Черное пламя Раграна 2 (СИ) - Эльденберт Марина. Страница 31

Меня в детали не посвящают, я должна быть на связи и приносить-уносить кофе и воду, если понадоблюсь. Возможно, я бы успела поинтересоваться, в чем дело, но он пришел за пять минут до начала, и мне оставалось только поздороваться, поскольку со мной поздоровались на ходу.

Представителей департамента (который ранее был управлением иностранных дел) я сегодня вижу впервые, и они тоже едва на меня смотрят. Ни когда появляются в приемной, ни когда я пополняю закончившиеся запасы воды, то есть приношу еще с десяток бутылочек на подносе и меняю стаканы. Бен на меня тоже смотрит, как на… секретаря. И это обидно, особенно после всего, что между нами было и есть, но я тут же напоминаю себе про свое настроенческое черное пламя, а заодно и о том, что профессионализм никто не отменял.

Не станет же он раздевать меня взглядом перед собравшимися. С которыми у него, мягко сказать, не самые лучшие отношения — департаменту гораздо больше нравилось быть управлением. Я еще не успела ни с кем особенно подружиться, некогда было, но эту информацию мне сообщила Трин, когда все-таки окончательно передала все дела в первый рабочий день. Сама она, оказывается, уходила в декретный отпуск, решив взять побольше времени для подготовки к родам и к появлению малыша.

Еще она успела рассказать о том, что счастлива замужем уже два с половиной года, и я, в практически свободное время: мне действительно нечего делать сейчас — никаких отчетов, никакой аналитики — сижу и размышляю об этом. Каково было бы готовиться к родам рядом с любимым и любящим тебя мужчиной, который ждет вашего ребенка так же, как ты. Еще я думаю про Дага: о том, что надо дойти до отдела кадров и поинтересоваться вакансиями, но это уже на следующей неделе, сегодня они не работают. А заодно поговорить с Вайдхэном о Лизе и обо всем, о чем я хотела.

Еще в голову лезут совершенно неуместные мысли о том длинном столе в его кабинете, за которым сейчас сидят иртханы, занимающиеся внешней политикой. Эти мысли тоже далеки от рабочих, а я, как никогда раньше, чувствую себя испорченной и ненасытной. У меня словно в крови не только черное пламя, но еще и какой-то перевозбудин, который с каждым днем только усиливается.

Что с ним (с этим перевозбудином) делать, я не представляю, потому что в присутствии Бена воспламеняюсь, как факел, и мне кажется, что это совершенно, абсолютно ненормально. Нет, нормально хотеть мужчину, который тебе нравится, но ненормально хотеть его всегда. Даже в рабочей обстановке. Или нормально?

Пока я спорю с собой на эту тему, двери в его кабинет распахиваются: кажется, совещание закончилось. Бросаю взгляд на часы: сейчас обед, как он и обещал, и поднимаюсь, чтобы попрощаться с гостями, а потом убрать все лишнее из кабинета. Посудой займется уборщица, но собрать и поставить ее в шкафчик для уборки нужно мне, поэтому, стоит всем посетителям уйти, я направляюсь туда.

Бен сидит, откинувшись на спинку кресла, прикрыв глаза. Услышав меня, резко их открывает: так резко, что для меня это как вспышка, как неожиданность. Мгновенная реакция зверя. Наверное, никогда к этому не привыкну, равно как и к тому, что он дракон, тем не менее ставлю поднос на стол и приближаюсь к нему:

— Все в порядке?

Он смотрит на меня в упор. Совершенно не так, как смотрел вчера, когда мы прощались, но этот взгляд не идет ни в какое сравнение с эмоциями, от которых мороз по коже. Бен говорил, что отменно меня чувствует, возможно, сейчас я испытываю то же самое? И то, что я испытываю, то, что прокатывается по моей коже, а потом буквально проникает под нее, впитываясь в каждую клеточку моего тела, мне совсем не нравится.

Это напряжение. Резкость. Холод. Отчужденность, и… звериная, хищная ярость?

— Что-то случилось? — повторяю вопрос, глядя ему в глаза.

Его ноздри неожиданно раздуваются, характерный жест выдает раздражение раньше, чем меня им полоснуло.

