Интербеллум (СИ) - Лета Валерия. Страница 39

— Не сегодня, так в следующий раз ты обязательно уйдёшь.

— Что? — я скрестила руки на груди. — В следующий раз? Я личный телохранитель наследника, куда я могу уйти?

— Вот именно. Ты не одна из нас, ты японка.

Я нахмурилась, сбитая с толку. Причём здесь национальность? Столько шаманов из зарубежья находятся на службе в России, и ни к кому из них нет претензий. Хоть мы разной национальности, но мы один народ, одно государство. Впервые меня упрекали за происхождение.

— Японка не может охранять наследника, в жилах которого течёт славянская кровь.

Несмотря на то, что я являлась телохранителем наследника, в существующей иерархии Самойлов стоял выше, так как был охранником архонта. Следовало промолчать, как того требовали правила, но мне показалось, что унижая в разговоре меня, Самойлов принижает Евгения, чего я допустить никак не могла.

— С каких пор кровь выступает гарантом преданности?

— Можно быть бесконечно преданной, но чужой.

Боковым зрением я видела, с каким интересом нас слушает Сергей. Если в Илье и Романе можно быть уверенной на все сто, то в верности Сергея я до конца не была уверена. Он вполне мог докладывать Самойлову о проделках Евгения.

— А можно быть предателем, но своим, — сказала я и умышленно задела его плечом.

Сначала Бегунов, теперь Самойлов. Бесспорно, это не совпадение, они заодно, вот только в чем кроется причина их ненависти? Потому что я женщина или потому, что женщина-японка? Я не знала своих родителей. Младенцем меня подобрала чистоплотная и жалостливая старушка, у нее я прожила девять лет, а когда та умерла, то, не выдержав побоев сына умершей, сбежала из дому. Два последующих года я побиралась на улице, голодала; зимой, свернувшись калачиком, спала на грязной мостовой, накрывшись каким-нибудь отрепьем. А как-то раз, в лютый мороз, ночью, какой-то незнакомый мужчина, не японец по происхождению, разбудил меня. Я помню, как он сказал кому-то что-то на неизвестном языке, а затем из темноты вышел другой мужчина во всем черном. Он приблизился, прижал к лицу платок, и я потеряла сознание. Пришла в себя уже в поезде, вымытая и в чистой одежде, о которой раньше даже боялась мечтать. Рядом со мною ехали еще четырнадцать девочек, все шаманы. Мужчина, который меня спас от голодной смерти, оказался будущим тренером.

В Санкт-Петербург каждый год поступают сведения о рождаемости по всему миру шаманов, магов и чародеев. Чародеи знают, в каких местах рождаемость больше или меньше, в какие года чаще нужно посещать страны, города и деревни. В Японии рождаемость шаманов стабильна: ни растет, ни падает. Вместе со мной в «Кинжал» приехали четырнадцать японок, четыре из них скончались в первый год. Собственной стране я была не нужна так же, как родителям. Меня вырастили и воспитатели в России. У меня не было желания узнать, кто я и где мои родственники. От меня избавились, как я родилась, так зачем мне их искать? Я была японкой по крови, но в душе русской.

— Не бери в голову, — сказал Альберт. — Вы с ним не ладили и раньше.

Комната Елизаветы оказалась закрыта. В тренажерном зале ее тоже не было. Я подумала поискать ее у озера и спустилась в холл, как заметила скрывшуюся за углом Василису. Она не увидела меня, так как торопилась. Зачем куда-то бежать 2 января? Я решила проследовать за ней. Завернув за угол, я обнаружила дверь с надписью «Для прислуги». Все еще не понимая, что происходит, я открыла дверь. Длинный коридор со множеством дверей, за которыми находились комнаты слуг. Так как сейчас было утро, все шаманы находились на рабочих местах. Василисы нигде не было видно. Я прислушалась. Ничего. Я развернулась, собираясь уйти, как на цокольном этаже хлопнула дверь. Там находилась прачечная, в другой раз я бы не подумала спускаться, но с чего вдруг чародейке понадобилась прачечная? Одежду они сдавали слугам, да и какая стирка, когда сегодня оставшиеся ученики должны покинуть гимназию? Предчувствуя неладное, я направилась к двери.

