Черное пламя Раграна 2 (СИ) - Эльденберт Марина. Страница 25

— Прости, — говорит она. — Это не про тебя… в смысле… я про речь…

И смеется снова. Наблюдать за ней в такие моменты — одно удовольствие. Отдельное удовольствие наблюдать за ней, представляя, что между ними только что было, и что налипшие на виски влажные от пота волосы — это потому что она сейчас кричала под ним, вцепляясь ногтями в его спину, и тут же расслабляя пальцы, будто боялась сделать больно. Сегодня все было мягче, а может быть, дело в том, что сегодня ему невыносимо хотелось быть нежным. Не врезаться в нее всей своей нерастраченной страстью, усиленной пламенем, а именно показать, насколько она для него важна.

Как ему хочется о ней заботиться.

Беречь.

Любить? В это слово он врезался сам, как дракон на лету в неизвестно откуда выросшую впереди скалу, из оцепенения вытряхнул ее голос:

— Ты сказал, что узнал про пламя. Про все эти маркеры… почему не сказал мне?

— Не хотел тебя грузить. — Сейчас она пришла ему на помощь, и он был ей искренне благодарен. — Когда медики сообщили, что маркер в моей крови остается на том же уровне, а в твоей — угасает, меня это сразу насторожило. Мы занялись исследованиями, в ходе которых я предположил то, о чем уже тебе говорил. Надо было тебе рассказать, Аврора. Надо было даже не столько потому, что ты мне дорога, сколько потому, что это касается непосредственно тебя и твоего здоровья.

— Но с моим здоровьем же все в порядке?

— Да. Я предполагаю, что пламя не позволит причинить тебе вред. То есть не позволит мне отдать больше, чем ты сможешь принять. И в то же время близость будет его усиливать — внутри тебя, а если мы разойдемся… Я хотел сказать, если мы долго не будем видеться, в тебе оно полностью иссякнет. Как, собственно, и случилось.

— Ты хочешь жениться на мне, чтобы я тебя стабилизировала? — Его полоснуло отчаянием и разочарованием, и, поверх всего этого — острой болью. Настолько острой, что он даже не сразу «услышал» ее слова, понял их смысл. А когда понял…

— Жаль, что ты взрослая, Аврора. — Произнес сухо. И, когда она непонимающе моргнула, добавил: — Потому что сейчас просто руки зачесались тебя отшлепать.

— Я… м-м-м… что?! — Вот теперь в ее глазах возмущение, но было бы чему возмущаться. Если уж говорить откровенно, возмущаться тут положено ему, но не до этого. Слишком сильно по ней соскучился, а отшлепать — ну, разве что в качестве предварительных ласк, и, если уж говорить откровенно, почему бы и нет. Картина перед глазами встает настолько отчетливо, что следом перед глазами темнеет.

От желания.

Снова сделать ее своей. Делать ее своей снова и снова. И эта женщина умудряется говорить ему о том, что он хочет жениться на ней ради стабилизации?

— Ты плохо слушала, Аврора, — он притягивает ее к себе. — Перед тем, как мы снова заговорили про черное пламя, я сказал, что искал тебя. Безумно долго.

— Я не… ты не можешь на мне жениться!

— Почему?

— Потому что ты Черное пламя Раграна, а я… я просто танцовщица из ресторана, несостоявшаяся балерина и твоя почти секретарь, но даже еще не, — она выпаливает это так быстро, но с таким внутренним отчаянием, что впору ее действительно шлепать. Чтобы мысли выстроились в правильном направлении, вот только мысли о ее розовеющих ягодицах совершенно точно не способствуют выстраиванию его собственных — в правильном и конструктивном. Поэтому приходится пару раз глубоко вздохнуть и только после ответить:

— Именно поэтому я могу все.

Аврора моргает.

— Но как же Алера?

— Мне казалось, мы закрыли этот вопрос.

Видимо, казалось. Тот факт, что Аврора воспринимает дочь инд Хамира как соперницу, он отмел сразу. Судя по всему, зря. Судя по всему, она воспринимала ее как соперницу на том самом животном уровне, которое включает пламя в принципе, а черное пламя — стократно. Даже сам факт присутствия Элегарда Роу рядом с его Авророй на парковке вызывал нездоровые мысли, не говоря уже о том, что этот гонщик ей сказал, и о том, что потом притащился с цветами. К его женщине!

