Непобедимый. Право на семью (СИ) - Тодорова Елена. Страница 45

— Что значит съезжаешь?

Он явно не верит тому, что я говорю. Я и сама не верю.

— То и значит!

Машина резко останавливается. Я по инерции дергаюсь. Смотрю в окно и только тогда понимаю, что мы уже приехали. А Егор на заднем сиденье плачет. Похоже, Миша это тоже осознает лишь в эту секунду. Практически синхронно отстегиваем ремни и выскакиваем из салона. Одновременно несемся к левой задней двери, но Тихомиров, в виду преимущества, увы, оказывается быстрее меня. Пока я подхожу, уже вынимает сына из кресла и прижимает к груди.

— Тихо, Егорка, тихо, — голос в этот момент разительно меняется. Выдает приглушенные хрипы и те самые особые нежные нотки, которые вначале нашего разговора я уловила и в отношении себя. — Все хорошо, все хорошо… — приговаривает, легонько похлопывая по спинке.

Наши взгляды встречаются, и мне вдруг так больно становится, просто выворачивает изнутри. Слезы прорываются, свободно стекают по щекам. Я их даже не смахиваю. Подхожу и, потянувшись, прошу:

— Дай его мне.

Очень тихо получается. Трудно понять.

Но Миша отдает. Тогда я прижимаю успевшего притихнуть малыша к груди и практически вслепую иду с ним к подъезду. Душат рыдания настолько, что даже гортань дергается. Сжимается и горит, потому что я все это подавляю.

Миша идет за нами… Воскрешаю все, что он сказал, и что я ему ответила. Кажется, только сейчас в полной мере осознаю и с нарастающей паникой готовлюсь к тому часу, когда Егор уснет.

41

Полина

— И что это такое было?

Он, как всегда, входит без стука. Как всегда, сходу что-то требует. Пока играли с Егором, пока купали, пока укладывали спать — я решила незаметно дать заднюю. Не возвращаться к тому, что на эмоциях заявила. Жить дальше, как будто ничего не случилось. А там, как Бог даст.

Но стоит Мише поднять эту тему, настрой меняется.

Одно дело, если бы он тоже сделал вид, что этой ссоры не было. Другое — запрашивать открытого признания, что погорячилась. Моя гордость тут же выскакивает из кустов и, становясь в позу, призывает отвечать за свои слова, чтобы я сейчас не думала.

Демонстративно направляюсь в гардеробную. Достаю чемодан и начинаю сдирать с вешалок вещи. Два платья — вот, что успеваю сложить, прежде чем Миша хватает меня за руки и, крепко сжимая запястья, дергает на себя. Из груди выбивает воздух, так резко мы сталкиваемся.

— Что ты творишь?

— Разве сам не видишь? Ухожу!

Что-то крушится внутри него. Своими глазами в его глазах вижу. И меня это, как ударная волна — задевает, ранит и убивает.

— Успокойся, пожалуйста, — требует Непобедимый хрипло. — Остановись, блядь.

— Я и так спокойна, Миша, — цежу при этом сквозь зубы. — Остановилась еще два года назад, — не говорю, а ножами секу. — И то, что ты говоришь сейчас, делаешь меня виноватой… Разве ты любил? — не кричу только потому, что голос садится. — Любил, если отпустил?.. Тогда, два года назад! Я уехала, и ты даже не пытался меня найти. Если бы не Егор… — не сразу удается закончить. Не хочу, чтобы голос дрожал и звучал неуверенно, а он срывается. Сцепляя зубы, жду, когда эта слабость пройдет, чтобы закончить: — Если бы не Егор, мы бы никогда не оказались под одной крышей. Никогда больше не разговаривали. Никогда не ласкали друг друга… — со свистом выдыхаю. И с новым шумным вдохом вопрошаю: — Что это за любовь?!

— Ты сама мне, что сказала?! — так неожиданно рявкает, что я вздрагиваю. — Что все прошло, блядь? Так ты сказала? Сама повтори! А у меня какие основания были, чтобы тебя, блядь, преследовать? Если по твоим словам, любви не осталось! Сейчас что?! Делаешь тоже самое? Снова скажешь, что не любишь уже и разорвешь?!

— Перестань мной пользоваться! — все, что мне удается прокричать. Почему-то, несмотря на всю обиду, нечем крыть. Судорожно вдыхаю и отрывисто выдыхаю. Перебираю мысли в голове, но то, что дальше говорю — это, увы, эмоции, а не взвешенные решения. — Перестань! Вот все, чего я хочу. А слово «замужество» уже презираю! Потому что в твоем понимании — это контроль и безвозмездное использование.

