Сладкие разборки - Алешина Светлана. Страница 26

— Да, тихо здесь, — сказал Володя, глядя в окна «Волги». — Не то что у нас в центре.

— Улица Техническая вон там. — Костя показал в какой-то узкий проулок влево. —Там же и ворота, и проходная кондитерской фабрики. А дальше улица Техническая продолжается вон там. — И он показал вправо и вперед, на высившееся возле пустыря скопление девятиэтажек. — Там же и этот «каменный мешок», о котором говорил Игорь.

— Сейчас, Костя, — сказала я. — Ты объясни нам: там, впереди нас, что за пустырь? И там, на пригорке, что за дома? Я что-то в этой части города никак не сориентируюсь.

— Ну, на пригорке — это поселок Солнечный, он нас не касается, — сказал Костя, — а впереди — это вовсе не пустырь, а опытные экспериментальные поля сельскохозяйственного института.

— Ладно, ребята, понятно, — сказала я. — Поедемте лучше сначала посмотрим этот, как ты его называешь, Костя, «каменный мешок».

Костя выразился очень точно. Зажатый между двумя двухметровыми бетонными заборами узкий, ухабистый проулок и впрямь напоминал каменный мешок. Если уж делать засаду, то лучшего места не придумать! Мне так и представилось, как выворачивают внезапно из-за угла две машины, блокируют зеленую «Газель» Игоря, как выскакивают из машины огромные дядьки с автоматами в руках и черными чулками на голове, как они вытаскивают ошалевшего, перепуганного Игоря из его «Газели», как насильно волокут и впихивают в черную «Ауди», в которой он с ужасом узнает машину своего друга Сучкова. Потом они ждут, потом мчатся, презрев ухабы и колдобины на дороге, так что шины скрипят по асфальту и поддон узкой «Ауди» бьется об него. Представив себе все это, я стала вглядываться в пыльную ухабистую дорогу, ища там недавние следы от протекторов машин.

— Слушайте, ребята, — сказала я, — а давайте отсюда попробуем добраться до дома Гореловых. Не на сумасшедшей скорости, а на умеренной, какой, наверное, ехал и Игорь. Посмотрим, сколько времени это займет.

Костя кивнул, и мы поехали. Улица Техническая была раздолбана невероятно, словно по ней исключительно на танках и бронетранспортерах ездили. Когда мы наконец свернули к трамвайной линии, я узнала остановку, где ждала трамвай. Начиная с этого места, дорога пошла лучше. На весь путь до дома Горелова у нас ушло минут семь с небольшим.

— Так вот, ребята, — сказала я, когда мы остановились возле гореловского особняка. — Время смешное, за такое многое не успеешь. Значит, Сучкова застрелили где-то поблизости от «каменного мешка».

— Но ведь в машине этого сделать не могли, — сказал Володька. — Кровью бы все залили.

— Ну да, — согласился Костя, — впрочем, места здесь пустынные. Например, на полях сельхозинститута или где-нибудь в переулке.

Я не могла не признаться, что Костя, пожалуй, как всегда, оказался прав.

— Хорошо, — сказала я, — теперь на кондитерскую фабрику.

Возле нее, несмотря на выходной, ощутимо пахло ванилином. Наверное, этот удивительно вкусный аромат никогда не выветривается отсюда. Ворота фабрики были низкие, крашенные бледно-коричневой краской, цвета некрепкого какао. И когда мы подъехали, створки их были чуть приоткрыты, а возле них стоял охранник и щурился на солнце. Такой же кремово-желтый, но с черной мордой пес лежал в пыли у ног охранника и грелся на солнышке. Он поднял голову, затем вскочил нам навстречу, едва мы стали выбираться из своей «Волги».

— Вы не бойтесь, он не укусит! — крикнул охранник, заметив, что при приближении пса я поскорее спряталась обратно в машину. Выбравшийся, в свою очередь, Костя Шилов присвистнул псу, и тот перестал лаять, приветливо замотал хвостом. Тогда и мы с Володькой осмелели настолько, что тоже решили выйти из «Волги».