На цокольном этаже стояла тишина, Василисы не было. Прикрыв тихо дверь, я аккуратно начала спускаться по длинной узкой лестнице, как услышала крик. Помимо прачечной здесь размещались душевые и раздевалки для шаманов. Крик доносился со стороны женской раздевалки за прачечной. Я перепрыгнула через оставшиеся ступени и побежала туда. Только не это! Пожалуйста, пусть это будет не то, о чем я думаю!

Я бежала так быстро, как только могла. В одной из комнат совершается преступление, а я все еще так далеко. Женской фантазии хватит на все, что годно. Женщины способны на безумные поступки, достаточно даже одного, который перечеркнет всю дальнейшую жизнь. Я боялась думать, что происходит в раздевалке. Они могли покалечить, изуродовать или даже убить Елизавету и лишь потому, что она невеста Евгения. Я знала, я чувствовала, что дружба наследника с Алисой не доведет до добра.

В конце длинного коридора я расслышала изменившийся от бешенства голос Валовой, она крикнула:

— Ножницы мне! Дайте мне чертовы ножницы! Я проучу эту дрянь.

Я услышала крик Ангеловой.

Перед моими глазами замелькали с еще большей скоростью стиральные машины. Я не ощущала ног. Казалось, ноги просто не могут выжимать такую скорость. Наконец, я толкнула плечом дверь в раздевалку, но та была запечатана заклятьем. Я застучала руками.

— Сейчас же откройте дверь! Вы слышите меня? Открывайте!

Чертовы дети!

— Хитоми!

Я услышала плач Елизаветы и вся похолодела. Она жива, хорошо. Так, они не могли использовать сложное или темное заклятие. Они учатся во втором классе, а что сейчас проходят? Я прошлась пальцами по двери, лихорадочно соображая. Я попробовала самое простое заклятие, но дверь не поддалась.

Снова крик.

Хорошо, хорошо. Я прочла заклятие средней сложности и почувствовала, как чары рассеялись. Вдруг раздался пронзительный крик, потом еще и еще. Кричали все. Я вышибла дверь. На коленях, с завязанными руками стояла Елизавета. Покрасневшее от слез и пощечин лицо сморщилось от рыданий. Василиса и Лида прижались друг к другу и забились в дальний угол. В центре же, пригвожденная к полу от страха, стояла Алиса, а перед ней кикимора. Маленького роста в пёстрой юбке суровая Хранительница женской половины рода Ангеловых клокотала от злости. Тёмные глаза загорелись, губы искривились. Догадавшись о намерениях кикиморы, я бросилась между ней и Алисой, выставила руки, но опоздала.

Прыжок — и ножницы в ее руке, когда-то принадлежавшие Алисе и которыми та собиралась изуродовать Елизавету, впились в шею Валовой. Кровь брызнула на завизжавших девочек.

Меня окатило холодом. Явственно представилась гильотина на главной площади Петербурга, кругом народ, знать и под конвоем ведут меня, закованную в цепи, униженную и невиновную.

— За сударыню — смерть! — прошипела кикимора, крутанулась на месте, стукнула лаптями и исчезла.

А дальше все смешалось — крики малолетних преступниц, плач Елизаветы, мое полное бездействие, появление учителей и Евгения.

Глава 17

Впервые на мне были наручники, и я находилась под стражей. Самойлов организовал все по высшему разряду: разоружил, надел наручники, нашёл комнату без окон и выставил охрану, словно я и есть убийца Валовой. Конечно, все знали, кто убил Алису. Хранителями обладают исключительно семьи Основателей, их единственная задача оберегать чародея до совершеннолетия, то есть, пока чародей не пройдёт слияние с демоном. Очевидно, Алиса забыла о кикиморе, иначе не пошла бы на Елизавету с голыми руками.

Меня же оклеветали. Разбирательство проходило прямо в стенах гимназии в течение часа. Не знаю, кто принимал в нем участие. Не являясь телохранителем Ангеловой, мне вменялось в вину нарушения целого списка инструкций, где прописывались должностные полномочия, ведь Елизавета, невеста наследника, пострадала в моем присутствии, а чародейка из богатой (читай — влиятельной) семьи мертва. Инспектор классов зачитал наскоро составленное распоряжение. За случившуюся трагедию осудили меня, а не учителей или начальника гимназии, которые недосмотрели. Я ждала обвинения в смерти Алисы, но его пока не вынесли. Шаман обязан охранять чародея, если он не уберег, спросят с него. Легко обвинить бесправных, а ты попробуй занести меч над головами власть имущих.