Ржавое золото (СИ) - Болото Алина Николаевна. Страница 9

Де Спеле спешился у ворот и рукояткой плети постучал в потемневшие дубовые створки. Удары гулко разнеслись по округе, но мрачный замок молчал.

— Матильда, у нас есть чеснок? — вдруг спросил призрак.

— У нас все есть! — гордо ответствовала запасливая хозяйка. — Что бы вы без меня делали?

— Достаньте-ка его на всякий случай и по моей команде пускайте в ход, — распорядился призрак.

— Куда-куда?

— Держите наготове, а там посмотрим… Да что он там, не умер ли от голода? — и господин де Спеле вновь атаковал ворота.

В воротах вдруг открылось маленькое окошко, а в окошке показался… впрочем, для того, что показалось в окошке, более всего подходила определение «образина». А как еще прикажите называть бледную, с пылающими очами, с давно не стрижеными патлами, даже неумытую физиономию?

— Убирайтесь прочь! — завопила одичалая личность.

— Но, сударь…

— Нищим не подают, гостей не принимают.

— Сударь, прошу прощения, но наш жребий привел нас сюда. Дело в том, что одно из звеньев некой цепи может стать…

— Брысь! — окошко захлопнулась, однако, хозяин явно остался подслушивать, ибо, как только Матильда предложила: «Давайте-ка я попробую выбить эти двери», как окошко вновь открылось, и физиономия завопила:

— Женщина?! Прочь! Прочь!

— Уважаемая Матильда, видимо, у нашего клиента с женщинами связано нечто печальное. Отступите вон за ту сосну, а я попытаюсь войти и открыть нам дорогу.

Рене встряхнулся, тело его и одежда замерцала фосфором, безошибочно указуя на переход в призрачную сущность. Призрак вошел в стену, а через несколько секунд из-за нее долетели вопли и звуки борьбы — очевидно де Спеле вернулся во вполне материальную форму.

— Ах, Рене, Рене… — причитала за сосной Матильда, могучим усилием воли удерживая себя от вмешательства.

Впрочем, испытывать крепость воли достойной девице долго не пришлось: крики оборвались, словно вопящему заткнули рот, загремел засов, ворота отворились, и появился де Спеле.

— Входите.

Хозяин замка лежал связанный шарфами призрака и собственным, с кляпом во рту. Матильда внимательно оглядела женоненавистника и изрекла:

— Бедняжка. А может это — святой отшельник?

— Нет, ругался он вполне грешно, — опроверг ее де Спеле. — Это наш. — Оглядел мрачную чащу леса вдали, не менее мрачное подворье, наползающие тучи и вздохнул: — Будем ночевать. А хозяина невежливо оставлять здесь, под дождем.

— Дождь — это хорошо, это полезно, — констатировал Контик и икнул.

— Смотря для кого. Беремся, — кивнул ему призрак, но Матильда опередила их:

— Такого дохляка я сама доволоку, — легко подняла хозяина замка. Тот было дернулся, но Матильда гаркнула: «Но, побалуй мне!», и пленник затих, покорно обвис, переброшенной через согнутую руку, словно полотенце.

Контанель повел лошадей в конюшню, но узрел там совершеннейшее запустение и полное отсутствие конского провианта, потому лишь запер замковые ворота и отпустил скакунов пастись на заросшее бурьяном подворье. Тем временем де Спеле удалось отыскать фонарь, Но в нем не было и следа масла. Вступать без света в недра подозрительного замка не стоило. Де Спеле пробормотал заклятие, пощелкал по донцу свою шляпу, и та вспыхнула ровным голубоватым сиянием.

Пиршественный зал выглядел именно так, как и положено было ему выглядеть после многих лет запустения. Обветшавшая мебель… Впрочем, описание этих заброшенных и полузаброшенных замков вы наверняка читали неоднократно, потому отсылаю вас к соответствующим источником.

