Рождение (СИ) - "Мария Птица-Кошка". Страница 14

В свете факела на ложе фигура накрытого тёплыми серыми покрывалами человека смотрится мрачным напоминанием о скоротечности всего сущего. Шамул приподнял отяжелевшие от слабости веки.

— Признаться, уже наслышан. И кого же ты там приволок к нам? Стоит обсудить твоё воззрение на казус, — устало отметил бывший предводитель. С их последней встречи будто бы минуло много лет. Морщины словно бы глубже впились в посеревшую кожу.

— Тебе уже сказали, что она григстанка, я прав? — уточнил ученик. Надо отыскать необходимые фразы для объяснения.

— Да-да… И то, что ты назвал её безумной, тоже. И то, что она красива, разумеется. Безумная григстанская красавица… И Дитя Леса принял вашу сторону… Это всё правда? — и ведь редко используемый статус Кама озвучен скорее всего неспроста… Согласно легендам, сами Духи Леса породнились с ним и подсказывают изредка истину и… удачу.

— Да. Она пыталась покончить с жизнью, чтобы успокоиться. Её кто-то заставлял наблюдать за истязаниями нескольких человек. Не знаю, зачем, но теперь девочка с трудом понимает происходящее. Ей нужна помощь. Она не хочет возвращаться обратно, скорее убьёт себя.

— А мнение твоего друга таково же? — поинтересовался Аюту.

— Нет, — нехотя признал Ланакэн.

— Я хотел убить её. Я не прав, но… это слишком уж… Привести её сюда! — прямо ответил Соул, недовольно поёжившись в углу: совсем не хотелось признаваться в жестокой слабости.

— Хороший друг. Не согласен более чем абсолютно, однако встал плечом к плечу, когда потребовалось защитить незнакомку из чужого рода. А могу я посмотреть на этого то ли монстра, то ли доброго духа? — измученно вздохнул учитель. Его бледные черты приняли сосредоточенное выражение. Нгдаси неприязненно подтолкнул к нему девушку, ожидавшую в соседней комнатке. Бедняжка смущённо остановилась в паре шагов от постели больного. Потупилась, не смея глянуть на столь уважаемую здесь личность, не представляет, какую роль способны сыграть её слова, а про себя давно уже убеждена: вскоре кто-нибудь произнесёт приговор, и гибель, наконец, успокоит неровно бьющееся сердце. Теперь уже сомневается в правильности собственного импульсивного поступка. Не из-за большой вероятности близкой кончины. А из-за осознания навлечённой беды на сжалившегося незнакомца. Однако в воздухе вновь повисло ожидание. Наконец Шамул попросил:

— Подойди ко мне, малышка! Не бойся! Я хочу досконально рассмотреть тебя, а сил вглядываться у меня уже нет.

Посетительница несмело приблизилась вплотную и склонилась над старцем, ожидая дальнейших распоряжений. Бывший предводитель дотянулся и деликатно привлёк головку гостьи как можно ближе к себе:

— Что же гнетёт тебя, дитя?

Хрипло вздохнула, почти всхлипнула, поднимая несмелый взор на почитаемого здесь судью. Он научился многому, в том числе и разгадыванию чужих мыслей и эмоций. Глубина её страданий заставила старика грустно кивнуть собственным размышлениям. Успокаивающе провёл ладонью по детски нежной щеке и едва слышно отметил:

— Сложно смотреть широко открытыми глазами туда, куда все смотрят сквозь пелену. Больно душе бывает. Печально, но что поделаешь. Однако… Стоит ли всё кардинально менять? Как ты думаешь?.. Не знаешь… А я знаю… Может, сменишь невыносимое, на ещё более тяжкое, однако там может что-то отыскаться, от чего самое большое мучение станет легче из-за цели. Запомни! И запомни просьбу мою последнюю… Много он пережил от твоих сородичей, однако тебя спас. Видимо, куда больше других рассуждать способен. Только у него никого не осталось, быть может, кроме тебя. Позаботься о Ланакэне Осилзском. Он и сам не предполагает, как ты ему нужна! Больше просить тебя мне не о чем. Иди! Моё распоряжение будет однозначным. Покойника не ослушаются поначалу.

Поклонилась и вышла, покусывая мягкую губу. Не смогла облачить ни в единое слово переполняющие чувства. Мудрец долго о чём-то думал, а затем громко, на сколько хватает сил, позвал:

— Риул! Ты же здесь где-то!

