Новогодние неприятности, или Семья напрокат (СИ) - Гранд Алекса. Страница 12

Руки у Юли тоже чудесные. Мягкие и нежные, они порхают по коже, рисуют какие-то узоры, ласкают. А еще они пахнут цитрусом, потому что пару минут назад девушка чистила мандарины. Оранжевые сочные дольки лежат на блюдце, а я гулко сглатываю, потому что в ноздри забивается запах Юлькиных свежих духов.

— Это все не имеет значения. Мы с Алиской научились жить без нее.

Самую малость лукавлю. Конечно, храню остатки обиды в далеком пыльном ящике, ведь с развода прошло не так много времени, но не хочу портить момент.

Сладкова сейчас такая красивая, домашняя, трогательная, что хочется поставить происходящее на паузу и пригласить художника, чтобы он нарисовал ее портрет.

— Все же малышке нужна мама…

— Нужна.

Киваю, соглашаясь, а сам засматриваюсь на Юлькин приоткрытый рот. Наклоняюсь вперед, сокращая расстояние между нами до считанных миллиметров, чувствую ее горячее дыхание на своих губах и готовлюсь совершить самую большую ошибку.

Поцеловать Сладкову так, чтобы все ее тело покрыли мурашки.

— Демьян, ты чего?

Испуганно шелестит Юля, хватая меня запястья, а я ничего произнести не успеваю, потому что в коридоре слышится топот маленьких ножек. И, спустя пару секунд, на пороге появляется сонная растрепанная Алиска в зеленой пижаме с белыми звездами.

Она по очереди изучает нас со Сладковой, широко зевает и спрашивает, наклонив голову набок.

— Что вы здесь делаете?

— Чай пьем. Хочешь?

Дрожащим голосом выдает Юля и ненароком поправляет съехавший вниз край кофты, оголивший изящное плечо. Я же едва сдерживаю рвущийся наружу смешок и поднимаюсь, чтобы достать третью кружку и налить туда заварки под звонкое детское «хочу».

— Юль, а нам к пятнице надо сдать рисунок новогодний. Поможешь?

— Конечно.

Устроившись у Сладковой на коленях, моя дочь пьет чай и ест мандарины. Без каких-либо усилий перетягивает все ее внимание на себя и светится от счастья. А я невольно гоняю на повторе сказанные Юлькой слова.

Малышке нужна мать. Нужна…

— Поздно уже. Пойдем спать.

Заметив, как Алиска сцеживает зевок в кулак, моя фиктивная невеста убирает ей за ухо выбившуюся прядь и встает вместе с Алиской. Окидывает взглядом неубранный стол, получает мое твердое «я все уберу» и отправляется в дочкину спальню.

Ее вкрадчивые шаги вскоре затихают, с негромким щелчком захлопывается дверь, а я еще долго изучаю свои пальцы и хмурюсь. Поднимаюсь неторопливо, полностью распрощавшись с магией ушедшего момента, и медленно складываю посуду в посудомойку.

К девчонкам не заглядываю. Не желаю их будить. Неуклюже расстилаю постель и раздеваюсь, падая на темно-синие шелковые простыне. Пытаюсь узреть что-то на потолке, а в мозгу пульсирует одна-единственная мысль.

Нельзя трогать Сладкову.

Алиса слишком сильно к ней привязалась. И, если я оттолкну Юлю своим поведением, я разобью сердце дочери.

Глава 9.2

— Доброе утро.

Сплю некрепко и то и дело выпутываюсь из объятий Морфея, чтобы убедиться, что за окном еще темно. Встаю задолго до будильника — на часах всего шесть утра, и шлепаю босыми ногами на кухню, где уже вовсю хозяйничает Сладкова.

С волосами, собранными в пучок, в теплой пижаме, она сосредоточенно склоняется над кастрюлей, в которой варится манная каша, и не оборачивается. А мне до дрожи в конечностях хочется, чтобы обернулась и взяла под прицел своих небесно-голубых глаз.

— Доброе утро, Демьян.

Роняет тихо, на выдохе и методично помешивает белую массу, чтобы в ней не было комочков. А я опускаю взгляд в пол и отчего-то зависаю на ее маленьких аккуратных ступнях. И щиколотки у нее тоненькие, изящные. Залипательные.

Фетиш какой-то. Дурные думки, неправильные.

— Как спалось?

Пытаюсь отвлечься, переключая внимание на магнитики на холодильнике, и прочесываю шевелюру пятерней. Неловкость испытываю, как сопливый подросток, и рассеянно перекатываюсь с пятки на носок и обратно.