Путники решили определиться на постой именно в пиршественном зале, не пытаясь пока обследовать другие помещения. Де Спеле повесил светящуюся шляпу на одно из бра. Матильда, усадила свою ношу в кресло, занялась камином, определив в дрова обломки мебели. Потом, когда огонь разгорелся, извлекла припасы. Закипела в котелке вода для каши, на вертелах жарились ломтики ветчины. С уголка громадного и еще крепкого стола смели пыль, оставили миски, кружки и фляги.

Заскрипело кресло, — пленник дергался, сопел, и вдруг из его глаз полились слезы!

— Харчи настоящие почуял! — торжествовала Матильда. Взяла вертел и поднесла к носу пленника.

В ответ на эту пытку тот жалобно замычал.

— Драться не будешь — накормим, — милостиво пообещала стряпуха.

Пленник истово завертел головой.

— Что ж, я думаю, его можно развязать, — решил де Спеле и, распутывая узлы, заметил: — Надеюсь, вы будете вести себя прилично.

Наверное, голодного беднягу очень тянуло к камину, оттого он свернулся клубком в кресле и закрыл глаза, а к столу подсел только по приглашению.

Каша сердито пыхтела, ветчина в меру прожарилась, вино разлито по кружкам, и общество без лишних церемоний занялось едой. Впрочем, де Спеле от трапезы отказался, и Матильда про себя отметила, что это очень удобно — сколько харчей экономится! Но тут же с огорчением подумала, что господин де Спеле никогда не оценит ее поварского искусства.

Наконец хозяин насытился до такой степени, что вспомнил правила приличия и пробормотал:

— Благодарствую за угощение. Позвольте представиться — Шарль де Минюи.

Господин де Спеле представил свой отряд, включая Черта.

— Очень приятно, — любезно начал было Минюи, но подпрыгнул от крика Матильды:

— Черт, а ну брось! Брось, кому говорю! Может, он людоед какой!

Пес мирно грызший под столом древнюю кость, взвизгнул и метнулся в угол.

— Я не людоед, — мрачно возразил де Минюи.

Вопрос о его профессии столь явственно повис в воздухе, что ответ последовал незамедлительно:

— Я — вампир!

— Господи, помилуй! — вскричала Матильда и перекрестилась.

— Та-ак, — удовлетворенно улыбнулся господин де Спеле и подвинул свое кресло ближе к хозяину.

Контик, припоминая на своей шее холодные лапы, отшатнулся от страшного соседа.

Глава 7

Так вот, история эта началась довольно давно даже по нашим меркам. Шарль родился в семье вампира, вампиром был его отец, а мать и дед… Впрочем, по порядку, о них разговор особый.

Вампиризм в почтенную семью занес именно отец Шарля Людовик де Иппокорн, а подхватил он его не то в Померании, не то в Богемии, не то в Черногории, словом где-то в юго-восточной Европе, в те времена неблагополучной в этом отношении. Воротившись в родные края, грустным и чрезвычайно бледным, Людовик во всем признался отцу барону… Ладно, недосуг мне больше имена изобретать, пусть будет просто барон, он нашей истории один. Так вот, этот барон и вскричал!

— Негодяй, как тебя угораздило?!

— Она красавица… — вздохнул Людовик. — И очень меня любила.

— Гм, ладно, — смягчился барон и сразу же предупредил: — Матери ничего не говори, она женщина слабая, нервная, расстроится, пощечин надает. А ручка у нее… такую бы моему оруженосцу. Святому отцу нашему не вздумай покаяться. Разболтает. Мне тут в деревне только святой инквизиции недостает.

— Душа моя загублена навек, — снова вздохнул Людовик.

— Душа! Погоди ты о душе, ее сначала с телом разлучить следует, чтобы потерять, а пока душа при тебе. Подумаем.

— Да, — покорно согласился Людовик. Он вообще был очень послушным сыном, возможно, это его и спасло… Ну, не буду забегать вперед.

Прямо скажу, что в тот момент положение дел даже оптимисту-барону казалось аховым. Сами посудите — Людовик был в семье единственным ребенком и еще не был женат. Судьба благородного семейства повисла на волоске.

— И ты что, не можешь от этого самого удержаться? — спросил барон.