— Значит, так ты это понимаешь?

— Именно так!

— Ты ошибаешься.

— Так переубеди меня! — в этом призыве уже полное отчаяние. — Попробуй… Переубеди… Хотя нет, не стоит! — резко себя одергиваю. — Я должна уйти.

Последнее тоже самой себе, как мантру.

— Нет, не должна, — жестко останавливает меня Тихомиров. — Полина… — тягостно переводит дыхание. После небольшой паузы смотрит в глаза так пронзительно и… кажется, умоляюще. — Не кромсай все.

— Что «все», Миша? — мой голос садится, становится разительно тише и спокойнее.

— Все, что было, есть и будет всегда. Блядь, да… Будет.

Этот ответ, его уверенность и весь скрытый, но такой весомый, смысл сказанного обрушивается на меня и как будто парализует. Я не знаю, что возразить. Миша тоже ничего больше не говорит. Просто разводит мои руки в стороны, подтягивает ближе и, прижимая мою голову к своей груди, обнимает. Просто обнимает. По моему сердцу, как по самой высокой точке, ударяет молния. Но, наполняя безумным количеством энергии, не сжигает его, а раскачивает, как какой-то сверхмощный двигатель. Сначала оно срывается на одуряюще быстрый ритм, а потом как-то плавно замедляется и выдает размеренные толчки.

Расслабляясь, вдыхаю полной грудью и, наконец, сама Мишу обнимаю. Ловлю с его стороны надсадный, будто надорванный, вздох и сама какой-то странный звук издаю. Всхлипываю? Нет, я не плачу. Не хочу. Только жмусь к Тихомирову еще сильнее.

Не знаю, сколько времени так стоим. Словно два остывающих вулкана. Извергнулись, выжгли все кипящей лавой и уснули. Надолго? Этого я тоже не знаю. Возможно, только до утра… Близости между нами в эту ночь не случается. Впервые мы по собственной воле ложимся вместе в постель только, чтобы спать. Натягиваем одеяло и без колебаний тянемся друг к другу. Эти объятия очень много значат. Без слов и поцелуев. На одних лишь ощущениях, которые мы передаем друг другу.

Утром случается еще один мини-переворот. Егор застает нас с Мишей в постели. И, казалось бы, ничего толком не должен еще понимать, но…

— Почему вы голые?

Это его «посему» вводит меня в оглушающий ступор. Мы, конечно, не совсем голые… Миша в трусах. А я в комбинации. Но, видимо, для малыша это выглядит странно. Он ведь не привык к тому, что я могу спать с кем-то в одной постели. Единственная пара, которую Егор находил вместе в кровати — это мои папа и мама.

— Мы не голые, — отражает этот неловкий вопрос Тихомиров. Садится, прикрывая при этом пах одеялом. — Просто спали, как и ты.

Сын долго смотрит на нас. Изучает внимательно.

А потом неожиданно выдает:

— Это моя мама.

Миша на мгновение замирает.

— Твоя, конечно, — усмехается пару секунд спустя. — Иди сюда. К нам.

Тут малыш не колеблется. Быстро запрыгивает и, добравшись ползком до середины кровати, прижимается к моему боку.

— Я не хочу спать, — предупреждает знакомым настойчивым тоном.

— Мы не будем спать, — заверяет его Миша.

— Немного полежим и пойдем завтракать, — добавляю я.

Егор, поерзав, интересуется:

— Что мы будем есть?

— Кашу, — отвечаю я.

— Это полезно, — важно повторяет мои слова.

— Угу. Полезно, сынок, — киваю и целую его в макушку.

Встречаемся с Мишей взглядами и, несмотря на острую вспышку в груди, на душе как-то легко становится. И когда приходится выбираться из кровати, это ощущение не исчезает. Мы вполне мирно готовим и завтракаем. После я занимаюсь уборкой, а Тихомиров собирает Егора.

— Давай одевайся, подвезем и тебя, — говорит Миша, снова появляясь спустя какое-то время на кухне.

Изначально только сына собирался закинуть к моим родителям. А я планировала сама добираться.

— Хорошо, — решаю не отказываться от предложения. — Я быстро, — вылетаю из помещения, когда понимаю, что под напором его взгляда краснею.