— Да, предводитель! — с готовностью отозвался из своего угла Шоу. Он весь разговор простоял в сторонке, откинувшись на стену и скрестив руки на груди. Судя по сумрачному настрою, искренне раскаивается, что успел уже привязаться к не настолько и давно влившемуся в ряды подчинённых Аюту пахарю. После всего его мучит глубокое разочарование в том, кем искренне восхищался, и колкая обида за сбитого с правильного пути опекаемого последние годы юношу.

— Почему меня так назвал? Разве не при тебе я последнее моё распоряжение отдавал? Здесь не я уже руковожу, а Ланакэн! Запомнить тяжело? Его воля — моя воля. Я знал, кого выбирал. Именно потому на нём и остановился: только этот мой ученик способен разглядеть несчастье не только у соплеменника, но и у врага, да не обрадоваться, а помочь. Он на десяток шагов вас опередил. Догоняйте! Вот иди и отнеси им мой приказ: пусть почитают за равную Безумную Григстанскую Красавицу. Впрочем… Все идите. Осилзский пусть со мной ещё останется. Разговор есть.

Все вышли. Едва различимо потрескивает огонёк на столе. Умирающий долго глядел в пространство, словно бы и позабыл уже, что ещё не один. В полумраке слишком блеклые черты в ореоле коротких выбеленных возрастом волос создают впечатление лика призрака, решившего проявиться в сём мире для чьего-то устрашения собственной реальностью. Едва одолевает дыхание, настолько ослабел от потери крови. Но разум столь же остр, как и прежде. Обдумывает ситуацию.

— Ну, каковы тебе твои подчинённые? Жестоко, правда?

— В чём-то они правы. Я не должен был приводить сюда григстанина, но ситуация вышла из-под моего контроля. Безразлично наблюдать за её гибелью я не смог, — невнятно начал оправдываться наследник.

— Говори честно: сейчас ты бы поступил так же? Или уже нет? Теперь знаешь всеобщее мнение, последствия…

— Всё равно… Она же всего лишь беспомощная женщина, буквально ребёнок! — упорно отмахнулся бывший крестьянин. Явно следует ожидать укоров и наставлений, хотя и самому ясно: все доводы разрушаются при упоминании о возможных потерях.

— Вот-вот. Знаешь… Григстанин и человек в одинаковой мере животное. Одинаково жестокое и одинаково испытывающее наслаждение от чьей-то гибели или поражения. Только не говори остальным никогда. Это между нами, — Аюту недовольно следит за приемником. Сказанное произвело гнетущее впечатление. Пауза затянулась.

— Вы хотите сказать, будто бы мы одинаковые, однако мы не поступаем, как они, — возразил молодой собеседник, отчего наставник придушенно рассмеялся.

— Просто у нас это отвергается законами, а их законы пока позволяют им всё запретное. Так выгодно князю. Иначе все заметят, насколько он уже не годен к правлению. Да и боятся нас они не на шутку. Между собой григстаны вполне миролюбивы. Мы надоедливые тупые животные на их дороге, поэтому они нас и хотят истребить. Если б нас было больше, возможно, мы бы хотели того же. Не думал над этим? Вон насколько жадно наши соплеменники стремились учинить расправу над крошкой. Даже этот певец Эры Равноправия… Всем надо было видеть кровь малышки. Видели ли они в ней разумное существо? Спроси себя, — вновь молчание. Говорить раненому становится сложнее с каждым прожитым ударом сердца. Иногда создаётся впечатление, будто уже едва ли измеряет окружающее стандартными мерками. Смерть заждалась. Судя по измождённости, к вечеру должен наступить самый горестный миг для всего Сопротивления, которого с тревогой ожидают ныне. Ланакэн тяжело вздохнул и негромко спросил:

— И как же Вам удавалось все эти годы прожить, сознавая столь горькую истину? Не бросить нас всех, не отвернуться?

— Так же, как придётся и тебе. Разве ты уйдёшь в создавшейся ситуации? Бросишь всех их… Подумай хорошенько! Потом уже будет поздно, ибо от принятой миссии будет, ох, сколь не легко избавиться!

— Да, я понимаю. Но мне всё-таки не хочется так думать о соратниках… Хотя таким образом словно бы всё стало на свои места. Следовательно… Эра Равноправия реальна? Если мы настолько одинаковы, как Вы говорите? — немыслимые выводы, но…