Клетка - Каннинг Виктор. Страница 12

«Милая Джин, — подумал Беллмастер и горестно улыбнулся, — ведь ты способна на все». Только слабоумный сбросил бы ее со счетов сейчас, когда Беллмастера собирались назначить или послом в США, или вице-президентом комиссии Европейского Экономического Сообщества, а значит, со временем он стал бы ее президентом просто по ротации. Ведь самолюбие толкало Беллмастера именно к власти, к высокому чину. Денег у него хватало всегда.

Он позвонил привратнику — оказалось, такси уже ждет — и спустился в вестибюль. Отпустив машину у Мэлла, он пересек Сент-Джеймс-парк; замедлив шаг на мосту, посмотрел, как парочка бакланов ловила рыбу, как взлетела кряква, и на мгновение перенесся на родину в Конари, в юность. Больше всего на свете тогда ему хотелось, чтобы поскорее умер пьяница отец и оставил ему титул и поместье, а еще — затащить в постель восемнадцатилетнюю Шейлу, дочь Ангуса. Первое случилось через три месяца после его шестнадцатилетия, второе — через девять. Вспоминать и о том, и о другом было приятно.

Покинув парк, он попал в переулок Клетки. И немного не доходя до казарм Веллингтона, вошел в один из домов с окнами на парк.

В тот же вечер Кэслейк, сидя за столом в кабинете на верхнем этаже того самого дома, куда заходил Беллмастер, читал памятную записку, которую только что принесла его секретарша Джоун. Там значилось:

Кэслейк перечитал записку дважды. В Клетке он работал сравнительно недавно, поэтому имена в записке ему ни о чем не говорили. Если эти люди значатся в архивах и Кэслейку полагалось бы знать их прошлое, ему представили бы список досье, к которым следовало бы обратиться. Кэслейк был терпеливым, умным молодым человеком, знал свое место и при первой возможности (а такая ему рано или поздно подвернется) намеревался быстро продвинуться по служебной лестнице. Он отпер ящик стола, вынул шифровальный блокнот для лиссабонского отдела и начал кодировать телеграмму в Португалию.

Между тем Гедди сидел в вагоне первого класса в поезде на Челтнем, почесывал кончик носа большим пальцем правой руки и улыбался легкому запаху духов, оставшемуся на теле. «Арпеж» французской фирмы «Ланвен», — определил он. — Итак, в Клетке о моей любовнице знают… Ну и пусть". Беллмастер почти не изменился, разве что начал слишком явно высказывать свои намерения. Забавно, если леди Джин встанет из могилы и с дьявольской хитростью, присущей ей при жизни, начнет преследовать Беллмастера и мстить ему.

Глава третья

В широком прохладном коридоре висел написанный маслом портрет леди Джин Брантон. На картине она стояла на верхней ступеньке короткой лестницы. Сбоку из каменной вазы ниспадала герань, сквозь трещины в каменных ступенях пробивался очиток — его золотистые цветочки подчеркивали красоту волос леди Джин — по прихоти художника они развевались под воображаемым бризом. Он же подхватил и легкое перламутровое платье, оно облегло руки и бока женщины, проявило ее гибкое стройное тело. И хотя открытыми оставались только кисти и лицо леди Джин, она застыла в столь чувственной позе, что казалась более обнаженной, чем если бы позировала нагишом. Ее талию охватывал золотой ремень, вернее, пояс чудесной работы, усыпанный драгоценными камнями, с большой пряжкой в виде двух купидонов, протянувших друг другу пухлые ручонки. От пояса глаз нельзя было оторвать, хотя чувствовалось в нем нечто определенно вульгарное, пошлое. Сходство с дочерью ощущалось, но слабое. Леди Джин своей красотой словно вызов бросала. Ее улыбка искушала, коралловые губки соблазняли, голубые глаза недобро усмехались, тело просто источало высокомерие. "Очаровательная ведьма, — мелькнуло в мыслях у Фарли.