— Случилось, Аврора. — Он кладет руки на стол, обманчиво-легко, а потом стремительно поднимается. Так стремительно, словно у него в кончиках пальцев мощнейшие рычаги, оттолкнувшие его в мгновение ока. — Какого набла ты вчера опять таскалась к Элегарду Роу?

Это прозвучало настолько обидно, что я с трудом удержалась от желания запустить в него подносом. И то исключительно потому, что поднос остался на столе за моей спиной, это же сколько надо действий совершить, чтобы осуществить задуманное. Поэтому я посмотрела ему в глаза и с достоинством ответила:

— Я не таскалась. Я ходила извиняться. За то, что задела его чувства.

— Как трогательно, — он прищурился. — Передо мной ты за задетые чувства не извиняешься.

— Ты тоже не особо, — не осталась в долгу я. — Даже не счел нужным попросить прощения за то, что вел себя со мной как со шлюхой. Здесь, в этом самом здании.

Вот уж не думала, что меня это до сих пор цепляет, а оказывается, цепляет. И ярости во мне столько, что я спокойно отзеркалю его и верну ему сполна.

— Так, значит, — холодно произносит он.

Обманчиво-холодно. Обманчиво — потому что сейчас я отчетливо понимаю, да, это работает наше двустороннее черное пламя, и его чувства отражаются во мне, как в зеркальной глади воды, под которой сейчас проплывает самое опасное существо нашего мира.

— Так, — подчеркиваю я. Говорить с ним мне совершенно расхотелось, поэтому я разворачиваюсь к подносу и стаканам, которые надо собрать, а заодно и к бутылкам. Их тоже надо собрать, но главное — не думать, не думать, не думать о мужчине, который стоит у меня за спиной и по ощущениям напоминает закованный в панцирь факел. По тем же самым ощущениям этот факел способен расплавить все вокруг, в том числе и его хваленую защищенную комнату, причем на раз. Пшик — и готово!

Когда все собрано на поднос, сзади доносится:

— Я запрещаю тебе с ним общаться, Аврора. Твоему сыну тоже. Охрана уже проинструктирована, няня тоже. Во избежание неприятностей тебе говорю это лично.

Во избежание неприятностей?! Лично?! Это он сейчас говорит женщине, у которой поднос со стеклянной посудой.

Это черное пламя, Аврора. Всего лишь черное пламя.

Поднос аккуратно возвращается на стол, а я резко разворачиваюсь к нему. Пожалуй, чересчур резко, но мои занятия балетом и выступления в ресторане даром не прошли: мне не грозит свернуть ноги на шпильках, баланс отличный.

— Ты ничего не можешь мне запретить, Бен, — отвечаю я. — Мы в свободной стране.

— Попробуй с ним поговорить — и узнаешь.

— Я тебя сейчас не узнаю! — невольно повышаю голос. — Что на тебя нашло?!

У него в глазах искрит пламя, или они просто потемнели, я не знаю. В меня же словно впрыснули драконью дозу адреналина, от которой меня начинает потряхивать: не уверена, что в таком состоянии стоит хвататься за подносы с кучей стекла, пока еще не битого.

— Что на меня нашло? — так же холодно интересуется он. — Возможно, то, что ты отказываешься принять мое предложение и вовсю кокетничаешь с другими мужчинами. Или то, что рассказываешь своему сыну, какой чудесный риамер Роу, у которого очень опасная работа. Или, возможно, то, что набиваешь себе цену, отказываясь пойти с ним на ужин.

У меня темнеет перед глазами — и отнюдь не потому, что во мне пламя. Хотя может быть и поэтому, я опять не уверена.

— Точно так же, по твоему мнению, я пришла набивать себе цену сюда, правда? — Меня трясет еще сильнее, адреналин в действии. — Но мы это уже проходили, нет? То, что я не кокетничаю с мужчинами, которые мне не нравятся, то, что я не пытаюсь кого-то соблазнить, просто потому что. И, Бен, если ты забыл, мы с тобой всю неделю вместе. И все праздники вместе. Вместе в том самом смысле, от которого даже дети бывают. Не то чтобы я хотела от тебя детей, но, наверное, это чего-то да стоит, да?

Его лицо становится хищным.

— Детей ты хочешь исключительно от неудачников и наблов вроде Карида, это я уже понял.

Все! Это стало последней каплей.

Так близко к тому, чтобы запустить в него бутылками, стаканами, а следом и подносом, я еще не была. Вместо этого я просто говорю: