Поцелуй через стекло (СИ) - Воронина Алина. Страница 33
А пауза тем временем затягивалась и грозила вылиться в нечто большее.
По тому, как его бывшая избегала смотреть ему в глаза, Лука догадался: искушение посетило и ту сторону.
— Лучок, тебе не кажется, что ты тормозишь, как… модем выпуска 99-го года.
Неожиданное заявление для человека, бесконечно далёкого от современных информационных технологий и потевшего сейчас в специальном шлеме-щитке от электромагнитных излучений. Лука предположил, что слова заимствованы из отцовского лексикона, но предпочёл заметить только «Лучок»:
— Ты права, Апполинария! Время выдвигаться!
Однако оба продолжали сидеть, словно вросли в скамью. А на них сверху понимающе взирал Виконт. Мудрая птица- сова!
Глава 17
Заказ на собственную смерть
Предо мной металлическая дверь. На ней следы подошв. Кто-то дубасил ногами.
Снова цифра «8» на панели домофона.
И опять нет ответа. Всё повторяется.
Я тупо смотрю на белые начертания цифр.
Скоро возвращаться в своё расчленённое тело. Голова — отдельно. Руки и ноги где-то рядом.
В отчаянии беру пример с хозяина кроссовок, чьи следы отпечатались на дверной поверхности. Но бью руками. Затем в отчаянии хватаюсь за железную скобу ручки. — Дверь поддаётся! Её нижняя кромка ударяет по большому пальцу ноги. Боль! Это конец. Потому что во сне не бывает больно.
Возвращение белого потолка. И что-то новенькое! Трещинка. Взгляд цепляется за неё и скользит дальше. К тому, что идеально ровное и светлое.
Окно?
Очередная отключка.
Я снова вижу дверной проём. Что-то выскальзывает из него. Я ощущаю его по колебанию воздуха. Какая-то тень тени. Изо всех сил хватаюсь за скобу. Она впивается мне в кожу — и просыпаюсь!
Медсестра тычет мне иглой в палец. Анализ крови? Затем начинается забор крови из вены. И почему раньше боялась уколов? Сейчас это ни с чем не сравнимое удовольствие. Всё просто. Физическая боль уравновешивает душевную.
Отключаюсь.
Запах краски перебивает все другие- кошек, подвала и старости. Значит, за время моего отсутствия сделали ремонт. Опять мысли! Они могут увести в сторону. Концентрация! Но как собрать себя в кучку, если…
Шаг по лестнице вверх. Забытое ощущение твёрдости.
Встаю на цыпочки. Потом плотно прижимаю руки к туловищу. Зачем? Нет ответа. Кажется, тело само знает, как ему поступать. Не помешать бы!
Делаю глубокий вдох. Внутри- в тёмном межрёберном пространстве начинается вибрация. Пятки напружиниваются и отталкиваются от бетонки. Я парю.
А потом моя макушка пробивает лестничный пролёт.
Боли нет!
Порядок! Только во сне нет боли. — Физической.
Душевная остаётся. От неё может избавить только смерть мозга. Так полагают учёные.
Полёт заканчивается перед нашей секцией. Её я узнаю по светло-коричневой обшарпанной двери. Но негоже врываться внутрь, паря в воздухе. Дядя Коля — сволочь, но пугать его заранее не стоит. Я осторожно касаюсь дверной ручки. Заперто! Ну, разумеется! Наш сосед мог запамятовать про необходимость закрывать дверь в секцию, но собственное пространство он никогда не оставлял нараспашку.
И как его взломать?
Постучаться! Я робко касаюсь коричневой филёнки, выкрашенной в коричневый цвет. (Цвет кала!) Опять отвлекаюсь. Кон-цент-ра- ция, Мирра! — слышен голос Бабуленции. Похоже, Мирра- или то, что отделилось от её кожаного мешка с костями и кишками, окрику вняло и повторило:
— Тук-тук-тук!
Никто не подал голоса.
Она приникла ухом к щели между дверной коробкой и дверным полотном. Мерное похрапыванье. Он здесь!
Зачем-то Мирра направляется к соседним дверям. На них — клейкие ленты. Запечатано? Нет, это называется опечатано. Мирра, хватил разводить болтологию! — «Это мысль, а не болтология!» — не остаётся в долгу Мирра, но послушно возвращается в исходную точку.
Однако какой толк стоять столбом перед запертой дверью? От кого из двух «Я» исходит вопрос. Выяснять нет времени.
Ночь на исходе. Скоро рассвет, и под крышей соседней с «Голубятней» сараюхи подаст голос горластый петух.
«Утренняя побудка грядёт! — напоминает голос Бабуленции. — Делай что-нибудь, Мирра! Шевели мозгами, конечностями и чем там ещё!»
Призыв воспринят не сразу. Мой астральный двойник медлит ещё пару минут, после чего покидает секцию.
Куда ты? Нет, он не мастер прямых ответов. Ну судя по его действиям, решение принято. Открыть раму и лезть через окно.
Эй, что ты делаешь? Если вознамерилась свести счёты с жизнью, то просчиталась. Во сне умирают лишь сердечники, а твой мотор работает исправно. Слышала это от врачей собственными ушами. Ноль реакции в ответ. Тогда в ход идёт тяжёлая артиллерия. Мирра, твой астральный двойник не может умереть! Он бессмертен.
Без комментариев.
Она вылезает на карниз, потом… Нет, не видать.
Чтобы продлить это расщепление на «Я» и «Оно», следует…
Нет, нет, постой петушок! Не кукарекай.
Я крепко зажмуриваюсь. Как будто этим можно удержать сновидение. Но оказывается, можно.
Теперь я внутри комнаты. Судя по звуку с дивана, хозяин мне отлично знаком.
Я стою совсем близко к столу. Последний барьер между мной и моим потенциальным убийцей.
Что дальше? Разбудить? Как вообще отдать человеку приказ, если он дрыхнет?
Где-то за окном горланит петух.
«Приди и убей меня!» — кричу я в отчаянии.
Петуху вторит следующий.
Плохи дела!
Глава 18
Про палату смертников и лягушечью серенаду
Палата № 3 примечательна двумя обстоятельствами. Во-первых, наличие пустой детской кроватки. Накануне на ней отошла в лучший мир трёхлетняя Вика с тяжёлой патологией мозга. Плюс присутствием взрослой пациентки, для которой сюда доставили дополнительную койку.
Рядом кроватка мальчика Павлика с детским церебральным параличом, от которого мать отказалась ещё в роддоме. А вот следующая пациентка семилетняя Анита раньше жила дома и ничем от своих сверстников не отличалась. В три года жарким весенним днём у неё начались судороги, которые родные списали на жару. Однако приступ повторился и холодной осенью. Сначала поставили диагноз — эпилепсия, а после генетического анализа последовал вердикт — болезнь Баттена. Его годичное лечение обходится в 60 миллионов в год. Пока эту сумму собрать не удаётся, и слепая обездвиженная девочка находится в медицинском учреждении.
Напротив входа — окно, а около него в нарушение всех правил прежней жизни- койка со взрослой безымянной пациенткой, чей едва прочерченный силуэт под тонким больничным одеялом напоминает… Ну несложно догадаться, что именно.
Вере неловко, что она не запомнила имя несчастной. Впрочем в её состоянии это уже неважно. Девушка безнадёжна. И самое гуманное в таких случаях — оставить всё на Божье милосердие. Конечно, вслух ничего такого в этих стенах не говорится. Но…
Здесь Веру отвлекает нечто чужеродное для данного учреждения.
Кваканье лягушек! Её ушные мембраны отчётливо улавливают протяжные голоса этих земноводных. Разумеется, этому есть логическое объяснение. Близость пруда. Но дотошная медичка обнаруживает и другое: распахнутое окно. И это в столь неурочное время! Внутри женщины загорается сигнал тревоги, многократно ускоряющий её движения.
Визуальный осмотр Павлика с ДЦП показывает: ребёнок погружён в нормальный сон. Насколько это реально при его диагнозе.
Следующий шаг — к Аните. Её веки плотно прикрыты. Девочка — под действием прописанных доктором лекарств. Здесь всё тоже в относительном порядке. Да смилуется Боженька над ребёнком! Если, он есть…
Третья кровать — в отдалении. И уже на подходе к ней медсестра осознаёт: привычное положение вещей нарушено. Самым кощунственным образом! Ибо голова пациентки находится внутри предмета, который не имеет никакого отношения к этому учреждению.
Здесь в женщина включается медик. С его скоростью решений и, главное, хваткой.