— Перед такой никому не устоять".

Он отвернулся от картины, прошел на веранду — отсюда открывался вид на склон, спускавшийся к далекому морю за деревьями. Хотя вилла Лобита была невелика, строили ее, с расходами не считаясь: снабдили открытым подогреваемым бассейном, фигурным парком на юге, а на западе — дорогой, обсаженной рожковыми деревьями и инжиром. У истока дороги стояла небольшая сторожка — в ней круглый год жили шофер-садовник и его жена, домоправительница. По стилю вилла напоминала марокканские строения: все спальни и две ванные — на втором этаже, каждая спальня со своим балконом. На первом этаже юго-восточного крыла — длинная лоджия, где можно было насладиться утренним солнцем и спрятаться от солнца дневного. А еще там находились кабинет-библиотека, кухня и комнаты личной служанки хозяйки. Сейчас они были свободны.

Размышляя обо всем этом, Ричард побрел к бассейну. Когда два дня назад они подъехали к вилле, Фарли остался в машине, а Сара пошла поздороваться с тетей. Из приоткрытой входной двери доносился разговор — но не с тетей, а, как оказалось, с домоправительницей. Вскоре Сара вместе с ней показалась на дорожке и по-английски известила, что тетя неожиданно уехала в Америку и они могут жить на вилле сколько захотят. Теперь он улыбнулся воспоминаниям: Сара тогда явно солгала и даже не попыталась сделать обман убедительным, приписав «неожиданный» отъезд, например, визиту к больному или умиравшему родственнику или хотя бы спешным денежным делам. Ричард потихоньку начинал понимать ее. Стоило ей вообразить что-нибудь, как это становилось для нее реальностью. Она во что бы то ни стало хотела взять Ричарда с собой на виллу, знала — тетки не будет, а потому сочинила ее присутствие, дабы он не мог отказаться. Возможно, сквозь годы ее монашества пробились отголоски аристократического воспитания, которое требовало покровительствовать Ричарду некоторое время, собрать его в путь и вежливо распрощаться. Это его не обижало — он и сам считал себя перелетной птицей. Сара сорвала его с места, и он не спешил расстаться с кочевой жизнью. Вилла Лобита — лишь временное пристанище, долго он здесь не задержится.

Ричард подошел к бассейну как раз тогда, когда Сара выходила из воды. Она замерла на парапете, улыбнулась, помахала рукой и стала вытирать полотенцем голову — волосы уже немного отросли и теперь делали ее похожей на мальчишку. Со дня приезда Сара по утрам и вечерам купалась в бассейне, и Фарли спрашивал себя, не хотела ли она этим убить в себе остатки страха или неприятных воспоминаний о проведенных в воде часах. Из купальных костюмов она выбрала самый непритязательный — цельный, голубого цвета. Глядя на нее, Фарли решил, что она все-таки похожа на мать — такая же полногрудая, узкобедрая, только на лице не было материнского насмешливого задорного сознания собственной красоты. Увидев, что Фарли разглядывает ее, она, как обычно, отвернулась, накинула халат.

На столике под зонтиком от солнца домоправительница поставила им несколько бутылок, банок, рюмки и стаканы. Сара села и спросила: «Что будете пить, Ричард?»

Впервые она назвала его так по дороге на виллу.

— Пиво, пожалуй. Спасибо… Сара. — Самому Ричарду не очень хотелось обращаться к ней по имени. «Почему? — спрашивал он себя. — Потому, что близко знакомиться с „ведьмой“ нельзя… а лучше ее имя не произносить вообще?»

Он сел, отхлебнул пива и решил высказать все, что беспокоило его с самого утра. Готовясь набить трубку, он начал: «Я бы хотел поговорить с вами… начистоту о наших отношениях».

Сара натянуто рассмеялась: «Удивительно, но и я хотела поговорить с вами откровенно. Мне не нравится… в общем, я не могу, когда мы что-то скрываем друг от друга».