— Нормально.

Не отрываясь от плиты, Юля бросает через плечо, а я понимаю — лукавит. Нет-нет, сонно зевает. Да и делает все медленнее, чем обычно.

— Давай помогу.

Решив чем-то занять руки, шагаю ближе к Сладковой, а она в этот момент выключает печку и разворачивается, едва не утыкаясь носом мне в грудь. Застывает. Вспыхивает мгновенно, как маков цвет, и смешно покусывает нижнюю губу.

Наверное, тоже какие-то соображения в мозгу прокручивает.

— Нарежь хлеб.

Произносит совсем уж сипло, прокашливается и тянется к столешнице, чтобы передать мне доску с ножом. А я терпеливо жду, пока наши пальцы соприкоснутся и меня прошьет разрядом тока.

Пробивает, конечно. Так мощно, что даже пошатываюсь. И никак не могу объяснить подобные реакции собственного тела.

— Хорошо.

Мотнув башкой, я увеличиваю разделяющее нас с Юлей расстояние и принимаюсь кромсать на одинаковые куски хрустящий французский багет. Наваждение вроде бы отступает, но возвращается, стоит только Сладковой приблизиться.

Едва уловимый запах корицы с ванилью ударяет в ноздри, и весь мой мир снова замыкается на подруге детства, снующей по кухне. Скорее всего, проблема в том табу, которое я вчера наложил. Чем больше себе что-то запрещаешь, тем сильнее хочется нарушить все эти «нельзя», «не подобает», «исключено».

Так было в детстве, когда мама сервировала новогодний стол, и я украдкой таскал из тарелок кусочки сырокопченой колбасы и швейцарского сыра. Или когда я стремился распаковать подарки, сложенные под елкой, раньше тридцать первого декабря.

— Юль, чайник.

— Кипит, ага.

Сладкова, судя по заторможенной реакции, тоже выпадает из реальности и витает мыслями где-то далеко. И я плюю на все стоп-сигналы и готовлюсь задать ей пару провокационных вопросов, когда в комнату неторопливо вплывает дочь. Трет заспанные глаза кулачками и сладко потягивается.

— Привет, па. Доброе утро, Юль.

Глава 9.3

Моя малышка не замечает сковавшей нас неловкости, да и мы потихоньку прощаемся с напряжением, как будто его и не было вовсе. Как будто это не я хотел стянуть с Юлиных волос резинку, прижать ее к стене и попробовать алые соблазнительные губы на вкус.

— Пап, а можно я сегодня кашу не буду? — махом переместив мои мысли в правильное русло, Алиска первой устраивается за столом и с подозрением косится на тарелку с манкой. Кривится так, словно ей предложили личинок или жуков и очень напоминает меня в детстве. Чего только мама не обещала, чтобы я съел на завтрак гречку.

— Нельзя. Она полезная.

Щелкнув дочь по носу, использую самый банальный аргумент, только Юлька моментально сводит его ценность к нулю, невзначай замечая.

— А еще у нас есть кукурузные хлопья. И молоко.

— Пап, пап, папочка. Ну, пожалуйста!

Канючит мой маленький дьяволенок, просительно уставившись на меня снизу-вверх, и я, естественно, не могу отказать. Когда она вот так на меня смотрит, невинно хлопая своими огромными голубыми глазищами, я готов ради нее и звезду с неба достать, и банк ограбить, и поменять Южный с Северным полюса местами.

Все — лишь бы моя принцесса была довольна.

— Террористки! — роняю притворно сурово, окинув строгим взглядом девчонок, и забираю свою порцию каши. Сладкова украсила ее свежей малиной, которую мы купили вчера в гипермаркете, и полила медом.

И от одного запаха, витающего по кухне, у меня текут слюни. Готовит моя фиктивная невеста прекрасно, и я постепенно начинаю забывать, как это — питаться едой, заказанной из ресторана.

В целом, завтрак проходит легко и непринужденно. Алиска за обе щеки уплетает свои хлопья, я прошу еще манки, Юля улыбается. На днях мы обсуждали один из ее самых больших страхов — что кто-то останется голодным, и громко смеялись.

Как бы упорно она с ним не боролась, стол в ее доме всегда будет ломиться от еды.

— Это все мама с братьями виноваты, — покосившись на меня, Сладкова безошибочно читает то, о чем я молчу, но чему ухмыляюсь, и смешно трет кончик чуть вздернутого носа.