«Надо самому дарить своей женщине цветы, а не пропадать в лабораториях», — мелькнула в то же мгновение мысль, она же и здорово переключила, и отрезвила.

— Алера не моя женщина, и никогда ей не будет. Ты — моя женщина, Аврора. Надеюсь, мне больше не придется это повторять.

Она вскинула голову:

— Ого. Как это сказано. И ты уверен, что общество примет твой выбор?

— Мне плевать на общество, которое мой выбор не примет.

— Но твоя власть…

— Власть — это один из атрибутов моей жизни, которая сегодня есть, а завтра нет. Я могу спокойно ее убрать, и мой мир не рухнет. Мой мир рухнет, если в нем не будет тебя.

Опасные слова как-то сами собой сорвались с губ, очень опасные — по крайней мере, когда-то он так считал. Вот только почему-то именно сейчас произнести их было гораздо проще, а главное, сразу стало невыносимо легко. В груди словно раскрылся огненный цветок, в лепестках которого набирало силу отражающееся в ее глазах пламя. Черные искорки в светлой радужке, вспыхивающие и тающие.

— Ты… уверен? — почему-то сдавленно спросила Аврора. — Я имею в виду… ты…

— Девочка моя, — он усмехнулся. — Власть — на то и власть, чтобы иметь возможность делать собственный выбор без оглядки на кого бы то ни было. Власть — это в первую очередь свобода, а свобода — это настоящая власть. Иначе зачем она вообще нужна?

— Ты уверен, что эту речь тебе не писали?

Вот теперь уже расхохотался он сам. Откровенно, опускаясь на пол и устраивая Аврору на себе.

— Иногда контроль над властью стоит даже ослабить. Или временно передать кому-то. Но, прежде чем я подпишу этот указ…

— М-м-м?.. — Аврора закусила губу, глядя на него сверху вниз. Если бы она просто представляла, как выглядит сейчас — обнаженная, с распущенными волосами, волнами струящимися по покатым хрупким плечам на грудь, от одного вида которой у него сводило пах от желания, наверное, не стала бы так делать. Да нет, точно не стала бы.

Или стала?

— Давай вернемся к вопросу «выходи за меня». Я считаю жизненно важным закрыть его до того, как ты…

— Правда? — Она слегка поерзала на нем, переключая на то, что жизненно важным может быть и другое. Особенно когда маленькие отважные, по их мнению несостоявшиеся, балерины, делают вот так.

— Правда. — Он положил руки на ее бедра, фиксируя. — Да или нет, Аврора. «Не знаю» не принимается.

— Все вот так строго?

Сейчас от нее исходило чувство невероятного, невыносимо глубокого, искреннего доверия. Такое удивительно мягкое, текучее и родное, что через нее оно затопило и его целиком.

Чем он вообще думал, когда предлагал ей стать его секретарем?

Чем думал, когда считал, что кого-то сможет таким образом обмануть? Одного взгляда на то, как он на нее смотрит, будет достаточно, а лгать, играть в морозильник (привет, Ландерстерг) и отдаляться от нее напоказ он больше не будет. Хватит, достаточно игр, их и так было слишком много в его жизни. Достаточно лжи. Сейчас самое время говорить правду, и начинать лучше всего с себя.

— А я приготовила для тебя подарок, — неожиданно произнесла Аврора. Посмотрела ему в глаза — так глубоко и проникновенно, что все мысли просто разом исчезли. Осталось только ощущение сжимающихся на нем бедер: ну и кто там говорил, что решать вопросы через секс нереально? Как подросток, честное слово!

— Что же это за подарок? — получилось хрипло.

— Танец. Я хотела танцевать для тебя.

Танец.

Танец, балет были ее жизнью, от которой она отказалась ради того, чтобы родить сына и растить его. Но теперь у нее предостаточно времени, теперь, а особенно — когда он может дать ей все это. Обеспечить лучших учителей, но главное — время, когда она сможет заниматься любимым делом столько, сколько захочет.

— Подозреваю, что сейчас ты уже не готова его мне вручить.

— Сейчас — нет. Но я оставлю его на будущее. Абонемент бессрочный.

Он рассмеялся.

— Ты нарочно меня смешишь? Нарочно уводишь от темы?