Стоящий у ворот охранник был одет в черный, необычного фасона китель с многочисленными большими, тускло поблескивающими пуговицами. Бритое лицо его, казалось, состояло из сплошных выпуклостей. Выпуклые, но не пухлые, не обрюзгшие щеки. Неширокий, с залысинами выпуклый лоб, выпуклый подбородок — все вместе это было настолько выпуклое, что даже нос охранника, по природе долженствующий выступать из человеческого лица, по причине небольших размеров и приплюснутости совершенно терялся между двумя выпуклостями щек. На вид ему было не больше сорока. Лицо его было ровного желтого цвета, и правильную выпуклость лба нарушал один-единственный чужеродный предмет: наклеенный крест-накрест пластырь. Но он, как я, приглядевшись, определила, прикрывал солидную шишку с кровоподтеком, тоже, в сущности, еще одну выпуклость.

— А вы что хотели, ребята? — спросил нас охранник, пока мы самым бессовестным образом его рассматривали. На вопрос, поставивший нас в тупик, нашлась что ответить одна я:

— А Дмитрия Сучкова увидеть можно?

— Так сегодня воскресенье, — сказал охранник, — на фабрике никого нет. И потом, вы разве не знаете, Сучкова убили.

Мне стало чуточку не по себе от этого, так запросто сообщаемого, хотя и известного факта.

Жутко это звучало: «Сучкова убили».

— А вы, собственно, кто? — вновь спросил охранник, с любопытством разглядывая мое лицо.

— Мы с телевидения, — ответила я, вытаскивая из сумочки журналистское удостоверение и подавая его охраннику. — Меня зовут Ирина Лебедева, я ведущая программы «Женское счастье». А это мои коллеги, Володя и Костя.

— Ирина Лебедева! — воскликнул охранник. — То-то я смотрю, где я вас мог уже видеть. Вашу программу у меня жена и теща прямо запоем смотрят, нравится очень. Ну и я тоже иногда. — Он вернул мне удостоверение. — Только сейчас на фабрике нет никого, выходной.

— А с вами можно побеседовать?

— Со мной пожалуйста.

— Выпуклое лицо охранника от улыбки стало еще более выпуклым. — Заходите в сторожку, посидим немного.

Сторожка оказалась весьма просторным, хотя и облезлым помещением. Возле запыленного окна стоял стол, на нем, кроме телефона, располагалась чайная посуда. В углу холодильник, в другом шкаф с разного рода чашками, блюдцами и чайниками. Несколько разномастных стульев дополняли интерьер.

— Меня зовут Саша, — представился наконец охранник. Мужчины пожали руки. — Ну что, господа телевизионщики, чай пить будем?

Мы стали вежливо отказываться, но не особенно активно: время было обеденное, мы уже успели проголодаться.

— Да вы подождите глупости говорить, товарищи дорогие, — сказал Саша, ухмыляясь. — Вы гляньте сначала сюда.

Он вытащил из холодильника огромное блюдо, доверху заполненное пирожными, и поставил на стол.

— Ну как? — спросил он, оглядывая нас торжествующе. — Мы, вообще, на кондитерской фабрике или где? Сидим рядом с деликатесами, понимаешь, и должны пустой чай хлебать, да?

Против такого искушения мы уже устоять не могли.

— Слушайте, ребята, — сказала я, чего мы, в самом деле, ломаемся. Человек от души предлагает…

— Правильно, — кивнул Саша, — так что не стесняйтесь. Садитесь и уплетайте за обе щеки. А покажется мало — склад готовой продукции вон он в окошке виднеется, я мигом сбегаю.

Удивительно, как теплеет на душе, когда тебя усаживают за накрытый стол. Особенно когда ты голоден. После этого пусть попробует меня кто-нибудь уверять, что не бытие определяет сознание.

Электрический чайник закипел, струя пара, вырываясь из носика, протяжно засвистела.

— Вам чай или кофе? — спросил Саша. — Кофе натуральный, не растворимый.

Я решилась на кофе, ребята на чай. Вскоре мы сидели за дымящимися горячими чашками, пирожные аппетитной грудой лежали перед нами на блюде, и мы принялись за еду.

— Однако, — заметил Володя с набитым ртом, — здесь нас принимают куда приветливее, чем у Анжелы Сучковой.

— А вы и с Анжелкой знакомы? — поинтересовался вежливо Саша. Он ни к чему не притронулся: видимо, за время своей службы продукция родного предприятия ему если и не приелась, то не вызывала такого вожделения, как у нас.

— Дружили даже, — ответила я, жуя пирожное, — когда-то давно. А теперь вот приехали к ней в гости, а она почти что выгнала нас. Теперь у нее другие друзья, посолиднее, с нами ей общаться уже неинтересно.