную повозками дорогу и свернул на узкую пастушью тропу, да еще и перепутал спуск с подъемом. Не спохватился, когда закончился лес, сменившись кустарником, и смутно забелела перед ним громада Драконьего Утеса. И углубился в расселину, ведущую в пещеру Ленивого Дракона. Вход в пещеру когда-то был широк и высок, но уже тогда был завален и засыпал землей и щебнем, так что в пору лишь человеку да овцам пробраться. Но далее, за шлейфом осыпи, ход был в три человеческих роста высотой, а шириной — двум всадникам бок о бок проехать. Однако пещера не была глубокой: в полусотне шагов от входа, за крутым поворотом, ее запирала глухая стена. Беглец здесь укрытия не найдет, разве что пастух с небольшим стадом обретет приют в непогоду.

Фредерик прошел пещеру почти до конца — до поворота, — и было это дело большого мужества, ибо, хотя летучие мыши улетели в теплые края, барсы, тигры, львы и медведи исчезли несколько столетий назад, но по всем законам человеческой психики Доминик должен был, если не умереть от ужаса возле входа, то трепетать и обливаться холодным потом. А он спокойно отыскал подходящий камень и уселся. Даже смог заметить, что под скальный защитой не очень холодно, и воздух свеж, не настоян на запахах помета и сырости, а словно бы очищен грозой.